Дети любви - Мэй Сандра. Страница 2

Вполне естественно, что при таких пристрастиях она стала – не могла не стать – преподавателем словесности. И как ни странно, неплохим. Вероятнее всего, потому, что так и не успела испугаться своих учеников. Едва войдя в класс, Морин начинала рассказывать о своем любимом предмете, и все окружающие ее люди словно подергивались туманной дымкой, теряли голос, уходили в тень…

В данный момент, а именно сегодня, погожим весенним днем, решалась ее судьба. Именно сегодня Бенжамен Кранц, директор колледжа, в котором работала Морин, и по совместительству преподаватель новейшей истории должен был позвонить и сообщить решение попечительского совета относительно будущего статуса Морин Рейли.

Проще говоря, разрешат ли ей в свободные от преподавания часы исполнять обязанности лаборанта-методиста. Ничего судьбоносного. Просто Морин очень хотелось скопить побольше денег, чтобы когда-нибудь получить возможность отправиться в путешествие и увидеть красоту мира в реальности, а не в мечтах…

Морин вздохнула и скорчила зеркалу рожу – и на мгновение из серебристой глади выглянуло совсем другое лицо. Похожее на лицо Морин всем, вплоть до крошечной родинки на левой скуле, однако при этом совершенно, совершенно другое.

Мэгги. Маргарет Элинор Рейли. Ее родная сестра, а что еще хуже – ее близнец.

Двадцать пять лет назад, привычно шлепая по двум красным и сморщенным попкам, каждая величиной с кулак, акушерка госпиталя святой Бригитты привычно умилилась:

– Близняшки! Повезло тебе, милая.

Та, которой повезло, Элинор Рейли, вспотевшая и до смерти измученная семнадцатичасовым родильным марафоном, мрачно воззрилась на акушерку – не издевается ли? Та только плечами пожала.

– Конечно, повезло! Сразу отстрелялась за два раза. Обе девки – значит, одежда будет одинаковая. Спокойные – стало быть, станут себе тихонечко играться друг с другом до самого замужества, а потом разом выйдут замуж. Верь, дева, у меня глаз – алмаз.

Вполне возможно, что раньше достойная акушерка никогда не ошибалась. Возможно также, что и впоследствии она не допустила ни одной ошибки. Но из всего, сказанного ею в тот вечер в родильной палате Элинор Рейли, истиной оказалось только одно утверждение: родились две девочки.

Морин и Мэг, тихая река и бурный водопад, робкое пламя свечи и ревущий лесной пожар, иней на зимних ветвях и сметающая все на своем пути снежная лавина.

О том, насколько разными они оказались, можно было бы рассказывать долго, но достаточно упомянуть лишь одно: сегодня, когда Морин с трепетом ждала разрешения на дополнительную работу в колледже, Мэг, как и последние четыре года, вероятнее всего готовилась выйти на ярко освещенный подиум, лихо скинуть с себя немногочисленные одежды и страстно обвить ногами стальной шест, уходящий во тьму потолка…

Проще говоря, Маргарет Рейли была стриптизершей в одном из ночных клубов Чикаго и уже три года носила не слишком оригинальный псевдоним Мэгги Стар.

Морин вздохнула. А вот интересно, как бы прореагировал Бенжамен Кранц, узнай он, что сестра-близнец его подчиненной танцует в ночном клубе?

Бен Кранц… Иногда она позволяла себе мечтать, что у них мог бы быть роман. Разумеется, это был бы в высшей степени пристойный, красивый, спокойный и неспешный роман, включающий в себя долгие беседы о литературе и искусстве, походы в филармонию и на художественные выставки, церемонное целование руки у калитки, открытки на Рождество. А потом, однажды, быть может, Бен отвез бы ее в дом, где прошло его детство, и страшно робеющая Морин впервые познакомилась бы там с его мамой, маленькой седенькой леди с пронзительными и молодыми синими глазами… Пошлость, конечно, ужасная.

Да и нет у Бена никакой седенькой старушки-матери. А есть у него зато двое детей, мальчик и девочка, есть собака, но самое главное, что есть у Бена Кранца – это Сюзанна. Сью Болинжер.

Сюзанна и Кранцы.

Сюзанна была, если уж совсем откровенно, обычным делопроизводителем. Секретаршей, короче говоря. Королевой запасов писчей бумаги. Генералом чернил и скоросшивателей. Сюзанна в колледже была тем единственным человеком, который знает ВСЕ. Что и где лежит, кому куда надо пойти или позвонить, даты ближайших пересдач экзаменов и тому подобное. Царствовала Сюзанна в небольшом кабинете, неподалеку от кабинета Бенжамена Кранца, выполняла все функции секретаря, однако ни у кого в колледже не повернулся бы язык назвать Сюзанну «секретаршей».

