Лето больших надежд - Виггз Сьюзен. Страница 9

Бормоча предостережения и внушающие ужас предсказания между вздохами, он стащил с себя фартук, вытащил тряпку и ушел. Оливия сложила вещи для уборки, вытащила мобильник и проверила сообщения. Последнее, что Рэнд мог сделать, это дать ей знать, что он задерживается. Но если он был в самолете, он не мог сделать этого, разве не так?

Конечно, она могла позвонить в аэропорт, выяснить, прибыл ли его самолет, но она не знала номера его рейса. Что она за девушка, если не знает номера рейса своего бойфренда? Занятая девушка, у которой бойфренд половину времени проводит в разъездах. Он будет здесь с минуты на минуту, сказала она себе. Она сунула руку в карман и нащупала серебряные сережки, которые подарил ей Фредди. Что, если Фредди знал? И это так и есть. Она готова сойтись с Рэндом, строить с ним свою жизнь, иметь детей. Эта потребность была такой ощутимой, что ее живот свело.

Делая медленный круг, чтобы осмотреть квартиру, она снова испытала чувство гордости и удовлетворения. Это замечательно, решила она, каждая малейшая деталь значит так много, оттенки цвета и угол, под которым падает свет, создавали настроение. Эти вещи производили большое впечатление на покупателей. Недвижимость, которая была умело подана, всегда получала более высокую цену.

Люди любят думать о себе как о живущих в определенном стиле, будучи окруженными определенными вещами. Создание комфорта, следы искушенности, признаки успеха и, может быть, самое важное и последнее — это чувство дома, чувство безопасности и принадлежности этому дому. И даже если все, что она делала, было дым и зеркала, она чувствовала, что достижения ее лучших работ реальны.

В ее бизнесе ключевой вопрос заключался в следующем: «Когда я вхожу в этот дом, чувствую ли я потребность снять туфли, налить себе стакан шерри у серванта и затем усесться в мягкое кресло с хорошей книгой и промурлыкать: я дома?»

Через сорок пять минут она уселась в кресло, борясь с зевотой. Она попыталась позвонить Рэнду на мобильный и с первого же звонка попала на автоответчик, и это означало, что он еще не приземлился. Он, скорее всего, был еще в воздухе.

Она прождала еще тридцать пять минут, прежде чем направиться в кухню. Она также была прекрасно оформлена, вплоть до ретродизайна из яблок на чайных полотенцах из винтажного магазина, в котором она частенько бывала. Одним из ключевых моментов было найти подлинные вещи, лишенные поддельного блеска новизны.

Чайные полотенца, выцветшие, но не блеклые, превосходно подошли.

Оливия направилась к буфетной, где расположились импортная паста из «Дин и Делука» [7], оливковое масло холодного отжима, гранатовый сок и консервированный тунец. То, что Рэнд обычно ел, вроде «Лаки чермз» и копченых равиоли, теперь лежало спрятанное в корзине, которая выглядела так, словно готова была отправиться на пикник.

Она вытащила корзину и схватила пачку «Читос». Один из многих специалистов-диетологов, к которым ее направляли, когда она была круглолицым подростком, консультировал ее об опасностях еды под настроение.

«Черт с ним, — подумала она, залезая в пачку «Читос», из которой пахнуло сыром. — Черт побери все». Для полноты картины она схватила банку пива из стального, без единого пятнышка холодильника «Саб-Зеро», сделала долгий дерзкий глоток и отрыгнула.

Она уже десять минут предавалась разврату с «Читос» и пивом, когда услышала, как открылась и закрылась парадная дверь.

— Эй? — позвал голос от входа.

О хо-хо. Она посмотрела на оранжевую пыльцу, впившуюся в ее пальцы. Она, наверное, легла и вокруг ее рта.

— Я вернулся, — неуверенно позвал Рэнд. Затем: — Bay. Эй, но место выглядит потрясающе.

Оливия выбросила пакет из-под «Читос» и бутылку из под пива в мусорное ведро и бросилась к раковине, чтобы вымыть руки.

— Я на кухне, — отозвалась она, ее голос охрип. — Я сейчас выйду.

Она наклонилась над раковиной, ее волосы сбились на одну сторону, она сполоснула рот, когда он вошел.

