Артистка, блин! - Вильмонт Екатерина Николаевна. Страница 37
— Вы что, учить меня будете? Может, еще и пороть?
— Пороть? Нет, я тебя пороть просто права не имею, как бы мне иной раз этого ни хотелось, — рассмеялся Стас. — А вот на словах поучить тебя умуразуму — милое дело. Пойми, чудила, ты уже маму запугал совсем…
— Никого я не запугивал, а если вы и ваше дурацкое кино ей дороже, чем я, то пусть! У меня есть бабушка, и мы даже очень прекрасно обойдемся!
— Ты все сказал?
— Да!
— А мне еще охота поговорить. Кстати, «очень прекрасно» говорить нельзя, неграмотно, но это так, между прочим. Ты, Никита, парень умный, надеюсь, поймешь. Жизнь такая штука… Вот представь себе: мама все бросила, вернулась к тебе, ты доволен, все у тебя хорошо. Но лет через десять ты будешь взрослым, слиняешь отсюда, у тебя начнется своя взрослая жизнь, любовь, секс и так далее, а мама? Останется одна, еще не старая, но уже и не такая молодая, чтобы начать карьеру, то есть кругом несчастная… И виноват будешь ты! Твои капризы, твой эгоизм…
— А с вами она будет счастливая?
— Хотелось бы надеяться. Но в любом случае это будет ее собственный выбор. Понимаешь, для человека самое главное самому сделать свой выбор, чтобы потом некого было винить. Ты же мужчина, подумай о маме. А я тебе не нравлюсь, что ж, ты меня редко будешь видеть, я оченьочень занят, и у меня свой принцип — никогда и никому не навязываться. Хотя честно скажу — я бы хотел иметь такого сына, как ты. Ну вот, кажется, я все сказал, а ты давай, думай!
И Стас вышел из детской. У него было ощущение, что он в одиночку разгрузил вагон бревен.
— Фу ты, ну ты!
Варя еще спала, он не стал ее будить и отправился на кухню.
— С добрым утром, Стас. Поговорили?
— С добрым утром, Анна Никитична. Поговорил, семь потов сошло!
— Хотите сок? Или кофе? Завтрак будет минут через сорок.
— Если можно, кофе.
— Ну так что?
— Может, я самонадеянный болван, но мне показалось, что он меня по крайней мере услышал. — И Стас передал теще свой разговор с Никитой.
— Ну дай Бог!
Сверху донесся восторженный визг:
— Мама! Мамочка моя! Приехала!
Стас и Анна Никитична переглянулись.
— Кажется, помогло!
Сказать, что Никита признал Стаса, было бы безбожным преувеличением, он его попросту не замечал, но зато был нежен с Варей, а это уже большой прогресс, так считали все взрослые в доме. Варя сияла. А Стаса точила ревность. Идиотская бессмысленная ревность. Она меня обманула, уверяла, что у нее ничего не было с тем типом, а мальчишка проболтался. Зачем она соврала? А вот чтобы ты, кретин, не терзался, как сейчас. Ты же знал, что она взрослая женщина, вдова, что до тебя у нее была своя жизнь, и очень странно было бы, если б у такой восхитительной, такой желанной женщины не было бы мужика… Я все понимаю, но как болит сердце. Да нет, дело не в мужике, просто она способна соврать и соврать убедительно… А он красивый, в сто раз красивее тебя… Но она же тебя любит, черт, как избавиться от этого гложущего червя? Напиться, что ли? Нет, только не здесь, при ее сыне и матери… Надо просто поговорить с ней, объясниться, вернее объяснить, что я такой ревнивый болван, что мучаюсь несказанно… Стоп! А что, собственно, случилось? Восьмилетний пацан сболтнул про секс с Эмми. Онто откуда может это знать? И почему я безоговорочно поверил парню, который меня терпеть не может, а не Варежке, которая так меня любит? Потому что сам до нее никого не любил и меня никто так не любил. Идиот, дурная башка, тебе привалило счастье, так какого черта ты сам пытаешься все испортить?
В задумчивости он не услышал, как сзади подошла Варя. Обняла его, прижалась губами к уху и прошептала:
— Ты чудо, спасибо тебе…
— Иди сюда, сядь, — он усадил ее себе на колени. — Варежка, прости, но мне хреново…
— Что такое?
— Зачем ты мне соврала?
— Что я соврала?
— Что не спала с тем типом.
— С каким типом?
— С Эмми.