Сюзанна – большая, яркая и пышная…

Сюзанна – невозмутимая и уверенная…

Сюзанна, которой так доверяет Бенжамен Кранц, без которой он просто не может обходиться…

Сюзанна была непреодолимым препятствием на пути к сердцу Бена Кранца. Морин никогда его не преодолеть…

Звонок в дверь разорвал тишину. Морин подскочила, глухо бухнуло в горле сердце. Последней промелькнула совсем уж идиотская мысль: Кранц пришел сказать, что ее прошение отклонено. Дрожащими руками она отперла два замка, сбросила цепочку, открыла дверь…

…и едва не заорала от неожиданности.

Перед ней стояло ее собственное отражение. Светлые волосы, карие глаза, нежная кожа. Невысокая молодая женщина, одетая в простенькие потертые джинсы и темный пуловер, устало уперлась рукой в косяк двери.

– Слава богу, Морин. Ты дома.

– Мэг… Боже мой, Мэг! Ты так неожиданно…

– Ради бога, Морин, пойдем в дом.

– За тобой кто-то гонится? У тебя испуг в глазах.

– Пуганая ворона куста боится. Не думаю, что так быстро… но лучше войдем в дом.

У маленьких неприметных дверей, скрытых красной бархатной портьерой, стоял охранник. Дик Манкузо кивнул ему и сунул руку во внутренний карман пиджака, а затем медленно извлек на свет белый сотенную купюру. Уронил ее на пол. Стал ждать, позевывая и оглядываясь по сторонам.

Клуб «Казус Конус» был не из лучших, хотя для здешнего района – вполне себе Мулен Руж. Не слишком похабная обстановочка, не слишком грязный пол, не слишком страшные девки на фотографиях, украшавших небольшое фойе. Одним словом, на «три звезды» тянет.

Охранник продержался семь минут. Затем с независимым видом поднял бумажку и с сомнением поглядел на Дика.

– Вы уронили, мистер.

– Нет. Это не мое. Я просто думаю, а вот не зайти ли мне в комнату отдыха для… артистов.

Охранник завел очи к потолку и одновременно ухитрился оглядеться по сторонам. Потом, на всякий, видимо, случай, вытянул шею и посмотрел на улицу. Наконец решительно сунул сотню в нагрудный карман и кивнул Дику. То есть… не то чтобы кивнул, но как бы произвел некое движение подбородком… Дик скользнул в узкую дверку, не дав охраннику времени раскаяться в содеянном. Пройдя по темному коридору, он уверенно распахнул еще одну дверь и оказался в довольно большой комнате, благоухавшей тальком, дешевым дезодорантом и дорогими духами.

Так уж получилось, что Дик Манкузо весьма редко испытывал смущение, однако сейчас был именно тот случай. Несколько пар женских глаз рассматривали его беззастенчиво и без особого дружелюбия. Под этими взглядами Дик почему-то ощутил себя голым… Нет, не просто голым, а вот как-то унизительно голым, застигнутым врасплох… Типа, сидите вы на своем собственном унитазе ранним утром, никого не трогаете, а дверь вдруг распахивается и влетает толпа народу с воплем «Сюрприз!». И вы в ужасе пытаетесь прикрыться, натянуть на унитаз собственную футболку, а вас хлопают по плечу и предлагают немедленно встать и пойти с ними…

И какой дурак сказал, что женщины – слабый пол?

Молодая темнокожая женщина, явный лидер в компании, подала голос. Он, голос, как ни странно, был под стать ее ногам – длинным, гладким, шоколадным и бесстыжим. Из одежды на женщине были трусики-стринги и прозрачное неглиже розового цвета. Дик слегка вспотел и с усилием отвел глаза от того, что вся эта «одежда» НЕ прикрывала.

– Ну и кто ты, к дьяволу, такой?

– Я… репортер.

Вообще-то Дик не ждал оваций, однако и такой реакции тоже. Скажем прямо, очень многие люди при встрече с представителями прессы бывают настроены скептически, но довольно большой процент этих людей можно разговорить. Обаять. Перетянуть на свою сторону. Обмануть, в конце концов! Особенно, знаете ли, тех, кто занимается творчеством. Артистов… ну какой артист откажется дать интервью?! Все эти дамочки, в общем и целом, артистки…