Посейдон (ЛП) - Бэнкс Анна. Страница 22
— Но у тебя же есть все остальное, — он скрещивает руки на груди.
— Вроде чего?
— Ну, вроде дурного характера.
— Нет!
Это у Хлои был дурной характер. На второй год школы мне даже дали прозвище "Сладкая", потому что только я могла уболтать ее не лезть в драку. — Кроме того, мне даже пророчили работу в Холлмарке* в нашем школьном ежегоднике в средней школе, — бросаю я как бы к слову. (* — Hallmark — сеть кабельного телевидения, ориентированная на фильмы и передачи для семейного просмотра)
— Ты ведь осознаешь, что я ничего не понимаю из сказанного тобой.
— По большому счету, каждый считает, — знает, — что я очень милая.
— Эмма, ты швырнула мою сестру сквозь ветроустойчивое стекло.
— Она первая начала! Постой, ты сказал "ветроустойчивое стекло"?
Он кивает.
— Это означает, что у тебя такие же твердые кости и толстая кожа, как и у нас. В противном случае, ты бы могла погибнуть. Что нам и следует обсудить. Ты швырнула себя — и мою сестру за компанию, — сквозь стеклянную стену, еще когда считала, что вы обе являетесь людьми. О чем ты вообще думала?
Я не осмеливаюсь встретиться с ним взглядом.
— Кажется, мне было все равно.
Скажи я ему, что собиралась прикончить его сестру, и благоприятного исхода разговора можно было бы не ждать. Это определенно свело бы на нет номинацию в школьном ежегоднике.
— Уму не постижимо. Не вздумай снова рисковать так своей жизнью, поняла меня?
Я фыркаю, посылая маленькие пузырьки воздуха наверх.
— Эй, а знаешь, насчет чего еще мне все равно? Насчет твоих указаний в мой адрес. Я поступила глупо, но...
— На самом деле, сейчас самое подходящее время заметить, что я из королевской семьи, — говорит он, указывая на небольшую татуировку в виде вилки на животе, чуть выше границы, где его тело переходит в рыбий хвост. — А так как ты, очевидно, Сирена, ты должна меня слушаться.
— Я, очевидно, что? — переспрашиваю я, пытаясь понять, каким образом столовый прибор может служить претензией на благородное происхождение. И уж тем более, на право мной помыкать.
— Сирена. Сирены — так мы, включая тебя, — называемся.
— Сирены? Не русалки?
Гален поперхается.
— Э, русалки?
— Правда? Ты это серьезно? Хорошо, русал... , — и вот как назвать русалку мужского пола? Да и что я вообще понимаю в различии полов у рыб? Ну, кроме того, что Гален, безусловно, мужчина, в независимости от того, к какому виду он принадлежит.
— Просто для заметки — мы терпеть не можем это слово. А под "мы", я подразумеваю и тебя тоже.
Я закатываю глаза.
— Ладно. Но я не Сирена. Разве не заметно, что у меня нет здоровенного плавника...
— Ты недостаточно стараешься.
— Недостаточно стараюсь сделать что? Отрастить плавник?
Он кивает.
— Для тебя это пока неестественно. Ты была в человеческом облике слишком долго. Но тебя начнет беспокоить пребывание подолгу в воде с ногами. У тебя возникнет непреодолимое желание ... потянуться.
— А это больно?
Он смеется.
— Нет. Это приятное ощущение, вроде того, как бывает приятно растянуться после долгого сидения. Твой хвост — это один большой мускул. После того, как ты разделяешь его на две человеческие ноги, он становится не такими уж и сильным. При изменении в форму Сирены, мускулы ног снова стягиваются и образуют вместе один целый мускул. Ты чувствуешь что-то подобное прямо сейчас?
Я мотаю головой, широко раскрыв глаза.
— Это всего лишь вопрос времени, — кивает он. — Мы с этим разберемся.
— Гален, я не...
— Эмма, то, что ты разговариваешь со мной в полумиле под водой — более, чем достаточное доказательство того, кем ты являешься. Кстати, как ты себя чувствуешь?
— Честно говоря, в моих легких я чувствую тугость. Что это означает?
Еще не успевают исчезнуть пузырьки воздуха, как он обхватывает меня руками и мы устремляемся вверх.
