Обрученные - Каунди (Конди) Элли. Страница 10

— Он находится здесь с ведома и полного одобрения Общества, — продолжал мистер Кэрроу. — Патрик показал мне все бумаги. Он просил меня сказать об этом всем, кто может проявить озабоченность. Я знал, что вас это может обеспокоить, Молли. И вас, Эбран.

— Ну, хорошо, — сказала мама. — Значит, все в порядке.

Я подошла к двери и, заглянув в холл, увидела стоящих там родителей и мистера Кэрроу на ступеньках крыльца. За его спиной сгустилась темнота.

Потом отец Ксандера понизил голос, и я с трудом могла услышать, что он говорит, сквозь низкое жужжанье порта в холле.

— Молли, вам бы повидать Аиду и Патрика. Они как будто снова ожили. Этот мальчик — племянник Аиды. Сын ее сестры.

Мама подняла руку к волосам; она всегда так делает, когда волнуется. Мы все хорошо помнили то, что случилось у Макхэмов.

Это был редкий случай вины правительства перед гражданами. Люди со статусом «Аномалия» должны быть на учете. Недопустимо, чтобы такой человек свободно ходил по улицам и тем более проникал в правительственный офис, где работал Патрик и куда в тот день к нему пришел его сын. Все молчали об этом, хотя все знали. Потому что сын Макхэмов погиб, был убит, пока ждал возвращения отца с какого-то совещания в том же здании. Потому что Патрик Макхэм и сам лежал потом в больнице — человек со статусом «Аномалия» дождался и напал и на него.

— Ее племянник, — произнесла мама голосом, полным сочувствия. — Понятно, что она хочет его вырастить.

— И правительство, понимая свою вину перед Патриком, сделало для него исключение, — сказал отец.

— Эбран, — произнесла мама укоризненно.

Но отец Ксандера согласился с ним:

— Это логично. Исключение в качестве компенсации за несчастный случай. Мальчик заменит им сына, которого они потеряли. Наверное, правительство так смотрит на это.

Позднее мама пришла в мою комнату, чтобы уложить меня спать. Голосом мягким, как одеяло, которым она меня укрыла, она спросила:

— Ты слышала наш разговор?

— Да, — призналась я.

— Племянник Макхэмов, который стал их сыном, завтра в первый раз придет в школу.

— Кай, — сказала я, — так его зовут.

— Да. — Она наклонилась, и ее длинные светлые волосы рассыпались по плечам, и веснушки, как звездочки, сияли на ее коже. Она улыбнулась мне. — Ты будешь приветлива с ним? — спросила она. — Поможешь ему освоиться? Ведь это нелегко — быть новеньким.

— Да, конечно, — обещала я.

Но вышло так, что мне не пришлось воспользоваться ее советом. Придя на следующий день в среднюю школу, Кай поздоровался со всеми и представился каждому. Спокойно и быстро двигаясь между рядами, он объяснил каждому, кто он такой, так что никому не пришлось ничего спрашивать. Когда прозвенел звонок, он смешался с толпой учеников. Просто удивительно, как быстро он освоился. Вот только что он был новеньким, чужим, стоял отдельно, а через минуту стал привычным и знакомым, будто жил здесь всегда и не общался ни с кем, кроме нас.

Как я теперь понимаю, в характере Кая есть одна особенность: он всегда плавает по поверхности. Только в тот, первый день мы видели его нырнувшим в глубину.

— Я хочу кое-что сказать тебе, — говорю я дедушке, придвигая свой стул поближе к нему. Чиновники не задержали меня надолго в игровом центре, после того как я наступила на контейнер с таблетками. У меня осталось достаточно времени, чтобы посетить дедушку. И я благодарна им, потому что сегодня я прихожу к нему в предпоследний раз. Эта мысль порождает во мне чувство пустоты.

— А-а, — произносит дедушка. — Что-то хорошее?

Он сидит у окна, как это часто бывает по вечерам, и наблюдает, как заходит солнце и появляются звезды. Иногда я гадаю, не сидит ли он так, пока солнце не взойдет снова. Наверное, трудно спать, зная, что твоя жизнь почти закончилась. Не хочется пропускать ни одного мгновения, даже такого, какое в другом случае казалось бы скучным и не стоящим внимания.

