Во имя Жизни (СИ) - Кузнецова Дарья Андреевна. Страница 28

— Началось? — уточнила я, протягивая ладонь, чтобы коснуться лба мужчины. Тот оказался предсказуемо горячим.

Барсик от моего прикосновения вздрогнул и явно с трудом сфокусировал на мне взгляд.

— Что? А… Да. Действие препарата заканчивается. Долго ещё?

— Уже подлетаем. Что-то быстро оно, — я покачала головой, с тревогой разглядывая бледного, с лихорадочным румянцем на щеках Зуева.

— Очень может быть, — неразборчиво проговорил он. Как будто преодолевая нешуточное сопротивление, с трудом отцепил руки из подлокотников и медленно провёл ладонями по лицу снизу вверх, стирая пот.

— Вань, что вообще происходит? — раздался тихий хриплый голос откуда-то из-за спины, заставивший меня нервно дёрнуться и резко обернуться. Про спасённого мужчину я успела подзабыть.

Он выглядел не более здоровым, чем собственный спаситель, но по крайней мере сидел, говорил и, кажется, был в полном сознании, что не могло не радовать. Рыжий сидел, привалившись плечом к борту гравилёта и уткнувшись в неё лбом.

— Потом, извини, — также тихо проговорил Барс.

— Кирилл. Кир, — оставив в покое товарища, находка перевела взгляд на меня, протягивая ладонь.

— Юнаро, — представилась я, пожимая сухую горячую руку. Некстати вспомнился собственный вопрос про веснушки, и частично даже удалось получить на него ответ: спасённый был обнажён по пояс, и худощавый торс его, живот, плечи и руки тоже были усыпаны мелкими оранжевыми пятнышками. Я почти открыла рот, чтобы прояснить вопрос окончательно и узнать всё-таки, насколько он на самом деле веснушчатый, но в этот момент автопилот сообщил о прибытии.

Наша выпадающая из гравилёта компания выглядела очень жалко. Пошатывающийся Барсик, которого бил мелкий озноб, висящий на его плече равномерно покрытый гематомами рыжий, едва переставляющий ноги, и бледная помятая я со всем нашим немногочисленным имуществом в охапке. Бросив гравилёт на стоянке и воспользовавшись автоматическим внутрикосмодромным транспортом, мы кое-как добрались до нужного посадочного места.

Капитана, сдавшего нам эту маленькую внутрисистемную посудину в аренду на неделю, я помянула парой очень тёплых и добрых слов: катер оказался там, где и было обещано, был настроен на меня и даже выглядел вполне прилично. Во всяком случае, у него был шанс взлететь, а большего от него не требовалось.

Не знаю, как и на каких резервах Барс добрался до летательного аппарата, но там он окончательно свалился.

— Что с ним? — мрачно уставился на меня рыжий.

— Передозировка стимуляторов. Сможешь поднять катер?

— Попробую, — лаконично откликнулся Кирилл, осторожно опускаясь в пилотское кресло. Его тоже заметно тясло.

Внутри катер был очень небольшой. Одно-единственное «жилое» помещение прямоугольной формы. Кресло пилота, дублирующий пульт, пара скамеек-диванов вдоль стен, закрытые стеллажи и узкая дверца в совсем уж крошечный санузел.

— Нужно взлететь, выйти за пределы орбиты Гайтара и отправить сигнал бедствия на частотах Федерации, — уточнила я. Кир буркнул в ответ что-то тихое, но однозначно утвердительное, а я сосредоточила своё внимание на белобрысом, первым делом уложив его на диван.

Сердце Зуева бешено колотилось, дыхание было учащённым и хриплым. Когда я стаскивала с него маскировочный комбинезон, мужчина открыл глаза.

— Больно, — тихо прохрипел он, мутным взглядом глядя в потолок катера. Совершенно не зная, чем ему можно в таком состоянии помочь, я присела на край дивана рядом.

— Потерпи, скоро придёт помощь, — мягко проговорила я, неуверенно погладив его по плечу.

— Дышать… трудно… давит на рёбра. Убери его… — неразборчиво попросил Барс. Поскольку оставался он к этому моменту в одной футболке, вряд ли ему в самом деле могло что-то давить. Но я на всякий случай всё равно разорвала ворот до солнечного сплетения.

— Так легче? — тихо уточнила.

