Всё будет! (СИ) - "Цвет Морской". Страница 8

Глава седьмая

По понедельникам – он с утра. Значит я снова на заправке.

Я – сегодня, это – снова я, а не влюблённый дурак, пускающий слюни на предмет своей страсти. Как там Сашка сказал? Может поэтому Кир и шарахается от меня – из-за всех этих розовых соплей?

Третья колонка. Заправляет.

- Как там Астронавт, всё преподаёт? – Кир хоть и знал, что это моя машина, и что я гипотетически могу выйти из неё, но всё равно от неожиданности вздрогнул. – Зверствует?

Кир смотрел на меня. Я не мог понять, с какими эмоциями: то ли из-за этой чёртовой кепки, то ли выражение его лица было таким не читаемым.

- Я у него больше тройки на экзамене никогда не мог получить (почему бы не приврать немного...). А ты?

- Нормально, - Кир отвернулся и преувеличено внимательно стал изучать заправочный пистолет.

- Могу подсказать, где его слабые места, - я решил не сдаваться, всё-таки рассчитывая на мало-мальски приличный по объёму диалог. – Хочешь?

- Справлюсь. Можно платить. Всего хорошего.

Вот и весь наш разговор. Ничего. Дальше будет лучше, я знаю. Всё будет. Настроение повышалось.

Через три дня я опять на заправке. По всем приметам бензин должен был вот-вот закончиться. Теперь я приезжал к Киру, только тогда, когда действительно была нужда в топливе. И с туповатой кассиршей встречался, только когда расплачивался за бензин.

Передо мной была одна машина – белая девяносто девятая.

 - Кир, закончишь, подойди, - та самая девица, менеджер, кажется. Что ей от него нужно? Тон какой-то...

Я посмотрел на Кира, пытаясь по лицу понять, что случилось. Посмотрел, ага! Еле поборол в себе желание сдёрнуть с него эту нильсовскую бейсболку и спросить, подняв рукой его лицо за подбородок: "Что случилось?" Даже сделал шаг к нему...

- Кир, ты помнишь наш разговор? Прекрати! – она, по военному, развернулась, чуть было, не щёлкнув каблуками, и скрылась за дверью. Разговаривать с кем-то, находясь от него на расстоянии в 20 метров, это я вам скажу... Она не кричала, но со стороны выглядело базарным выяснением отношений.

И что сейчас было? Он где-то накосячил? Зачем отчитывать его на всю заправку, так же нельзя! Перевёл глаза на Кира. Как он?

Кир был взволнован, расстроен, теперь я видел и понимал его эмоции точно. Почему-то именно сейчас я, вдруг, подумал, что он, возможно, специально так держит низко голову и так глубоко надевает кепку, чтобы его не было видно. А сейчас, когда он забыл о контроле из-за этого внезапного начальственного наезда, то даже опёрся о машину свободной от пистолета рукой.

"Это шанс!" Делаю шаг к нему и беру его за руку (плевать, что в перчатке), отрывая от крыши моей детки, следом "рисую" себе серьёзное, даже сердитое лицо, а в груди пульсирует: "Я держу его за руку!"

- Не надо трогать мою машину, Кир.

И вот теперь меня интересует только один вопрос – "Когда я смогу отпустить его руку?" Я чувствую, как напряглись его пальцы: «Да, я назвал тебя по имени!» Чувствую, как сжимается и подрагивает какая-то мышца у меня в животе. Каких трудов мне стоит не начать, тихонько касаясь, перебирать его пальцы. А уж с каким трудом я разжал свою руку... Несколько секунд, как вечность.

Кир тут же засунул руку в карман и отвернулся:

- Извините.

Я ехал домой. В голове и почему-то в животе стучалось: "Я держал его за руку!"

Рубероид затаился. Мы тоже как-то подобрались: меньше ходили на перекуры (я же перестал выходить на улицу, развеяться), проверили все свои долги по срокам выполнения, сверили отчёты с той формой, что лично каждому, сопровождая этот процесс целой лекцией, выдал Рубероид. Стали тише разговаривать, несмотря на то, что зам сидит далеко от нас. Что-то такое витало в воздухе – мы чувствовали.

