Прикосновение - Маккалоу Колин. Страница 49

– Кажется, миссис Саммерс уже нашла кормилицу. – Александр осторожно высвободил руку, в которую Элизабет вцепилась словно когтями. – Ирландку Бидди Келли. Ее ребенок позавчера умер от крупа, вот она и предложила миссис Саммерс выкормить нашего, если молоко не пропадет. А поскольку наша Анна родилась раньше срока, у Бидди Келли наверняка есть молоко. Послать за ней, Элизабет? А хочешь, я попрошу Суна найти кормилицу-китаянку…

– Нет-нет. Сойдет и Бидди Келли.

Только Руби нахмурилась: Мэгги Саммерс опять нашла способ втиснуться в гущу событий. Несомненно, эта Бидди Келли – сплетница-католичка, которая раззвонит по городу обо всем, что услышит в доме хозяев. И в ближайшие шесть месяцев от нее никуда не денешься. Будет гонять чаи на кухне, шептаться и секретничать со слугами. Значит, все тайны Кинросс-Хауса станут достоянием Кинросса.

Глава 6

Откровения

После рождения Нелл Яшма тщетно молила взять ее в няньки; рождение Анны стало для китаянки исполнением самой заветной мечты. Бидди Келли кормила малютку семь месяцев, а потом Анну быстро и безболезненно перевели на коровье молоко. Возможно, миссис Саммерс и сожалела, потеряв подругу, зато Яшма и Руби вздохнули с облегчением. Руби злорадно следила за экономкой, потерявшей ценную осведомительницу, а Яшма была просто бесконечно счастлива. Отныне Анна принадлежала только ей.

Элизабет медленно, но неуклонно поправлялась; к тому времени, как ее второй дочери исполнилось шесть месяцев, Элизабет уже вела жизнь здоровой молодой женщины. Уроки музыки возобновились, начались поездки в Кинросс; Александр нанял приличного берейтора, который научил Элизабет не только ездить верхом, но и править элегантной коляской, запряженной двумя сливочно-белыми пони, высоко вскидывающими грациозные ноги. Еще Элизабет получила в подарок белую арабскую кобылу с длинной шелковистой гривой и хвостом, окрестила ее Кристал и полюбила собственноручно чистить до атласного блеска. Уходу за Кристал молодая женщина посвящала долгие часы, но совсем не уделяла времени Анне. Во многом равнодушие Элизабет к собственной дочери объяснялось собственническими наклонностями Яшмы, которая ясно давала всем понять, что мать Анны – ее соперница. Тем не менее Элизабет не стеснялась признавать, что положение дел в детской ее полностью устраивает.

Александр велел проложить до самого Кинросса дорогу со щебеночным покрытием; дорога извивалась по склону и имела общую протяженность пять миль, зато избавляла Элизабет от необходимости пользоваться подъемником. Раньше, чтобы спуститься с горы, надо было известить об этом Саммерса или одного из его угрюмых лакеев, которые поднимали вагон от террасы с копрами к дому. А верхом на Кристал или в коляске Элизабет могла проделать тот же путь, не докладываясь Саммерсу. Неоспоримое преимущество! Перед Элизабет вдруг словно распахнулись двери в новую жизнь, вдобавок ее тело обрело долгожданную свободу от мужа.

Когда Руби, избранная вестницей, сообщила Элизабет, что сэр Эдвард Уайлер и его жена настоятельно советуют ей воздерживаться от исполнения супружеского долга, Элизабет пришлось сдерживать ликование и скромно опускать ресницы. По-видимому, Руби считала, что ей, Элизабет, будет недоставать «этого», но она заблуждалась.

Чаще всего Элизабет удирала из дома верхом, поскольку в этом случае могла отклониться от дороги и скакать напрямик через лес, насколько позволяли кусты. В пути ей не раз попадались живописные и неизведанные уголки, где Элизабет могла часами сидеть на каком-нибудь камне, наблюдая за мириадами разнообразных живых существ – от лирохвостов и валлаби до пестрых насекомых. Иногда она брала с собой книгу и читала, не боясь, что ей помешают, изредка отрывалась от страниц, поднимала голову и мечтала о подлинной свободе – о существовании вроде того, которое вели все эти экзотические птицы, животные и насекомые.