Он не ответил. Одно короткое быстрое движение, — даже в таком состоянии он не изменил собственным навыкам, — и его ладонь крепко стиснула моё запястье, прижимая к мокрой от пота груди.

— Здесь давит? — переспросила я.

— Да. Не уходи, пожалуйста. Я должен…

— Тихо, береги дыхание, — свободной ладонью я коснулась его губ, призывая к молчанию. — Мы уже в корабле, всё почти закончилось. Ты справишься, вот увидишь. Ещё будешь детям про это со смехом рассказывать!

— Дочь… красивая, как ты, — проигнорировав мой призыв, выдохнул мужчина.

— Дурак, — не сдержавшись, вздохнула я. — Причём тут вообще я? Не надо говорить, дыши глубже.

— Всё остальное не имеет смысла, — с трудом проговорил он. — Не уходи, пожалуйста. Надо пустить кровь, тогда давление упадёт.

— Я здесь, не ухожу, — дотянувшись, я погладила его по горячей голове. Озноб стал сильнее, а температура, кажется, ещё поднялась.

— Хорошо, — мужчина устало прикрыл глаза. — Только х-холодно… Больно дышать… Воздух остыл. Разгерметизация? Капсулу… спасательную… должны быть! Ты…

— Чш-ш, всё хорошо, — проговорила я, беспомощно оглядываясь по сторонам. Кирилл что-то шаманил над пультом, а в обозримом пространстве ничего, похожего на одеяло, не было. Выпускать же меня для поисков Барс, кажется, не собирался.

Так что я не придумала ничего умнее, кроме как стянуть собственную футболку, укрыть ею пациента — насколько это позволяли наши сцепленные руки, — и лечь рядом, прижимаясь к его плечу. Почему-то вспомнилось, что так можно согреться. И хотя я понимала, что этим помочь мужчине вряд ли смогу, — он как минимум был горячее меня, какой тут согрев! — но других идей всё равно не было.

— Барсик… — проговорила я, но запнулась, а потом осторожно, как будто от этого зависело что-то очень важное, и ни в коем случае нельзя было допустить ни одной ошибки, позвала уже по-другому. — Ванечка, всё будет хорошо. Потерпи ещё немножко, ладно? Скоро всё будет хорошо, скоро придёт доктор.

— Не уходи, пожалуйста!

Не знаю, насколько на самом деле «скоро» что-то в окружающем мире изменилось. Я краем уха слышала, как Кир с кем-то ругается по внешней связи, но всё это происходило где-то очень далеко, а здесь и сейчас…

Пришло отчётливое осознание, что это всё не похоже на болезнь, даже на серьёзный опасный вирус; что это смерть, в самом безжалостном своём виде. Что от точки невозврата лежащего рядом со мной мужчину, сквозь хрипы как заклинание твердящего «не уходи», отделяют какие-то мгновения. И я вдруг поняла, что мне очень страшно. Так, как бывало на моей памяти только в далёком детстве: когда началась война, и мы бежали с Ланнеи, и когда умерла мама.

Буквально только что здоровый, невероятно сильный, красивый и уверенный в себе мужчина сейчас одной ногой стоял в могиле. Он умирал, — действительно умирал, сделав полностью осознанный выбор, — и это было по-настоящему страшно.

Просто так. Чтобы спасти почти чужого человека — не родного и близкого, даже не друга. Просто потому, что этого потребовала его совесть, или какие-то принципы.

Наверное, у меня никогда больше не возникнет вопроса «чем человек отличается от животного».

Я видела смерть, много смертей, неоднократно убивала и принимала последний вздох тех, кто был мне если не друзьями, то, по крайней мере, боевыми товарищами. Но почему-то именно сейчас вся рассудительность и цинизм разом мне изменили, и всё никак не удавалось убедить себя в том, что человек — существо хрупкое и смертное.

Не был этот человек хрупким! И он не должен был сейчас умереть. Это было слишком… слишком!

Я никогда не верила ни в каких богов, а сейчас молилась кому-то, потому что сама ничем не могла помочь. Кикку мне в глотку, да должно же хоть одно моё желание в этой жизни сбыться по-человечески?! Чёрный гоблин с ними со всеми — с тюрьмой, с деньгами, со всей Федерацией скопом, — этот человек не должен сейчас умереть!

И я гладила его по голове, звала по имени, что-то рассказывала, не задумываясь о причинах и подтексте собственного поведения. Сейчас всё это было неважно.