Прикосновение - Маккалоу Колин. Страница 70

– Нет, на такое Александр не пойдет, – с расстановкой произнесла Элизабет. – Он всегда гордился тем, что его рабочие чувствуют себя людьми.

– Вот именно – «гордился», – зловеще подчеркнула Руби.

– О, Руби! Он не такой!

– Не знаю, не знаю. Беда в том, что наступают новые, трудные, времена, и это сказывается на мире бизнеса. Предприниматели считают, что виной всему какая-то книга, которая только что вышла в Англии, – по-немецки она называется «Дас Капиталь». В ней три тома, на английский перевели пока только один, но и его хватило, чтобы расшевелить осиное гнездо, если верить Александру и его приятелям.

– А что в ней такого, в этой книге? Что там написано? – заинтересовалась Элизабет.

– Что-то про интернационал-социализм, а написал ее человек по имени Карл Маркс. Ему кто-то помогал – забыла, как его фамилия. В книге они разгромили богачей, особенно промышленников, и этот… как его… капитализм. А главная мысль книги: все богатства следует поделить поровну, чтобы не было ни богачей, ни бедняков.

– Не могу поверить, что это поможет. А ты?

– Не поможет, конечно, люди же разные. Еще авторы пишут, что рабочих нещадно эксплуатируют, и призывают к революции. Рабочее движение – что-то вроде соломинки, за которую хватается утопающий, и те, кто возглавляет его, даже вмешиваются в политику.

– Подумать только, – равнодушно откликнулась Элизабет.

– И я с тобой согласна, Элизабет, все это нелепо, но Александр с приятелями воспринимают последние события со всей серьезностью.

– Давай не будем больше об этом. Александр уже дома, скоро он успокоится.

Ли не согласился бы с Элизабет. Он и без материнских объяснений сразу заметил, что Александр изменился – это стало очевидно, пока они вдвоем осматривали рудники и мастерские, гордость и отраду Ли, затем новые цеха, где золото добывали из руды, погружая ее в слабый раствор цианистого калия и вызывая осаждение золота на цинковых пластинках.

Во-первых, Александр то и дело предвещал упадок мировой экономики, во-вторых, ко многому относился по-другому – например, требовал снижения затрат даже в ущерб качеству.

– Но на обработке цианистым калием нельзя сэкономить, не нарушив меры безопасности, – возразил Ли. – Цианистый калий – сильнодействующий яд.

– При высокой концентрации – да, но не при содержании, не превышающем одной десятой процента, молодой человек.

Ли заморгал. Никогда прежде Александр не обращался к нему таким покровительственным тоном!

– И все-таки в начале процесса участвует чистая соль циановодородной кислоты, – напомнил он, – поэтому нельзя просто взять и растворить ее. Это работа для умных и ответственных людей, плата которым заложена в нашем бюджете.

– Ни к чему это.

И так далее, и тому подобное. Выяснилось, что в паровозном депо слишком много рабочих – ввиду необходимости часто ремонтировать «железных коней»; кстати, почему Ли так и не перешел на механическую подачу угля паровым двигателям? Списывать старые угольные вагонетки на линии Литгоу – Кинросс еще рано, и, кстати, чинить мост номер три совершенно незачем – Александр проезжал через него и видел, что мост в прекрасном состоянии.

– Александр, что ты говоришь! – не выдержав, принялся увещевать Ли. – Чтобы оценить состояние моста, необходимо осмотреть его снизу!

– И тем не менее незачем перестраивать его целиком, – отрезал Александр. – В этом случае дорога на несколько недель выйдет из строя.

– Не выйдет, если мы последуем совету Терри Сандерса. Ремонт займет в лучшем случае неделю, а мы тем временем подготовим уголь к отправке.

– Ли, ты хороший инженер, но никудышный делец – это ясно как день, – вынес приговор Александр.

– Мама, мне казалось, что я столкнулся нос к носу с разъяренным тигром, – признался Ли, когда они с Руби встретились дома тем вечером.

– Неужели все настолько плохо, котенок?

– Хуже некуда. – Вместо хереса Ли налил себе шотландского виски и не стал его разбавлять. – Да, мне недостает опыта, но я убежден, что мы не бросаем деньги на ветер, как считает Александр. Меры безопасности вдруг потеряли для него всякий смысл. Я мог бы еще смириться, если бы его решения не представляли угрозы для жизни и здоровья рабочих, но ведь риск чрезвычайно велик!