Сумерки смывают все яркие краски, оставляя лишь серые и черные. Там и здесь вспыхивают пятнышки света от уличных фонарей. Рельсы аэропоездов, тусклые при дневном свете, при вечерних огнях становятся светящимися тропинками над черной землей. И я смотрю, как поезд мчится вдаль, унося людей в своем ярко освещенном чреве.

— Что-то странное, — говорю я, и дедушка опускает вилку. Он ест кусок чего-то, что называется «пай». Я этого никогда не ела, но выглядит восхитительно. Хотелось бы, чтобы правила не запрещали ему поделиться со мной кусочком. — Все прекрасно. Я обручена с Ксандером. — Общество учит нас так сообщать новости: сначала хорошее, остальное потом. — Но в мою микрокарту вкралась ошибка. Когда я просматривала ее, лицо Ксандера исчезло, и я увидела другого.

— Ты увидела другое лицо?

Я киваю, стараясь не смотреть слишком пристально на еду у него на блюде. Пятнышки сахарной пудры на глазурной корочке похожи на снежинки на льду. Какие, должно быть, вкусные спелые красные ягоды, разбросанные тут и там по этой корочке! Сказанные мною слова врезались в мое сознание, как тяжелая серебряная вилка врезается в свежий пирог. Я увидела другое лицо.

— Что ты почувствовала, когда увидела на экране лицо другого мальчика? — спрашивает дедушка мягко, положив свою руку на мою. — Ты заволновалась?

— Немного, — признаюсь я. — Я запуталась. Потому что второго мальчика я тоже знаю.

Дедушкины брови изгибаются, выражая удивление:

— Вот как?

— Это Кай Макхэм, — говорю я. — Сын Аиды и Патрика. Он живет на нашей улице.

— Как объяснили тебе чиновники свою ошибку?

— Это не Общество ошиблось. Общество не делает ошибок.

— Ну, конечно нет, — спокойно согласился дедушка, при этом добавив: — Однако их делают люди.

— По мнению чиновницы, как раз это и случилось. Она думает, что кто-то по ошибке вставил изображение Кая в мою микрокарту.

— Зачем? — удивляется дедушка.

— Она считает, что это была чья-то жестокая шутка. Потому что, — я еще больше понижаю голос, — Кай имеет статус «Отклонение от нормы».

Вскочив, дед отталкивает свой стул, уронив при этом на пол поднос. Удивляюсь про себя его худобе, но держится он прямо, как дерево.

— На твоей карте было изображение человека со статусом «Отклонение от нормы»?

— Только на мгновение, — говорю я, стараясь успокоить его. — Но это была ошибка, моя пара — Ксандер. Этого мальчика вообще нет в базе данных для подбора пар.

Дедушка не садится, хотя я остаюсь на своем стуле, стараясь хоть этим успокоить его, показать, что все в порядке.

— Тебе объяснили, почему у него такой статус?

— Его отец сделал что-то. Кай ни в чем не виноват.

И это чистая правда. Я это знаю, и дедушка знает. Чиновники никогда не разрешили бы усыновить его, если бы он был опасен.

Дедушка смотрит на свою тарелку, которая скатилась с подноса и лежит на полу. Я делаю движение, чтобы поднять ее, но он меня останавливает.

— Нет, — говорит он резко, и голос его звучит хрипло. Он похож на старое дерево, у которого скрипят суставы. Он кладет на тарелку последние куски пирога и смотрит на меня своими ясными глазами. Ничего застывшего в его взгляде; глаза, полные жизни и движения. — Не нравится мне все это, — замечает он. — Зачем понадобилось кому-то подменять твою микрокарту?

— Дедушка, — прошу я, — сядь, пожалуйста. Это чья-то злая шутка, они найдут того, кто это сделал, и обо всем позаботятся. Чиновница из Департамента подбора пар так сказала.

Я уже жалею, что рассказала ему. Почему я решила, что от этого мне станет легче? Но теперь ничего не поправишь.

— Бедный мальчик, — говорит дедушка печально. — Страдает безвинно. Ты хорошо его знаешь?

— Мы друзья, но не близкие. Я встречаюсь с ним иногда в свободное время по субботам, — объясняю, я. — Год назад он получил постоянное рабочее место, и с тех пор мы не часто видимся.

— А где он работает?

Я не сразу решаюсь сказать правду, потому что она печальна. Мы все были удивлены, что Кай получил такую низкую квалификацию, несмотря на то что Аида и Патрик — люди уважаемые.