Две половинки (Просто о любви) - Алюшина Татьяна Александровна. Страница 24

– И к чему твоя защитная речь? – нахохлилась Стаська.

– Да к тому, что вернется твой Больших! – уверенно заявила Сима.

– Нет, – покачала Стаська головой.

Сима махнула на нее рукой, как на дитя глупое.

– Как я понимаю, для него это был не одноразовый, подвернувшийся секс. Значит, вернется! Он испытал настоящее, сильное, переворачивающее все до дна чувство, и теперь ему не ужиться с манной кашкой вместо чувств! Помучается, попробует жить, как раньше, в полнакала, без сердца, без любви, без тебя – и вернется!

Стаська задумалась, у нее перед глазами стояло его лицо, когда, поговорив по телефону, Степан вернулся к ней в кухню: лицо все решившего и уже отрезавшего с болью и кровью мужчины.

Бесповоротно. Окончательно. Точка.

– Нет, – тихо повторила Стаська, – не вернется. А я теперь не знаю, как жить.

– По возможности с удовольствием, – предложила княгинюшка. – Это тебе сейчас, когда рана только получена, кажется, что жить невозможно, так больно.

– Только не говори про доктора-время!

– Не буду, – мягко улыбнулась Сима.

Она задумчиво погладила Стаську по голове, улыбаясь печально и мудро, и огорошила племянницу, заметив:

– Это было неизбежно.

– Что? – не поняла Стаська.

– Что на тебя обрушатся сильные, глубокие чувства, страдания и радости.

– Я бы обошлась! – недовольно буркнула Стаська. – Вот на фига такие «радости»? И почему именно на меня?

– С твоей жизненной позицией монфешиста…

– Попрошу без иностранных словечек, особливо французских! Мне они во! – и она обозначила, проведя ребром ладони по шее, степень наполненности – по работе хватает!

– Хорошо. Сиречь пофигиста и наплевателя! – рассмеялась легко княгинюшка. – Ты так старательно избегала сильных эмоций, чувств, ситуаций, что проведению это надоело. Сильному человеку многое дается, но и платить приходится гораздо больше, чем людям слабым и безвольным.

– Это ты у нас в семье сильная, – возразила Стася, – у тебя характер! А я так… погулять вышла!

– Не гневи Бога, Слава, уж тебя-то он характером не обидел!

– Да ладно! – категорически не хотела соглашаться племянница. – Когда это я сильной была?

– Всегда. С детства. Напомнить ситуации?

– Ну, например! – потребовала доказательств Стася.

Не хотела она быть сильной! Что еще за дела?! Не надо ей этого! Лучше она побудет слабой, несчастной – вон у тетки под крылом отсидится!

– Например, музыкальная школа, – не предоставила возможности отсидеться Серафима. – Или твои вечные экзамены, или припомнить, как ты на свидания ходишь? Еще фактов?

– Неубедительно! – капризничала Стася.

– Неужели? – рассмеялась задорно тетка.

Обратив внимание на то, как шестилетняя дочка подпевает всем песням, которые услышит, ни разу не сфальшивив, родители пришли в неописуемый восторг, объявили Стаську еще одним семейным дарованием и решительно заявили – в музыкальную школу!

Стаська пребывала в блаженном неведении о данном решении, не обсуждаемом с ней, до последнего момента, до часа «Икс», в который должно было состояться собеседование и ее, Стаськино, прослушивание в музыкальной школе.

Папа с мамой, держа дочь за ручки, не без благоговения привели Стаську к известной преподавательнице, у которой еще папа учился, и объяснили перед дверью в кабинет задачу.

Стаська их внимательно выслушала, от комментариев воздержалась, своим мнением по данному вопросу не поделилась и лишних вопросов не задала.

Хорошая, послушная девочка! Гордость родителей!

Чтобы жить в одной квартире с двумя скрипачами, фанатично влюбленными в свое дело и занимающимися при любой возможности, надо обладать весьма устойчивой психикой, бесконечным терпением или ну уж очень любить музыку!

Шестилетняя Стаська ни одним из вышеперечисленных качеств не обладала, хоть и не подозревала об этом в силу возраста, но девочкой она была хорошей и старалась, насколько это получалось, слушаться старших.

