Дом, где исполняются мечты - Алюшина Татьяна Александровна. Страница 39

— Фенечка, тетя Инга! — запричитала Машка ребенком перепуганным. — Я же ничего такого не хотела и не имела в виду! Я не собиралась ее унижать и как-то там выставлять в свете!

— Да? — звенела металлом голоса Фенечка. — А нам откуда это известно? Со стороны все выглядит как унижение и оскорбление матери!

Девчонка расплакалась, не замечая слез, переведя вопрошающе-испуганный взгляд с Фенечки на Ингу.

— Я бы тоже рванула, будь я на ее месте, — ответила Инга на немой Машкин вопрос и просьбу о поддержке. — Если б Федька взбрыкнул и убежал из дома, то все аргументы и уговоры папаши отставного, что пусть поживет у незнакомых мне людей, подумает о жизни, меня бы не только не остановили, а были бы глубоко до лампочки. Это мой ребенок, я несу за него полную ответственность, я его люблю и переживаю за него ужасно. Разумеется, я бы поехала за ним и постаралась бы его увезти. Маш, это и называется материнство. Огромная радость, счастье и такое же огромное беспокойство и вечный страх за своего ребенка. Потому подумай хорошенько, готова ли ты к этому. Вот твоя мама уверена, что нет, и, думаю, у нее есть веские основания так считать.

— Спасибо вам, — поблагодарила сдержанно Марина у Инги за спиной.

Черт! Меньше всего Инге хотелось выступать адвокатом госпожи Стрельцовой! Вот же досада!

И, конечно, она истолкует слова Инги в удобном для себя ключе, в виде еще одного весомого аргумента против родов.

Инга преследовала совсем иную цель, разродясь монологом за права матерей: призвать Машку к тому, что пора задуматься над своими поступками и словами и уяснить, что отвечает она теперь за двоих, а не только за себя.

Пришлось все испортить — настроение себе, силу назидательности красноречивого менторствования и возникшее расположение Марины.

— Вы неправильно истолковали мои слова, — пояснила она госпоже Стрельцовой. — Я хотела напомнить Марии, что она теперь отвечает не только за себя и что эта ответственность на всю жизнь. Но я против того, чтобы девочка делала аборт.

— Я думаю, мы сами это решим! — похолодела Марина.

— Непременно, — согласилась Инга, — но вы должны знать наше мнение. Я, Анфиса Потаповна и Федор считаем, что Марии нельзя делать аборт.

— В таком случае я попрошу вас держать свое мнение при себе и не навязывать его Марии, — сурово произнесла мадам и совсем уж официально объявила: — Мы договорились с Игнатом Дмитриевичем, что позволим остаться Маше до приезда Дмитрия Николаевича. Но я бы настоятельно попросила вас воздержаться от обсуждения ее беременности и не настраивать мою дочь принимать какое-либо решение.

Очень хотелось послать ее далеко и конкретно! Так послать, чтобы уже заткнулась и выметалась со всей своей глянцевой красотой и дребезжащим голосом, однако пришлось ограничиться кивком согласия.

Инге эта Марина порядком надоела. Утомила своей бликующей неотразимостью, присутствием, втягиванием в семейные разборки и демонстрацией непростого характера. Ехала бы ты в Питер, дорогая!

Бе-бе-бе! Инга предпочла удалиться под лучшим в мире предлогом:

— Простите, мне надо работать.

И вышла из кухни, чтоб не наговорить чего лишнего.

Но послать очень хотелось!

Стрельцов, разговаривая с Мариной по телефону, как мог сдерживался.

— Ты сама-то понимаешь, как это выглядит? — рокотал он.

— Я мать! — в любимой позе обвинения ответствовала бывшая жена.

— Ты мать. Ты съездила, удостоверилась, что с Машкой все в порядке, она здорова и благополучна. Теперь оставь ее, пусть перебесится вдали от тебя.

— Она должна уехать со мной! Погостила, и хватит!

— По-моему, мы обо всем договорились? — понемногу зверея, заводился Стрельцов. — Если ты передумала, то должна была сначала поговорить со мной!

— Я ничего тебе не должна!

Господи, как же она его достала! До не знаю чего!

— В таком случае я тоже тебе ничего не должен! Предпочтешь решать эти вопросы через суд? Чтобы Машка там официально заявила, что хочет жить со мной?

