Прикосновение - Маккалоу Колин. Страница 50

Опешив, Александр усадил двухлетнюю малышку лицом к себе и уставился на нее. Личико дочери с возрастом все больше напоминало его собственное – те же надломленные черные брови, тот же удлиненный овал, странный у ребенка, но наверняка привлекательный и пикантный у взрослой девушки. Пронзительно-синие глаза смотрели не по-детски пристально, сосредоточенно и тревожно.

– А ты как думаешь, что с Анной? – спросил Александр, только теперь осознав, что почти не видится со второй дочерью.

– Что-то такое, – уверенно заявила Нелл. – Когда я была маленькой, я помнила все, что ты говорил, и говорила с тобой, папа. Обо всем. А Анна не умеет сидеть. Яшма обманывает – она держит Анну, когда я захожу к ней, но я-то вижу. И глаза у Анны не такие, как у всех, – они смотрят во все стороны. Она пускает слюни. Когда мне надо, я сажусь на горшок, а она нет. Папа, она такая хорошая, она моя сестра! Но с ней что-то не так, честное слово.

У Александра пересохло во рту. Он облизнул губы, стараясь держаться как ни в чем не бывало и не выдать потрясения.

– Который час? – спросил он.

Так они играли: он научил Нелл узнавать время по стрелкам высоких напольных часов в углу библиотеки, и с тех пор девочка никогда не ошибалась. Не ошиблась и теперь.

– Шесть часов, папа. Крылышко Бабочки может прий-ти за мной… – и она засмеялась, повторяя новое выражение, – с минуты на минуту.

– Тогда беги, сама разыщи Крылышко Бабочки и удиви ее, – предложил Александр, ставя дочь на пол. – Если уже шесть, пора найти маму. Через час к ужину приедет тетя Руби.

– Как жалко, что мне нельзя ужинать с вами! – расстроилась Нелл. – Тетю Руби я люблю почти как Крылышко Бабочки.

– И даже больше, чем маму? И меня?

– Конечно, нет! – И Нелл выдала очередную мудрость: – Все относительно, папа, ты же знаешь.

– Ну беги, маленькая педантка, – со смехом велел отец и легонько подтолкнул ее к двери.

Прежде чем отправиться на поиски Элизабет, Александр зашел в детскую – в комнату, из которой Нелл выселили после рождения Анны, поскольку леди Уайлер считала, что шумная старшая сестренка помешает ухаживать за слабенькой и недоношенной младшей. Сначала Нелл жила в комнате Крылышка Бабочки, а потом потребовала для себя отдельную.

Александру вспомнилось, что Яшма не покидает детскую ни днем, ни ночью, давно уже не прислуживает Элизабет, предоставив ее заботам Жемчужины и Шелкового Цветка, а свое время всецело посвящает малютке Анне. Вторая девочка оставалась в доме невидимкой, и Александр не раз задавался вопросом: разве может отца интересовать такой хилый младенец, пусть даже родной? Тем более если этот младенец – вторая дочь? Нелл была совсем другой – жизнерадостной, умненькой, любопытной, деятельной и любознательной. Она не позволила бы отцу игнорировать ее – даже в первые месяцы жизни она умела напоминать о себе. Цепкими пальчиками она хваталась за его подставленный палец, гипнотизировала его осмысленным взглядом, пускала пузыри, улыбалась, гулила. В то время как Анну было не слышно и не видно. А ее отец всегда находил причины уклониться от очередного визита в детскую.

Сегодня он вошел не постучавшись, не спросив разрешения у Яшмы – просто взял и вошел. Яшма держала Анну на коленях, одной рукой поддерживая затылочек, и кормила каким-то пюре с ложки. Услышав шаги, Яшма вскинула голову и вздрогнула.

– Мистер Кинросс! – воскликнула она. – Мистер Кинросс, к Анне нельзя, я сейчас кормлю ее!

Вместо ответа Александр поставил перед нянькой и ребенком деревянный кухонный стул и сел с каменным лицом.

– Дай мне ребенка, Яшма.

– Не могу, мистер Кинросс. Подгузник грязный, она вас перепачкает, от вас будет пахнуть!

– Подумаешь, запах – не впервой. Давай ее сюда, Яшма. Живо.

Передать Анну из рук в руки было непросто: ребенок напоминал тряпичную куклу и не мог сам держать голову, но наконец его усадили на колени к отцу. Ограбленная Яшма дрожала, на ее лице застыла маска страха.