— Это означает, что у тебя заканчивается воздух, — шепчет он мне в ухо. Моя дрожь точно не из-за холода.
Погодите-ка. Разве в Атлантическом океане на глубине в полмили не должно быть холодно? В смысле, я же жуткая мерзлячка — никто так зимой не кутается, как я. Так почему же мои зубы все еще не выбивают дробь? Холодок чувствуется, но всего лишь как естественная прохлада в плавательном бассейне, а не холод из серии "у-меня-в-носу-сосульки". Это все благодаря толстой коже, о которой упомянул Гален? Работает ли она вроде изоляции? И если да, то почему только в воде?
Мы всплываем на поверхность. Гален одобрительно кивает, когда я выдыхаю и делаю глоток свежего воздуха. Вдохнув полной грудью, я начинаю погружаться, но Гален выталкивает меня обратно на поверхность.
— Не спеши. Мы еще не знаем, как долго ты можешь задерживать дыхание. Придется следить за этим, по крайне мере, до тех пор, пока ты не научишься превращаться.
Он переворачивает меня и ловко подталкивает себе под мышку, где я себя ощущаю маленьким домашним питомцем. Луна выглядывает вниз на нас, пока мы скользим какое-то время по волнам. Вдали мы можем разглядеть едва заметные, редкие отблески молнии, но уж точно не берег.
Когда мое терпение лопается и я не желаю больше оставаться в позиции чихуахуа, я свободно выскальзываю. Он ловит меня, прежде чем я уйду под воду, и притягивает меня к себе так, что мой нос слегка касается его. Над водой, такое чувство, что мы обмениваемся киловаттами энергии с каждым прикосновением. Внизу же, все, что я чувствую, — это " импульс " Галена, но он больше напоминает магнитное притяжение между нами. Когда его плавник касается моих ног, он ощущается, как бархат, и напоминает крылья ската, а не чешую, как у рыбы.
Он позволяет мне увильнуть и немного увеличить расстояние между нами, но не отпускает.
— Как же так получилось, что я Сирена? — спрашиваю я. — У моей мамы цвет глаз не фиолетовый.
Он кивает.
— Я знаю. Обратил на это внимание.
— К тому же, она терпеть не может воду. Единственная причина, почему мы живем на берегу — папа очень любил океан.
На самом деле, с момента смерти папы, мама все время настаивала на переезде поглубже в город. Я еле уговорила ее подождать, пока я не уеду в колледж.
— А твой отец?
— Блондин с голубыми глазами. Правда, не такой бледный, как я.
— Хмм, — но его голос не звучит удивленным. Такое впечатление, словно я подтвердила то, что он уже знал.
— Что?
— Единственное, что я могу сказать — это то, что они не твои настоящие родители. Они не могут ими быть .
Я охаю.
— Ты думаешь, меня удочерили?
— Что значит "удочерили"?
— То, что они вырастили меня, как свою дочь, но родили меня другие.
— Очевидно.
Я отталкиваюсь от него. Волны становятся куда больше, когда я пытаюсь плыть против них сама.
— Ну, тебе это легко сказать, не так ли? — я решаю проглотить следующую волну, вместо того, чтобы плыть против нее. И испытываю облегчение, когда его руки снова обнимают мою талию.
— Эмма, я просто изучаю все возможные варианты на этот счет. Ты должна знать, если кто-то говорит тебе неправду. Надеюсь, ты не думаешь, что я лгу?
Я качаю головой.
— Нет. Ты не лжешь. Но они мои родители, Гален. У меня папин нос. И мамина улыбка.
— Послушай, я не хочу с тобой спорить. Нам просто стоит хорошенько во всем разобраться, вот и все.
Я киваю.
— Должно же быть какое-то другое объяснение.
Он слабо улыбается, хотя это не скрывает сомнения на его лице. В тишине, мы позволяем волнам нести нас к берегу. Через некоторое время он подтягивает мои ноги вверх, позволяя мне положить голову на свою грудь. Мы набираем скорость, и он мчит нас сквозь волнующееся море.
— Гален?
— Хмм?
— Что будет, когда мы доберемся до берега?
— Вероятнее всего, ты должна будешь поспать.
Он уже смотрит на меня, когда я поднимаю подбородок.