– А контрольный пакет акций принадлежит Александру, – подхватила Руби. – Вот дерьмо…

– Именно. – Ли невесело рассмеялся, наливая себе вторую порцию виски. – Кстати, и с дерьмом та же история! Я уже наметил реконструкцию завода по переработке сточных вод, но вдруг узнал, что в этом нет необходимости. С тех пор как я знаком с Александром, я никогда не замечал в нем шотландской скупости, но теперь вижу: он действительно шотландец.

– Потому что наслушался за морем дурных советов – от людей, которые вывернутся наизнанку, лишь бы сэкономить фартинг с каждой сотни фунтов. Дьявол, – выпалила Руби, вскакивая, – компания приносит гигантские прибыли, Ли! Наши расходы ничтожны по сравнению с выгодой, нам незачем расплачиваться с акционерами – нас, пайщиков, всего четверо. И никто из нас не жалуется. Да и на что, господи? – Руби залпом осушила стакан виски. – В общем, на следующем собрании совета директоров мы заявим, что не одобряем его решения.

– А ему плевать на наши протесты, – отозвался Ли.

– Что-то мне не хочется ужинать в Кинросс-Хаусе.

– Мне тоже, но придется – хотя бы ради Элизабет.

– Она говорила, что ты был очень добр к ней, – заметила Руби, кутаясь в длинное боа из перьев.

– Только негодяй не помог бы ей в такую минуту. – Ли насмешливо окинул взглядом боа: – Где ты раздобыла эту штуковину?

– В Париже. – Руби отбросила за спину шлейф. – Плохо только, что перья всюду сыплются, как со старой клушки. – Она хмыкнула. – Ну так я и есть клушка!

– Мама, для меня ты всегда милая курочка.

Ужин начался благополучно, если не считать того, что за стол уселось всего четверо. К Александру отчасти вернулось былое благодушие, а Элизабет всеми силами старалась поддержать застольную беседу.

– Ты, наверное, еще не знаешь, Александр, что местные религиозные конфликты вспыхнули вновь после появления трех новых сект: адвентистов седьмого дня, методистов и Армии спасения.

– А еще есть те, кто позаимствовал понемногу от каждой религии, – нервозно добавил Ли. – Они называют себя воскресенствующими и по воскресеньям не делают ровным счетом ничего – даже не бывают в музеях и не играют в крикет.

– Ха! – фыркнул Александр. – Здесь у нас таким не место.

– Но в Кинроссе немало католиков, а у них тоже есть причины для недовольства – ведь сэр Генри Паркс лишил государственных субсидий все католические школы, – напомнила Элизабет, передавая вазу с салатом соседям по столу. – Он, конечно, рассчитывал, что это заставит католиков посылать детей в государственные школы, но напрасно. Складывать оружие они не намерены…

– Да знаю я все это! – перебил Александр. – А еще знаю, что наш выдающийся политический деятель – ханжа и протестант, ненавидящий ирландцев, поэтому, может, сменим наконец тему?

Элизабет стала пунцовой, понурила голову и принялась жевать салат, словно отраву. Злясь на Александра, Ли еле сдерживался, чтобы не дотянуться до Элизабет и сочувственно не пожать ей руку. Так и не отважившись, он завел разговор о другом:

– Насколько я понимаю, ты в курсе вопроса об образовании федерации?

– Если ты имеешь в виду решение колоний объединиться под общим названием Австралийского союза – разумеется. – Лицо Александра прояснилось: видимо, он предпочитал беседовать не с Элизабет, а с Ли. – Об этом давно уже толкуют.

– Но теперь от разговоров перешли к делу. Осталось только решить, когда состоится официальное объединение, но похоже, в самом начале нового столетия.

Руби встрепенулась:

– В каком году – в 1900-м или 1901-м?

– А вот это и есть камень преткновения. – Ли улыбнулся и, посмеиваясь, продолжал: – Одни утверждают, что новый век начинается в 1900 году, другие – что только в 1901-м. Видите ли, все зависит от того, какого мнения придерживается человек насчет так называемого нулевого года между первым годом до нашей эры и первым годом нашей эры. Церковники твердят, что никакого нулевого года быть не может, а математики и атеисты настаивают на его существовании. Наиболее убедительный довод, который я слышал, звучал так: если нулевого года не существует, тогда первый день рождения Иисуса Христа – 25 декабря второго года нашей эры. Значит, Христу был только тридцать один год, когда его распяли на кресте за восемь месяцев до тридцать третьего дня рождения.