Впервые Александр пристально взглянул на младшую дочь и сразу понял, что Нелл права – несмотря на то что в свои десять месяцев Анна была миловиднее, чем старшая сестра, ухоженнее и упитаннее. Черные волосы, черные бровки и реснички, серовато-голубые глаза, бессмысленный взгляд которых ни на чем не останавливался. Но какие-то мыслительные процессы происходили в этой головке, потому что Анна сразу поняла, что ее держат незнакомые руки, что она сидит не на привычных коленях Яшмы. Извиваясь и отталкивая чужака, она расплакалась.

– Спасибо, Яшма, возьми ее, – велел Александр, желая посмотреть, насколько быстро успокоится Анна. Это произошло почти немедленно: едва очутившись на руках у Яшмы, девочка умолкла и открыла рот, требуя еды.

– А теперь скажи мне правду, Яшма, – негромко продолжал Александр. – Давно ты поняла, что Анна сильно отстает в развитии?

Слезы покатились по щекам китаянки; вытереть их было нечем – обе руки занимал ребенок.

– Почти сразу, мистер Кинросс, – всхлипнула она. – Бидди Келли тоже поняла. И миссис Саммерс. О, как они потешались в кухне! Но я схватила нож и пригрозила перерезать им глотки, если они хоть кому-нибудь в Кинроссе разболтают про Анну.

– И они тебе поверили?

– Да. Они поняли, что так я и сделаю. Ведь я узкоглазая язычница.

– Что умеет Анна?

– Мистер Кинросс, она понемногу выправляется, честное слово! Только учится долго, очень долго. Видите, она уже умеет есть с ложки. Научить ее было нелегко, но она способна учиться. Хун Чжи из китайской аптеки показал мне, как надо делать Анне массаж шеи, чтобы она со временем научилась сама держать голову. – Яшма прижалась щекой к детским кудряшкам. – Клянусь вам, сэр, мне очень нравится ухаживать за ней! Анна – мой ребенок, она принадлежит только мне – не Жемчужине, не Крылышку Бабочки… Пожалуйста, сделайте милость, не отнимайте ее у меня! – И она снова залилась слезами.

С трудом, по-старчески поднявшись, Александр погладил Яшму по голове.

– Не волнуйся, детка, я никуда тебя не отошлю и Анну не отниму. Твоя преданность ей достойна высших похвал. Ты права: Анна – твой ребенок.

Короткая лестница вела из коридора в комнаты Элизабет, где Александр не бывал с тех пор, как она поднялась с постели. Он сразу заметил, что вокруг многое изменилось. Когда-то он обставил и отделал эти комнаты по образу и подобию сиднейского отеля, а теперь они больше соответствовали вкусам Элизабет: исчезли лишняя позолота и зеркала, тяжелую парчу заменил пестрый ситец, в обстановке преобладал голубой цвет. Руби называла его безрадостным.

«Да что это со мной случилось, чем я был занят после рождения Анны, если понятия не имел, что происходит в моем доме? Конечно, я не так часто бывал дома – а кому еще я мог доверить строительство дороги до Литгоу? Но никто не задал мне ни единого вопроса, никто мне ничего не сказал. Кроме двухлетней дочери. Я лишний в доме, полном женщин. Мэгги Саммерс… Жирная паучиха в моей паутине. Я должен был это предвидеть. Элизабет сразу ее невзлюбила, и теперь я понимаю почему. Выселить их с Саммерсом с третьего этажа, найти им жилье в Кинроссе. Пусть там и занимается хозяйством. А я найму новую экономку. Буду искать, пока не найдется женщина, которая понравится всем нам. Такая, чтобы не презирала китайцев и не сплетничала, как Бидди Келли, которая и в церковь по воскресеньям таскается только ради сплетен…»

– Элизабет! – позвал он, заглянув в будуар.

Она сразу явилась на зов – с широко открытыми от удивления глазами, не успев сменить после прогулки бордовую амазонку.

– Глупо выбирать амазонку такого цвета, если ездишь на белой кобыле, – высказался он, приветственно кивнув. – Смотри, как заметны на ней белые волосы и шерсть.

Элизабет сверкнула невеселой улыбкой и опустила голову.

– Ты совершенно прав, Александр. В следующий раз закажу цвета слоновой кости.

– Ты каждый день ездишь верхом? – спросил он, подходя к окну. – Люблю лето и длинные-длинные дни.