«Красивые» передали нам три однотипных заказа "на молочку". Я по привычке стал просматривать мои сводки за последний месяц по этим трём наименованиям: как расходится йогурт, творожок и... забыл. Снова возвращаюсь к договору, перебираю приложения – ищу название третьего продукта. Натыкаюсь взглядом на резолюцию. Читаю. Рубероид изобразил. Снова читаю...

Никодимыч, бывало, тоже оставлял своё царственное волеизъявление, написанное чуть ли не через весь документ, и когда мы видели такое предписание, то сразу понимали – нам грозит в скором времени головомойка. Шеф предпочитал всё говорить на словах, но чаще всего, предварительная работа по вновь поступившим договорам нами велась без каких-либо указаний. Это была стандартная процедура, отточенная годами, и пояснений не требовала.

Я снова и снова читал: "Всю работу по выполнению договора возложить на Семенцову Л.Д. Отчитаться до конца недели о проведённой работе".

Что это? Зачем? А Люба знает? Поднял глаза на нашу девочку – грызёт карандаш и отчаянно долбит по клавиатуре. Вряд ли.

Прислушиваюсь к себе. Нет, ощущения зашатавшегося подо мной стула не наблюдается. Тогда что? У нас никогда не было такого, чтобы за отдельный договор отвечал конкретный человек. Нет, ну, конечно, ответственный был – я, но чтобы так чётко предписывалось кому-то одному заниматься договором целиком, такого не было.

Интуиция у меня работала "на отлично", и если сейчас я не чувствовал опасности для своей задницы, значит её не было. Бедная Люба, на неё повесили этот... Ясно! Это не моей заднице грозит увольнение, а нашей фарфоровой девочке-Любочке.

Я снова посмотрел на Любу. Когда она появилась у нас: кукольное личико, голубые глаза, длинные ресницы, – мы её так и прозвали – фарфоровой куклой Любой. Подразумевая её целлулоидный мозг, конечно. Вообще-то, лицо у неё было среднестатистическим, обыкновенным, но глядя на неё не покидало ощущение, что смотришь на фарфоровую, гладенько-безмозглую ляльку из магазина. Потом разглядели – нормальная оказалась девица, не глупая и добрая. Может это её доброта и казалась нам не настоящей, кукольной? А вкупе с голубыми глазами...

Люба подняла на меня глаза, и вопросительно качнула подбородком: "Что?" Я сделал вид, что просто задумался и углубился снова в свой монитор. "Сказать ей? Или не надо?"

Наша Люба точно не сможет сопровождать выполнение такого договора от начала до конца, особенно на заключительном (выводы, перспективы, рекомендации) этапе. У неё и функции были всё время другие, может позже, попрактиковавшись у неё и получится, но не сейчас. Беру лист с резолюцией и несу ей, кладу на клавиатуру и жду. Люба долго сидит, уставившись в то место, где только сейчас были клавиши. Поднимает голову и глазами полными слёз смотрит на меня.

- Я всё сделаю, только не надо сейчас... Ты делаешь, что обычно. Остальное, как и раньше, сделаю я и отдам тебе готовые бумаги, объясню всё... для твоего отчёта Рубероиду. Поняла? Только не реви! – Люба зажала рот рукой и выбежала из комнаты.

Хотелось орать! Ненавижу бабские слёзы.

Если сейчас её не прикрыть, то завтра Рубероид "придёт" и по наши души. Он взялся проверять нашу профпригодность? Сейчас меня интересовало лишь одно – знает ли Никодимыч обо всём этом. Может он сам и санкционировал эту проверку, потому и уехал?

Я специально приехал к окончанию его смены, подгадал, чтобы моя машина оказалась в числе последних, что он заправляет. Получилось. Почему-то совсем не волновался. Ладно. Вру. Волновался. Волновался так, что вибрировали мышцы, даже в ногах я чувствовал этот нервный гул.

Он стоял около бензобака, придерживая пистолет. Понимая, что пора, я вышел и встал около него.

- Кир, ты всё? - послышалось от соседней колонки. Я повернул голову – Ар.

- Да, последняя. Пока, Ар, - Кир махнул рукой и, вынув пистолет, сказал уже мне:

- Можно расплачиваться. Всего хорошего, - отвернулся и отступил к колонке. Он уже вставил на место пистолет. Надо решаться.