Дети любви - Мэй Сандра. Страница 11
6
Морин плыла в темноте, не ощущая веса своего тела. Потом сквозь тьму пробился настойчивый жужжащий звук, превратившийся в рычание мотора, почему-то смутно ей знакомое. Следом за звуками вернулись ощущения. Тепла – там, где ее спина прижималась к чему-то теплому и широкому. И еще там, где ее обнимали… да, определенно, это были руки.
Она резко открыла глаза и поняла, что идет дождь, на улице почти совсем стемнело, и сидит она верхом на мотоцикле, только Дика Манкузо перед ней нет, потому что он сзади, и именно его руки ее и обнимают. Морин сильно вздрогнула и рванулась на волю. Дик не препятствовал, просто разжал объятия.
Они стояли перед небольшим двухэтажным домом старой постройки. Неведомый зодчий явно тяготел к классике, одновременно сознавая свое несовершенство, – и потому дом получился странный и немного смешной: приземистый пузатый особнячок с залихватской красной черепичной крышей, высокое крыльцо, а навес над крыльцом поддерживают две абсолютно дорические колонны. Одна потемнее, зато целая, другая недавно побеленная, но выщербленная с одной стороны.
Морин медленно поднялась по лестнице, взялась рукой за колонну потемнее и обернулась. Ее темные глаза горели мрачным огнем, и Дику стало немного неуютно. Он кашлянул.
– Короче… вот. Это дом Рози. Ты немножечко заснула в баре, так что я привез тебя сюда.
– Понятно. Чико Пирелли тоже сюда приедет?
Он отшатнулся, словно от удара, на высоких скулах вспыхнул румянец.
– Зачем ты так, Мэг…
– Я не Мэг.
– Ну Мэгги. Маргарет. Как там еще…
– И не Маргарет. Меня зовут Морин Рейли.
Морин… Хорошее имя, вяло отметил Дик Манкузо, сын ирландки Дженны Морриган. Старинное, красивое, языческое. Вполне подходит этой ведьме… с лицом непорочной девы.
– Хорошо. Морин.
– А ты, значит, Дик Манкузо?
– Ричард Манкузо, к вашим услугам, леди.
– Спасибо, обойдусь. Значит, импресарио…
Он вытаращил глаза в абсолютно непритворном изумлении.
– Чего?! Какой еще импресарио? Я журналист. Репортер «Вечерних Огней». Работаю в той самой газете, которая опубликовала твое интервью насчет… мафии.
– То есть насчет твоего дружка детства Чико Пирелли. И ты приехал, чтобы аккуратненько доставить меня к нему на расправу. Он в доме?
– Сбрендила? Это дом Рози. И к тебе я приехал, чтобы договориться об опровержении, только и всего.
– Напомни, что это такое? Это когда дико извиняешься и говоришь, что все перепутала по природной глупости, а Чико Пирелли на самом деле большой души человек, меценат, умница, любит играть на контрабасе и все свободное время посвящает переводу старушек через дорогу?
– Ну… если захочешь, можно и так. Он, понимаешь ли, в мэры собрался…
– Ах, вот оно что! А я-то думаю, чего это он так взбесился. Тогда конечно. Тогда – да.
– Что – да? Я как-то потерял нить.
– Ничего страшного. Я тебе легко все поясню. Я практически голышом удрала из захудалого стрип-бара через окно дамского сортира, потому что в противном случае твой дружок детства оторвал бы мне голову в самое ближайшее время. Он ведь уже мчался в клуб! Так торопился, что даже не предупредил тебя, своего друга и доверенное лицо. Или предупредил? И именно поэтому ты привез меня сюда, в тихий район, где можно два часа орать «Помогите!», но никто не выйдет, потому что все здесь знают, кто такие на самом деле Чико Пирелли и Дик Манкузо? Что молчишь?
– Мэг… Морин, не злись. Ну да, он мой друг, я действовал по его поручению, и про то, что он едет, я знал, но про тебя я ему ничего не сказал. Именно для того, чтобы увезти тебя сюда. Честертона читала, про отца Брауна? Где лучше всего спрятать листок? В лесу. Чико просто не придет в голову искать тебя здесь…
– Господи, что же делать-то мне!