Поэтому, когда ее поставили перед седой, очень доброй пожилой женщиной, сидящей за роялем, и сказали повторять голосом ноты, которые та нажимала на клавиатуре, Стаська старательно исполняла указания. И песенку спела без аккомпанемента, и на вопросы отвечала. Выслушав ее, взрослые о чем-то посовещались, мама с папой улыбались радостно, а женщина спросила Стаську:

– Станислава, ты хочешь учиться в нашей школе?

Стаська честно, решительно и четко ответила:

– Музыку я не люблю. Предупреждаю: учиться буду плохо.

И вздохнула от того, что пришлось огорчить такую милую женщину.

На чем ее музыкальное образование и закончилось, не начавшись.

– А что еще должен был сказать ребенок? – рассмеялась Стаська теткиному напоминанию. – Если его этой музыкой достали!

– А утверждаешь, что характер слабоват! – попеняла Сима.

– А толку? Вот куда мне его применять в этой ситуации? – вернулась к «своим баранам» Стаська.

– Как «куда»? – возмутилась несообразительности племянницы княгинюшка. – Не сдаваться! Ты что, леденец на палочке пососала, было очень вкусно, но отобрали? Теперь можно плакать от обиды? Любовь – это не сидеть на бережке и ждать, что поднесут или отберут! За нее и побороться иногда надо! Особенно, если мужчина того стоит! А твой Больших стоит многого!

– Бороться?! – опешила племянница. – Это как? Ты что, предлагаешь еще раз перелезть через его калитку, сесть под дверьми сторожить, чтобы навязчиво себя предложить? Типа: посмотри еще раз, может, передумаешь, я хорошая? Так, что ли?

– Слава, остынь! Никто тебе такую ерунду не предлагает! Нет, если хочешь… – она оценила выражение Стасиного лица. – Не хочешь. Понятно. Нет, Слава, следующий шаг его! А вот когда он объявится…

– Да не объявится он, княгинюшка! – перебила в отчаянии Стаська. – И шагов никаких делать не станет! Все! Фенита! Занавес!

– Посмотрим! – возразила убежденно Сима. – Я уверена, что появится, или я ничего в жизни и в мужчинах не понимаю!

Степан попросил начальника поставить его в график дежурств на все возможные дни.

– Да ты и так, Степан Сергеевич, больше всех в графике фигурируешь! Зачем тебе еще? Загнешься!

– А что мне еще делать, как не работать? Я мужик, семьей не обремененный.

Начальник внимательно к нему присмотрелся, не поверил, но, пожав плечами: «Как хочешь!», сделал отметку в рабочих документах.

Когда Больших ввалился в грузовой самолет не со своей постоянной бригадой, а с дежурными медиками, набранными по свободному рабочему графику, Лев Гурьевич, старший группы спасателей, преувеличенно громко подивился:

– О, Сергеич, а ты куда? Вы ж вроде со своими вчера со смены?

– Да так, – отмахнулся Степан.

– Поня-атно! – хохотнул старшой и крикнул на весь салон: – Мишка! Принимай, в твоем полку прибыло! Не один ты теперь в этом поле бегун!

Мишка Седых на работу сбегал, как на праздник или на курорт какой. Такое трудовое «рвение» имело свои причины в лице жены, двоих детей и тещи, с которыми он проживал в двухкомнатной хрущевке. Усугублялась ситуация тем, что его дамы имели устойчивую склонность к критике кормильца, с элементами пыточного вербального пилежа.

Седых числился не в постоянной бригаде, как Степан, а в разменном расписании, то бишь в каждую брешь затычка, что давало ему возможность большую часть времени проводить на работе и являлось неизменным поводом для незлобивых шуток всего коллектива.

– Ну, Мишка-то понятно, – комментировал Лев Гурьевич, – я ему говорю, устройся на еще какую работу, лучше ночным сторожем, чтоб, значит, супружеский долг побоку! А то, не дай бог, третьего родите, тогда кранты! А он – нет, говорит: что-что, а долг этот я завсегда! Правда, Мишк? – крикнул старшой вопрос.

– А на что тогда жена? – отозвался Седых из дальнего угла. – Моя Елена Вадимовна – дама в этом отношении правильная!

Он не обижался на постоянные подколки, характер имел легкий, веселый, как такого мужика угораздило найти себе вечно зудящую жену, оставалось для всех загадкой.