— Оливия, ты чертов гений, — воскликнул он, открывая объятия.

Она торопливо вытерла рот чайным полотенцем.

— Да, а ты сомневался, — сказала она и упала в его объятия.

Мгновение он обнимал ее, затем поцеловал в лоб.

— Ты должна стать моим агентом по недвижимости после всего, что ты здесь сделала.

Оливия застыла. Ее сердце заныло раньше, чем понял рассудок. Понимание пронзило ее позвоночник и сжало голову. Было что-то в том, как мужчина обнимает женщину, когда он собирается сделать ей предложение. Осознание заключалось в том, что в его мышцах и во всем его теле было едва ощутимое сопротивление. Ощущение дискомфорта, витавшее вокруг него, было безошибочным.

Она отступила назад и посмотрела в его привлекательное лицо.

— О, мой бог, — сказала она. — Ты решил порвать со мной.

— Что? — Ее проницательность была для него сюрпризом. — Эй, послушай, детка. Я не имею никакого представления, о чем ты говоришь.

Его протест только усилил ее убежденность. Она была права, и они оба это знали. Многие женщины с более сильными механизмами отрицания, чем у Оливии, были не способны заметить предупредительные сигналы. Но не Оливия, только не она со своим чувствительным радаром и только не после двух предыдущих поражений, которые оставили ее истекать кровью. Она была как одна из тех собак, которые натренированы на электрическую ограду. Ей достаточно было обжечься два раза, и она научилась это понимать.

«Читос» и пиво сформировали холодный, неприятный комок в ее желудке. «Это не должно случиться снова», — думала она.

— Я совершенно не поняла тебя. Боже, какая идиотка. — Она еще на шаг отступила от него.

— Помедленней, — сказал он, и его рука, которая легла на ее руку, была такой нежной, что ей захотелось заплакать.

— Сделай это быстро, — огрызнулась она. — Словно срываешь пластырь. Покончи с этим быстро.

— Ты пришла к неверному заключению.

— В самом деле? — Она сложила руки на животе. «Не плачь, — сказала она себе, смаргивая слезы, которые вскипали под ее контактными линзами. — Оставь слезы до подходящего времени». — Ну хорошо. Как насчет того, чтобы рассказать мне, что ты намерен делать после того, как продашь эту квартиру?

Его взгляд бегал по сторонам, задерживаясь на потолке, который она поменяла в два часа дня сегодня пополудни. Это был еще один симптом мужчины в бегах. Он не хотел встречаться с ней взглядом.

— Кое-что случилось, когда я был в Лос-Анджелесе, — сообщил он ей, и, несмотря на то что ему, очевидно, было неловко перед ней, его лицо осветил энтузиазм. — Они хотят, чтобы я переехал туда, Лив.

Она задержала дыхание. Предполагалось, что он скажет: «Я сказал им, что не могу принять решения, пока не поговорю с тобой». Однако она уже знала. С сухой усмешкой, все еще не веря, она произнесла:

— Ты ответил им «да», не так ли?

Он этого не отрицал.

— Фирма собирается создать для меня новую позицию.

— Что, в резиденции для ослов?

— Оливия, я знаю, мы говорили о будущем вместе. Я не отрицаю этого. Ты можешь поехать со мной.

— И делать что?

— Это Лос-Анджелес. Ты можешь делать все, что захочешь.

«Выйти за тебя замуж? Иметь от тебя детей?» Она знала, что это не то, что он имел в виду.

— Вся моя жизнь, моя семья, мой дом, мой бизнес — все здесь, в Нью-Йорке. Я положила последние пять лет своей жизни на «Трансформэйшнз», — сказала она. — Я построила ее. Я не собираюсь просто уйти.

Она подумала о том, чтобы начать все заново. Компьютерная сеть, новые контакты, пиар, реклама самой себя на словах.

Эта мысль утомляла ее. Она наконец-то свела свои рабочие часы до мыслимых пределов, но у нее ушли на это годы. Начать все сначала в Лос-Анджелесе будет даже еще труднее. Здесь ее имя и связи открывали перед ней двери Манхэттена. «Этого не должно было случиться, — подумала она. — Не должно было».

— Скажи, что ты любишь меня, — бросила она ему вызов. — Скажи, что ты не можешь жить без меня. И именно это я имею в виду.