– И насчет импресарио – с чего ты взяла? Я же ни слова…
– Мне сказали… Короче, я должна была с ним встретиться. Откуда мне было знать, что ты – не он? Да еще и звонок из клуба…
Дик осторожно приблизился к девушке. Она выглядела очень измотанной, несчастной и юной. А еще – сексуальной. До такой степени, что он едва сдерживался. Дик Манкузо, насмешник и донжуан, отдал бы остаток жизни за возможность еще некоторое время обнимать светловолосого ангела, мирно спящего у него на груди. И к черту Чико Пирелли!
Раскат грома напугал Морин, и она инстинктивно подалась вперед, к Дику. За сегодняшний день она уже привыкла искать помощи в его уверенных объятиях. И они не замедлили.
Дождь монотонно барабанил по крыше, листьям падуба, асфальту, остывающему мотоциклу… Внезапно Дик оказался совсем близко, хотя и не сделал ни одного шага. Все чувства Морин обострились. Аромат его кожи, тепло его тела… Она судорожно вздохнула и запрокинула голову, ловя губами дождевые капли. Дождь был сладким на вкус.
Лицо Дика все ближе, губы почти касаются ее губ. Разум еще здесь, и он предупреждает: беги! Избавься от всеподавляющей чувственности, исходящей от этого мужчины.
Морин сделала всего лишь шаг назад – и оказалась прижатой к колонне. Рука Дика сильнее стиснула ее запястье, а еще через мгновенье их губы встретились.
Его жадный рот только что пил ее прерывистое дыхание из полуоткрытых губ, а теперь уже вкрадчиво скользил по мочке уха, по виску, прикусывал, согревал, ласкал кончиком языка. В ее легких словно не хватало кислорода, и ноги слабели, а в груди разгоралось пламя яростного и жадного желания.
Дик потерял голову мгновенно и с удовольствием. Он ласкал Морин с исступлением и нежностью, не осознавая, что изо всех сил прижимает ее к шершавой и холодной поверхности колонны. Он целовал ее так, как не целовал никогда и никого – потому что никогда и никого не хотел с такой неутолимой жаждой и страстью. Если сейчас он не возьмет ее, то умрет от разрыва сердца…
Они неистово обнимались, забыв, что делают это практически посреди улицы. Впрочем, дождь загнал всех потенциальных свидетелей этого несомненного нарушения общественного порядка и нравственности домой, и потому в целом огромном мире Морин и Дик сейчас были одни.
Дик со сдавленным вскриком подхватил ее за бедра, с силой разжал судорожно стиснутые ноги коленом, заставил ее обхватить его ногами. Словно наездник – лошадь, мелькнуло в голове Морин… Она обвила его за шею руками, зажмурилась, откинула голову назад и отдалась его безудержным ласкам. Постепенно их тела стали двигаться в едином ритме, потом она почувствовала, что он ласкает ее рукой, настойчиво, жадно, словно готовя ее к чему-то более сладостному… На секунду ей стало страшно, но это прошло, потому что с зеленоглазым и насмешливым ирландцем не могло быть страшно, а могло быть только так, как надо…
А потом Дик все вспомнил. К сожалению, именно в тот момент, когда выяснилось восхитительное и волнующее – под пуловером на Морин ничего нет, и под джинсами тоже ничего нет, и стало быть, преград между ними еще меньше, чем можно было предположить… Не считая одной.
Чико.
Дика всегда интересовало, как на самом деле выглядели огненные письмена на стене, описанные в Библии. Теперь он это точно знал. Но вместо маловразумительных «Мене, текел, фарес» в его мозгу загорелась вполне понятная комбинация букв: ЧИКО ПИРЕЛЛИ.
И дело даже не в том, что Чико, мягко говоря, может не понравиться то, чем Дик занимается с его вероломной любовницей на крыльце дома Рози Каллаган. И даже не в том, что любовница Чико, скорее всего, действительно вероломная. Просто во всем этом нужно разобраться до конца. И только после этого… Дик задержал дыхание и не стал даже мысленно произносить название того, ЧЕМ они с Морин займутся после того, как он во всем разберется.
Он просто поставил ее обратно на твердую землю, коротко и жадно поцеловал в полуоткрытые губы, сказал «Я вернусь», повернулся и ушел. А Морин осталась. В расстегнутых джинсах, с обнаженной грудью и мокрым пуловером, валяющимся в луже возле крыльца.