Две половинки (Просто о любви) - Алюшина Татьяна Александровна. Страница 4

– Спасибо тебе, советский чиновник! – возрадовалась от души Сима.

– Сима, что ты ругаешься? Хорошее же имя: Станислава – красивое! Говорят, что имя во многом определяет судьбу, а имя великого человека помогает! – заступился Роман за первое совместное «семейное» решение, принятое с женой, и на всякий случай обнял Оленьку за плечи.

– А о ребенке вы подумали?! – разлетался по всей квартире громовыми раскатами голос Серафимы. – Она же девочка! Вы хоть представляете, как ее будут дети дразнить?! А? Стасиком? Стасом? Или Слава КПСС? Вот вы сами как собираетесь ее называть?

Юные дарования переглянулись – нет, ну так далеко они не заглядывали – красивое имя, в честь гения, и вперед! А что еще?

– Ну?! – требовала ответа Сима.

– Ста-станиславо-ой, – пролепетала Оленька.

– Полным имечком, постоянно, я правильно поняла?

– Ну, Стасик… – выдвинул версию Роман.

– Как, как?!

– Тихо ты, Сима, Стаську разбудишь! – вошла в комнату к спорщикам бабушка.

Елена Дмитриевна прекратила дебаты, одновременно признав имя внучки и придумав домашний, укороченный вариант.

Вот так и стала девочка Стаськой. Правда, княгинюшка называла ее исключительно Славой. Если и вправду имя определяет судьбу, то «Слава» звучит неплохо, может, что и определит!

А насчет того, что дети будут дразнить, тетка как в воду смотрела – намучилась Стаська, но… до определенной поры, пока Сима же не вмешалась и не научила, как надо действовать. Ну, это совсем другая история.

Повернув к поселку, Стася обнаружила, что почти приехала, и удивилась.

«Ну, надо же! За воспоминаниями и не заметила, как добралась – качу себе и качу!»

Она смотрела по сторонам, крутя головой во все стороны, не забывая осторожно продвигаться по скользкой, но таки расчищенной дороге – вот же тетка, провидица! По обочинам стояли величавые сосны в снежных шапках.

Красота!

И чего Стася сопротивлялась? Ехать не хотела?

Сейчас приедет, войдет в дом, пройдется по скрипучим половицам, вдохнет такой знакомый, ассоциирующийся с беззаботным счастьем запах, не выветривающийся даже стылой зимой, – свой, особый, присущий только этому дому – немного смолистый, немного с дымком, перемешанный с еле уловимым малиновым духом. Прогуляется по поселку. Может, в лес забредет, если кто протоптал там дорожки в снежных сугробах, подышит чистым, густым от смолистости и морозца воздухом и пойдет к Василию Федоровичу чаи гонять!

Стася по дороге первым делом заехала в ближайший магазин и купила запасы пряников, его любимых конфет, конфитюр малиновый и вишневый – тайную страсть старика, и чаю предпочитаемого им сорта.

Стасе исполнилось тринадцать, когда тетка вышла замуж за Евгения Симоновича, и девочку стали привозить на летние каникулы сюда, на дачу. А когда ей исполнилось пятнадцать, умерла бабушка Лена, и Сима забрала к себе племянницу насовсем, и на дачу они ездили теперь уж не только летом, но и на все праздники и большую часть выходных.

Соседствовали со многими друзьями Евгения Симоновича, еще с детских его времен, так как в поселке ничего не менялось до грозовых девяностых, и дети и внуки тех, кто получал участки от правительства за научные достижения, все так же ездили в «академический городок» и носились по окрестностям дружными детскими компаниями.

У Стаськи, разумеется, здесь тоже имелись друзья-приятели, но она предпочитала большую часть времени проводить с теткой и ее мужем.

Такая вот уродилась, сверстники интересовали ее постольку-поскольку.

Или ей повезло с Симой, и с ней было гораздо интересней?

Через два дома от дачи Гольдиных стоял добротный каменный двухэтажный дом со смешными флюгерочками в виде котов на крыше. Принадлежал он семейству Асокиных, известных ученых. Сергей Асокин – друг Евгения Симоновича с детских лет, с одной «академической» кухни. Жила с ними многие годы домработница Федоровна, как звали ее полным именем, никто уж и не помнит – Федоровна да Федоровна, и что она не член семьи, так это и подавно Асокины забыли. А у нее имелся родной брат Василий Федорович, у которого врачи в совсем уж дремучие времена нашли какое-то заболевание и порекомендовали жить на природе. Асокины без раздумий поселили его в доме, предоставив полный спектр полномочий и прописку.