— Ты что, с ума сошел? — обалдела бывшая жена.

— А по-другому ты как-то не понимаешь! — гремел Стрельцов, раздосадованный донельзя. — Ты же специально уверила меня, что согласна с Машкиным переездом и чтобы она в Москве побыла, тогда уже задумав забрать ее оттуда! По-твоему, это похоже на то, что нам удалось договориться?

— Какой суд, Стрельцов! — возмутилась Марина.

— Российской Федерации по семейным делам, — «разъяснил» Игнат. — Доверять тебе я теперь не могу, потому не вижу иного исхода.

— Но это невозможно! — возродилась новой порцией предъяв она. — Я не допущу никакого суда! Да ты что?

— А ты уверена, что меня должно волновать твое мнение? Мое, как выяснилось, тебя не интересует. Поэтому спрашивать тебя я не намерен, мои юристы подадут иск в ближайшее время.

— Идиотизм какой-то! Ты не можешь говорить это всерьез! — струхнула она.

— Марин, — устало отозвался Стрельцов, — меня достали твои наезды и необоснованные обвинения непонятно в чем. Я предупреждал: еще раз обратишься ко мне в подобном тоне, я прекращаю общение с тобой. Делай что хочешь, можешь забирать Машку, можешь истерить, мне уже безразлично. Я подаю в суд и надеюсь больше с тобой ничего не обсуждать напрямую. Давно надо было это сделать.

— Подожди! Ну, может, я перегнула! — поспешила уговорить его Марина. — Но ты же понимаешь, как я за нее волнуюсь! Хорошо, давай я сейчас вернусь, мы встретимся и поговорим.

— Нет, — отказался Стрельцов. — Наговорился уже по горло! Более не намерен.

— Не надо так, Игнат! — попросила Марина. — Я понимаю, тебя задело мое решение забрать Машку, не посоветовавшись с тобой!

Господи, дай терпение! «Не посоветовавшись!» — он что, на имбецила похож?

Она его молчание расценила по-своему и какие-то выводы сделала, недоступные пониманию Стрельцова, услышавшего следующее ее заявление в режиме делового совещания:

— Я вылетаю первым же рейсом. Мария останется здесь до приезда деда. Как прилечу, позвоню, встретимся, обговорим все, — и, чтобы не услышать его повторный отказ, нажала кнопку отбоя.

Стрельцов, в который уже раз за день, швырнул многострадальную трубку на стол, смачно выругавшись.

Остается порадоваться тому факту, что они давно в разводе.

Да, он не принимал каждодневного постоянного участия в воспитании Машки. Но жизнь сложилась как сложилась, что ж поделаешь! Он не убегал от этих проблем осмысленно, он просто не задумывался об этой стороне жизни в тот период времени.

И с Мариной развелся, потому что в один момент понял, что жена ему чужая. Так бывает. И тут тоже ничего не поделаешь!

Он допустил одну существенную ошибку — обвиняя себя в том, что не сумел ни создать толком, ни сохранить семью, чувствуя вину перед дочерью, позволил первые полгода после развода Марине упрекать его, особо не останавливая ее высказывания.

Когда же они приняли извращенную форму вечного обвинения, пропитанного плохо скрываемой надменностью и истерией, он постарался не обращать внимания, лишний раз не отвечал на ее звонки, а должен был раз и навсегда прекратить такую форму общения.

И тихо, но с нарастающей динамикой заводился, как пружина башенных часов. А с какой, собственно, козы ты меня пилишь? Рацуху о разводе толкнула сама и настаивала на нем. Ты что, девочка осьмнадцати годов и не понимаешь, чем чреваты такие наезды на мужика? Нет? Какие претензии?

Но поставить Марину на место Стрельцов припозднился. Его полугодовое самобичевание уверило бывшую жену в безнаказанной возможности выражать вечные претензии тоном распоясавшейся недовольной барыни. Однажды он сорвался, послал ее подальше по весьма конкретному «адресу», не отвечал на звонки месяц-другой, общаясь только с дочерью.

«Кровосос» задыхался без допинга. И Марина пришла к нему на работу под каким-то надуманным предлогом с явной подсознательной целью — восстановить «диалог» в прежнем режиме.

В прежнем у нее не получилось.