Светорада Медовая - Вилар Симона. Страница 63

Светорада не совсем поняла, почему каган и бек не правят вместе, и Мариам объяснила, что каган Муниш живет затворником в своих покоях и, кроме определенного числа лиц, мало с кем общается. Только раз в четыре месяца он появляется перед народом, дабы совершить важный ритуал, когда все кара-хазары могут видеть своего верховного главу, чествуют его и просят о милости. Ибо большинство хазар верят, что если священный каган не возведет по ритуалу руки к небесам, то и мировое древо всего сущего не будет произрастать, солнце не взойдет, а реки перестанут течь и орошать их поля и пастбища. Без кагана весь мир погибнет. Чтобы кара-хазары не перестали почитать иноверцев, добившихся высшего положения в Итиле, рахдониты дают им лицезреть священную особу кагана, однако никогда не позволят ему иметь реальную власть.

– Ты тоже считаешь, что Хазария держится благодаря священной особе кагана, Мариам? Ты ведь христианка, а мне рассказывали, что твои единоверцы упорно отстаивают только то, что провозгласил ваш Христос.

Мариам молчала какое-то время, и Светорада уловила в этой заминке некую смущенность своей собеседницы.

– Не обо мне речь, – после паузы произнесла Мариам. – Когда-нибудь я расскажу и о себе, и о своей вере. Но сегодня мне хотелось поведать тебе о кагане Мунише и его любимом сыне Овадии.

Она рассказала, что каган Муниш был выбран по особым приметам в одном из становищ, откуда его привезли еще совсем юным в Итиль, поселили во дворце, наделили женами. У кагана есть немало детей, но старшим из них является Овадия. Однако старший царевич рожден не от иудейки, а от иноверки, как и другие сыновья кагана, что уже не делает их благородными иудеями, хотя все они обрезаны и с детства изучали Талмуд и Тору. И если второй сын кагана, Юри, во всем предан рахдонитам, то Овадия вызывает у них беспокойство: царевич слишком независим и популярен среди кара-хазар. Во всем каганате нет ни одного кочующего рода, где бы его имя не повторяли с благоговением, а многие ишханы черных хазар возлагают на него большие надежды.

– Овадия производит впечатление беспечного и легкого человека, – говорила Мариам, откинувшись на подушки и глядя на далекие огни города за рекой. – Однако все рахдониты знают, какую власть он приобрел. Стоит ему взмахнуть плетью – и все кочующие хазарские роды пойдут за ним. Но бек Вениамин и рахдониты надеются, что после женитьбы на Рахиль неспокойный Овадия все же остепенится.

Мариам немного пригубила из плоской чаши и велела прислужницам принести накидки из легчайшего лебединого пуха.

– Знаешь, о чем еще говорят в Итиле? – спросила она и придвинулась к Светораде. – Ты и не предполагаешь, маленькая княжна, какую бурю вызвало твое появление тут. Ведь ты не просто красивая пленница, с которой Овадия пожелал утешиться любовью, пренебрегая прелестями Рахиль. Ты – русская княжна, и это вызывает волнение у бека и рахдонитов, подозревающих, что через тебя Овадия сможет заключить родственный союз с воинственными правителями Руси.

«Ну, это вряд ли у него получится», – отметила про себя Светорада, которая понимала, что отношение к ней на Руси сейчас более чем спорно. Однако она ничего не сказала Мариам и спустя немного времени, сославшись на усталость, ушла к себе. Светораде хотелось все обдумать, однако она заснула, едва ее голова коснулась подушки. И это было хорошо. Куда лучше, чем метаться в постели, предаваясь горестным воспоминаниям, и с тревогой думать о своей участи.

На другой день Светорада опять навестила Мариам, и они проговорили даже дольше, чем в прошлый раз. Но теперь Мариам не утомляла княжну рассказами о власти в Хазарии. Их беседа в основном касалась Христа. Светораду в рассказе Мариам больше всего поразило то, что бог, о котором она говорила, не возвышался над всеми, а бродил по земле, как обычный человек, и даже работал плотником. Какой же это бог, если любой мог запросто прийти к нему? Но, в то же время, Светораде понравилось, что Христос не требовал жертв и учил добру.