С тех пор Василий Федорович жил в поселке безвыездно. Пережив и буйное заселение новых русских с масштабным строительством дворцов, и «наезды» братков на предмет продажи дома и участка, и пару-тройку разборок со стрельбой между новыми «хозяевами», и канувших без вести большую часть первой волны новых хозяев, и перепродажи домов-дворцов другим владельцам, и установившуюся тишь да благодать после последнего водворения последних на данный момент домовладельцев.

Для Стаськи Василий Федорович, энергичный, непоседливый, юморной, являлся неотъемлемой частью дачной жизни. Ранним утром он развозил молоко, творог, сметану «для своих», за которыми ездил в ближайшую деревню на стареньком велосипедике к некой бабе Нюре. А зимой присматривал за некоторыми академическими, еще «старорусскими» дачами, в том числе и за домом Серафимы Андреевны – расчищал дорожки, протапливал дом в особые морозы, гонял случайных бомжей. Если сам с лихими людьми не справлялся, бежал на другой конец поселка, звал охранников из «барских» домов на подмогу.

Словом, жизнь у дедульки была насыщена делами и событиями местного масштаба.

Все оставшиеся «бывшие», приезжая летом ли, зимой ли, шли к нему поздороваться, попить чайку, поговорить о жизни, выслушать поселковые новости, поблагодарить за «досмотр» домов и пригласить всенепременно к себе с ответным визитом.

Такая традиция.

Осторожно съехав с небольшого подъема – шипованая импортная резина, конечно, хороша, но против русского гололеда, пусть и присыпанного песочком и золой, и она ненадежна, – Станислава разглядывала нетерпеливым взглядом калитку своего участка, с расчищенным, утрамбованным возле нее снегом.

– Дай бог тебе здоровья, Василий Федорович! – вслух поблагодарила она, чувствуя радость от приезда и предвкушая встречу с неугомонным стариком.

Беседовать с Василием Федоровичем Стася любила. Он все прищуривался хитро, прицокивал языком, сыпал юморком, перемешивая речь простонародными словечками, а был-то мужичок не простой, а с образованием высшим и какой-то историей, покрытой мраком тайны, а все «косил» под дедка-шишка.

С ним всегда интересно беседовать, попивая неспешно чаек, смеяться его шуткам и острым точным замечаниям и непонятно почему рассказывать вдруг о себе, попадаясь на незатейливые, казалось бы, вопросы.

– Я те скока говорю, Стасенька, замуж тебе надобно! Мужика толкового, а то что ж, красавица така, и одна! Не дело!

Фраза-пароль, с которой начинался любой их разговор, и Стася точно знала, когда дед ее произнесет – вот выпьет половину первой кружки душистого чая, чинно водрузит ее на большое блюдце и приступит к разговору с любимого наставления.

Затормозив у родного крыльца, Стаська выдохнула:

– Ну, слава богу, добралась! И ведь княгинюшка, как всегда, оказалась права – и красота вокруг необыкновенная, и воздух, покой, и дороги почищены и песочком присыпаны, и машины ездят, не деревня Синюки Неурожайного района, а все ж таки академический поселок с новорусским уклоном! – Открыв дверцу и выбираясь из машины, добавила: – Или теперь наоборот – новорусский поселок с академическим флером прошлого.

Дорожка от калитки к дому была аккуратно расчищена, по всей видимости, вчера, сегодняшний непрекращающийся снегопад успел похозяйничать, добавив работы для лопаты. Дом встретил Стаську радостно и пожурил за долгое отсутствие, вздыхая половицами.

– Здравствуй, дом! – поприветствовала она, входя. – Не жури, работа, знаешь, дела!

В доме еле заметно пахло дымком; не застарелым, а совсем недавним, малиновым духом; старыми книгами, занимавшими значительную часть жилого пространства.

Хо-ро-шо!

Знать, Василий Федорович протапливал печь. Третьего дня, в ночь, совсем уж лютый морозец для этих мест стоял, так старик расстарался, чтобы дом не промерз, и ведь не поленился – печь топил, спасибо ему огромное! В подвале имелся вполне современный бойлер, который отапливал весь дом, но печь сохранили намеренно, не поддаваясь искушениям нового времени, не переделав ее в камин. Сима твердо убеждена, что лучше, чем на печи, никогда не приготовить блинов, щей и гречневой каши, а уж варенье – это святое!