— Стас, я спала с ним, но я тогда даже не слышала о существовании Стаса Симбирцева. Поэтому твои мучения чистой воды дурь. Для меня не существует мужчин, кроме тебя, но это теперь…
— Он красивый.
— Для меня самый красивый ты, хотя у тебя столько дури в башке и морда колхозная, как выражается одна моя знакомая.
— Лизаня, что ли? — засмеялся он.
— А ты откуда знаешь?
— Она мне както сказала: Стас, вот гляжу на тебя, морда как есть колхозная…
— А ты что?
— А я ничего, ведь дальше она сказала, что я мегаталантливый и мегаобаятельный.
— И ты растаял?
— Естественно!
Стасу вдруг стало легко и хорошо. Варежка не начала упорствовать в своей лжи, призналась, и ей тоже явно полегчало. Как здорово!
— Знаешь, мама от тебя в полном восторге.
— Я от нее тоже. Умная, красивая, сильная, отлично готовит. О такой теще можно только мечтать.
У него в кармане зазвонил телефон.
— Алло, мама? Что случилось? Что у тебя с голосом?
— Сташек, милый, ты где сейчас? Я звонила Стэлле, она сказала, вы уехали.
— Мама, говори толком, что стряслось, я же слышу, какой у тебя голос.
— Сташек, милый, папа меня бросил!
— Как бросил? — ошалело спросил Стас.
— Очень просто, ушел к молоденькой. Сташек, умоляю, возвращайся, ты мне нужен, я совсем одна, мне так плохо! Тридцать восемь лет вместе, и вдруг… у меня в голове не укладывается… Сташек, я все понимаю, у вас медовый месяц, но твоя Варя хорошая девочка, она должна понять… У меня же никого нет, кроме тебя, мне так одиноко, так тяжело…
— Мама, погоди, мамочка, я не могу понять…
— Сташек, мне жить не хочется.
— Хорошо, мама, я прилечу, но не уверен, что получится прямо сегодня, надо же поменять билет, потерпи хоть до завтра, я попробую. Все, мамочка, я приеду, жди!
Он отключил телефон и тихо выругался.
— Что случилось? — испуганно спросила Варя.
— Хрен знает что! Отец бросил маму!
— Быть не может!
— Ушел к молодой, старый козел!
— Ничего себе!
— Мне придется лететь, она в жуткой истерике, как бы глупостей не наделала…
На террасу вышла Анна Никитична.
— Что такое, ребята?
Варя объяснила матери, в чем дело.
— Стас, я полечу с тобой!
— Нет! Не надо вам туда лететь! — решительно заявила Анна Никитична. — Пусть лучше ваша мама прилетит сюда.
— Сюда?
— Конечно! Здесь ее никто не знает, никто не будет смотреть на нее с жалостью или злорадством, а красивые места, чистый воздух пойдут вашей маме на пользу.
— Но ведь мы скоро уедем!
— И прекрасно! Уезжайте, а я о ней позабочусь. Мы люди одного поколения, найдем общий язык. Поверьте, это лучше, чем сидеть в Москве, в квартире, где столько пережито, и ловить на себе сочувствующие взгляды.
— Стас, мама права! Марине Георгиевне здесь будет лучше. Ей волейневолей придется держать себя в руках, и это ей поможет. Первые три дня мы с ней побудем, она освоится, ну а не захочет, увезем ее обратно, в любом случае такая встряска пойдет ей на пользу. Звони, не теряй время!
— Стас, а визато у вашей мамы есть? — вспомнила Анна Никитична.
— Кажется, есть. Да, точно, отец не так давно сделал им обоим мультивизу. Тогда я сразу попробую найти ей билет. Спасибо, Анна Никитична, но как отец мог…
— Стас, скорее звоните маме!
Марина Георгиевна несказанно удивилась.
— Сташек, нет, это немыслимо! Чужие люди… Я не выдержу. Я, конечно, понимаю, прервать медовый месяц изза старой матери… Но у тебя это уже четвертый медовый месяц, а я всю жизнь угробила на этого негодяя. И, главное, такое впечатление, что вся Москва уже в курсе…
— Вот именно поэтому тебе лучше прилететь сюда. Понравится — останешься, нет — улетишь с нами. Хочешь, сниму тебе номер в гостинице?
— Пожалуй, такой вариант меня бы устроил… Побуду с вами и улечу.
— Хорошо, билет я уже заказал, вылетаешь завтра рано утром, виза у тебя ведь есть?
— Есть, твой папаша, сволочь такая, сделал…
— Вот и отлично. А мы с Варежкой тебя встретим.