На одной такой прогулке Элизабет нашла Заводь. Отдалившись от дома и двигаясь вверх по течению, она по какому-то странному капризу заставила Кристал идти шагом по дну у берега везде, где можно было спуститься к воде; почему-то удовлетворить эту прихоть было труднее, чем уже привычное отчаянное желание вырваться на свободу. Но едва Элизабет увидела Заводь, она поняла, что никуда отсюда не уедет.

Заводь занимала небольшую лощину, потому была довольно глубокой; ее наполнял водой водопад среди валунов, папоротников «венерин волос» и длинного густого мха, какого в Шотландии Элизабет не встречала. Сквозь прозрачную воду был виден каждый камушек на дне Заводи, в которой плавали мелкие рыбки и даже прозрачные, будто хрустальные, креветки, в тельцах которых судорожно трепетали сердца размером с булавочную головку. Заводь со всех сторон обступали деревья, но в полдень солнце касалось воды, превращая ее в чистое расплавленное золото. Сюда на водопой прибегали все обитатели леса; Элизабет нашла для Кристал поляну недалеко от Заводи, чтобы фыркающая лошадь не пугала крылатых, четвероногих и ползучих гостей.

Для себя Элизабет выбрала удобный гладкий камень, откуда ее душа легко отправлялась в полет.

Заводь принадлежала ей, только ей одной. Лес на горе был запретным местом для всех, кроме мистера и миссис Кинросс, но если в него и забредал случайный путник, найти Заводь он не мог – слишком высоко по течению она располагалась, слишком трудно было до нее добраться.

О чем думал Александр, не знал никто. Домочадцам казалось, что он решил довольствоваться вежливыми и цивилизованными отношениями с женой, встречами за столом, послеобеденными беседами о руднике, времени года, новых начинаниях, газетах, избрании сэра Генри Паркса на пост главы правительства или награждении мистера Джона Робертсона орденами Святого Михаила и Святого Георга и кавалерским титулом.

– Сэр Джон Робертсон… – задумчиво произнесла Элизабет. – Странно, что королева пожаловала ему рыцарское звание. Ведь он не принадлежит к англиканской церкви, у него репутация ловеласа. Говорят, ее величество невысокого мнения о подобных людях.

– Сомневаюсь, что ей доложили о репутации Робертсона, – сухо откликнулся Александр. – А меня ничуть не удивляет, что его удостоили рыцарского титула.

– Это почему?

– Потому что политическая выгода Джона Робертсона давно исчерпана. Когда политики понимают это, они подают королеве прошение о присвоении титула – как сигнал, что они готовы удалиться с арены и впредь не участвовать в выборах.

– Правда?

– О да, дорогая. Невозможно не заметить, что всем, кто часто избирается в правительство, недостает настоящей цели. Помяни мое слово: Робертсон скоро подаст в отставку и покинет Законодательное собрание. Скорее всего его сделают пожизненным членом верхней палаты или Исполнительного совета. А Паркс останется царьком нижней палаты. – Александр фыркнул. – Ха!

– Но Паркс уже носит титул, – возразила Элизабет, – а я что-то не слышала, чтобы он собирался в отставку.

– Успех вскружил голову, – усмехнулся Александр. – Раздобрел, вот глаза и заплыли – само собой, в переносном смысле. Слишком уж он раздулся от гордыни, этот сэр Генри. Впрочем, его уже не переделать. А еще он любит жить на широкую ногу – опасная привычка для политика, не обладающего состоянием. Робертсон богат, а Паркс по сравнению с ним нищий. На деле это означает отсутствие денег на избрание в парламент, но премьеру полагается некое финансирование… – Он пожал плечами. – Словом, лазейки бывают разные, Элизабет.

– А мне он нравится – еще с тех пор, как приезжал к нам на ужин.

– Да, он обаятелен. А его позицией по вопросу образования для детей я искренне восхищаюсь. Не доверяю только одному – его натуре приспособленца. Сэр Генри клонится туда, куда дует ветер.

В конце января 1878 года, когда Анне исполнилось десять месяцев, Нелл разыскала отца в библиотеке.

– Папа, – заговорила она, забираясь на колено к Александру, – что с Анной?