Княжне было интересно общаться с женой кагана, и она стала часто навещать ее. Женщины подолгу беседовали, что Светораде нравилось намного больше, чем бесконечные пляски у нее в покоях или мелкие интриги в гареме. Зато женщины дворца были заинтригованы этой странной дружбой, и как-то иудейки, пригласив Светораду, стали расспрашивать, чем так привлекла гостью царевича Овадии жена кагана. Когда княжна призналась, что та рассказывает ей о своей вере и Иисусе Христе, иудейки весело рассмеялись.

– Она была всего лишь потаскушкой у себя в Италии, – сообщили они. – Только такой беспечный человек, как каган Муниш, мог поднять подобную особу до положения любимой жены.

Светорада была несколько озадачена этой новостью, однако ей все равно было интересно с Мариам, и она не отказалась от визитов к ней.

Мариам говорила:

– В гареме от спокойной и сытой жизни женщины часто обрастают жиром, как у меня на родине откормленные гуси к Рождеству. Увы, принято считать, что полнота является признаком богатой и легкой жизни. Но это не совсем так. Изящество и грация весьма отличаются от худобы нищих, и сохранить фигуру не так-то просто. Я, например, прежде всего, отказалась от мучного.

– Как отказалась? – удивилась Светорада.

На Руси хлеб всегда считался самой достойной и благодатной пищей.

Мариам и впрямь почти не ела ни лепешек, ни сладких булочек, ни печенья, каким порой угощала княжну. Зато икру ела с превеликим удовольствием.

– Казалось бы, эта пища рыбаков должна была мне надоесть, однако это так вкусно! И если здесь любой может добыть икру на пропитание, то при дворах вельмож в Италии и даже в великой Византии она считается особым яством.

– А молоко ты пьешь? – спрашивала Светорада, почти забавляясь причудами новой подруги.

И была поражена, узнав, что красавица предпочитает принимать ванны из молока. Княжне это казалось почти кощунственным, что, однако, не помешало ей принять приглашение Мариам и прийти на совместное купание в молоке. И когда небольшой бассейн в покоях ханши был полон теплого парного молока, они обе разделись и, высоко заколов волосы, опустились в мягкую белую жидкость. Светорада даже разнежилась.

– На Руси молоко очень чтят, – говорила она. – У нас вообще берегут и почитают все, что подается на стол, так как люди всегда опасаются голода.

– Поверь, что только во дворце мы можем позволить себе подобные излишества. Потом это молоко сливают и раздают беднякам, которые приходят за милостыней.

Светораду даже передернуло от мысли, что после их ванны кто-то станет его пить. Вслух же она сказала, что все это как-то не вяжется с предшествующим утверждением Мариам, что только ленивые могут быть нищими в этом благодатном краю.

– Нищие есть во всем мире, – невозмутимо ответила та. – Это закон жизни: кто-то купается в молоке, а кто-то кормит им своих голодных детей. Другое дело, что в Хазарии богатых людей куда больше, чем в иных краях.

Она поднялась, вышла из бассейна, позволив служанкам растереть себя. Светорада обратила внимание на ее тело – стройное, гибкое, с красивой грудью, хоть и немного отвисшей, с упругими и гладкими бедрами. Да и вся она, холеная и нежная, отнюдь не выглядела пожившей женщиной.

– Сколько тебе лет? – спросила Светорада, пользуясь той доверительностью, какая постепенно сложилась между ними.

На лице Мариам появилась загадочная полуулыбка.

– Я была не такой уж юной, когда меня привезли в Хазарию. Овадии тогда было десять лет. А сейчас ему двадцать шесть. И так как он к моменту моего приезда уже потерял мать, то я часто играла с ним и беседовала.

Она всегда переводила разговор на царевича. Светорада узнала от нее, каким он был сорванцом в детстве, как скоро научился подчинять людей своей воле, как рано стал предпочитать вольную жизнь с кочевниками однообразной жизни во дворце. Эти постоянные беседы об Овадии незаметно приучили княжну к мысли о нем. Она даже заскучала по нему.

Как-то Мариам пригласила русскую княжну проехаться с ней в город.