Банальная история - Витич Райдо. Страница 9

Пока старшие думали, Сергей вытащил второе яблоко и, с силой хлопнув дверцей холодильника, шагнул к Алексею, размахивая фруктом, как гранатой:

— Нет, ты видел ее запястья?! Видел кровоподтеки?! Ты понимаешь, что этот… — и смолк, очнувшись под твердым взглядом брата. Отошел к окну, развернулся к присутствующим спиной и захрустел яблоком.

Андрей вопросительно посмотрел на Алешу.

— Не факт, что он, — возразил тот без уверенности.

— Ага. Доказательств нет, свидетелей тоже. Значит, не виновен. Да он убивает ее, понимаете, это же ясно! Какие вам еще нужны доказательства?! Ее труп?! — обернулся Сергей.

— Перестань, — бросил Андрей хмуро и встал, чтобы раздеться. Скинул пальто на руку, похлопал брата по плечу, успокаивая:

— Разберемся.

И вышел, чтобы повесить одежду, а заодно и Аню посмотреть. Когда он вернулся, запел сотовый, возвещая о доставке ужина. Вовремя — Сергей только что кинул огрызок яблока в форточку. Ели молча: Андрей размеренно и чуть лениво, тщательно пережевывая каждый кусочек. Сергей жадно и торопливо, как в солдатской столовой. Алексей задумчиво и нехотя. Он первым перестал мучить манты и отложил вилку:

— Давайте подождем с выводами. Поговорим еще раз. Выясним…

— Что? — Сергей вперил в брата раздраженный взгляд, перестав жевать.

— Подробности, Сережа, выясним. Только тогда будем что-то решать.

Вилка Сергея полетела на стол и брякнула о тарелку. Андрей укоризненно качнул головой, предостерегающе глянув на брата. Тот встретил его, как железные ворота таран, но не выдержал, отвернулся, мигом потеряв интерес к пище.

Алеша отодвинул тарелку и вышел, плотно прикрыв за собой дверь.

— Как дела, Анечка? — тихий, знакомый голос — родной. И теплая ладонь, пахнущая лекарством и дорогим одеколоном с очень тонким, изысканным ароматом. Я улыбнулась, прижала ладонь к своей щеке, устраиваясь на ней, как на подушке и успокоилась окончательно. Теперь мне ничего не страшно:

— Ты рядом.

Андрей раскупорил бутылку «Чинзано» и, плеснув на дно пузатых бокалов, тихо заметил:

— Он прав, Серый.

— Конечно, он же большой, как жираф, ему видней. Старший. А я…

— И ты прав, — бокал подъехал к его руке.

— Спасибо, — то ли за поддержку, то ли за вино поблагодарил младший брат и взял бокал. — А пояснить, на скудость ума?

— Ты, как обычно, торопишься с выводами и решениями.

— Ага. И ждал-то всего ничего…пять лет, — Сергей хлебнул вина и вытащил сигареты из кармана брошенной на табуретку куртки. — Как вы вообще могли согласиться на подобный брак?

— Она так решила.

— Андрюха, только давай без сказок! «Она», "решила". Анюта, как была ребенком, так и осталась — что она может решить? Для нее любой человек — индивид, святой и неповторимый. Но мы-то не дети. Ты же видишь, куда все идет. И Леша…Понять не могу — он слепой или ему нравится смотреть, как она чахнет?

— Прекрасно он все видит. Но он ее любит.

— Я тоже. И ты.

— Да. Только мы еще и себя любим, а он только ее. Поэтому и пытается понять, а не бездумно сломать. Он делает все, чтобы Аня чувствовала себя полноценной.

За столом повисло молчание. На душе у каждого было мутно, на сердце тоскливо, а подспудное предчувствие чего-то очень плохого усугубляло состояние, заставляя тревогу шириться и расти.

Мужчины дружно встали и прошли в комнату.

Аня спала на Алешиной ладони, крепко прижимая ее своими руками к щеке.

— Как она? — шепотом спросил Андрей, присаживаясь рядом на корточки и вглядываясь в чуть порозовевшее лицо сестры.

— Спит, — констатировал очевидное Алексей.

— Алеша, ты действительно считаешь, что это не ухудшение и пока все в рамках нормы?

— Андрюш, сейчас я ничего не могу сказать. Мне нужна полная картина в динамике. Хотя бы анализы, элементарная коагулограмма, гемоглобин. Сравню с прошлыми данными, тогда будем делать выводы.

— Если б осенью легла в больницу, подобного бы не случилось, — бросил Сергей унылым шепотом. И удостоился укоризненных взглядов. — Знаю, знаю. У этого были проблемы, и Анюта не могла его оставить… Только он потом в Хургаде отогрелся, а у нее — вот! Здравствуй, лажа Новый год!

— Сережа, иди спать, — предложил Алеша, а Андрей поддержал, сопроводив лично до дивана в гостиной. А чтоб младший не сопротивлялся, и сам лег.

В квартире было тихо. Но я чувствовала его присутствие — тонкий аромат его одеколона кружил в воздухе и было что-то еще. Еле слышный шорох шагов, мерная поступь босых ног по паласу.

Я улыбнулась и попыталась отгадать — кто, не открывая глаз. И заранее знала ответ — шаги своих братьев я различу из тысячи. Андрей ступает чуть громче и чуть тверже. Сергей не умеет ходить тихо вообще. Остается, Алеша.

Он стоял у прохода меж кухней и комнатой, прислонившись плечом к стене, и пил чай, поглядывая на меня. На плечи небрежно накинута синяя рубашка, рука в кармане чуть смятых брюк, ступни и, правда, голые. И от чуть взъерошенной макушки до пальцев тех самых босых ступней — он был совершенен.

Я могла бы долго перечислять его достоинства, но разве слова могут в полной мере отобразить суть, объять и показать то, что лежит за их гранью? Нет. Потому, и стараться не буду, скажу лишь, что с Алешей нас связывают особые отношения — не просто доверительные, а абсолютно откровенные.

И это естественно — ведь именно ему пришлось общаться со мной больше, чем другим и более тесно. Вечно занятые родители, научные сотрудники одного перспективного, но уже тогда чахлого НИИ, стремились к глобальным открытиям, мечтая, видимо, о славе Пьера и Мари Кюри, а посему, почти не бывали дома. Симпозиумы, конференции и постоянные исследования какого-то заумно звучащего элемента из периодической системы Менделеева легли в основу их жизни. Остальное было второстепенно и лежало ниже допустимой их честолюбию плоскости. За ней был Алексей, который и тащил на себе братьев и капризную, хилую сестричку на правах старшего. Вернее, в должности оного.

Именно он читал мне сказки, когда я лежала с температурой, мазал зеленкой оспины и держал руки, чтобы они не расчесывали зудящие ранки. Помогал делать уроки, разговаривал с учителями, покупал кукол под елку, купал и учил стирать, готовить, давать «сдачу» обидчикам. Именно он первым узнал о том, что я стала девушкой, объяснял причину и суть данного явления, а потом просвещал в возникших вопросах о межполовых отношениях.

Да. Да, да — меж нами не было тайн, как и не существовало запретных тем для разговоров. Я исповедовалась ему ежедневно в своих грехах и еще более грешных желаниях, и ни разу он не выдал меня, не осудил и не оттолкнул. И лишь сейчас я начала задумываться — сколько же он претерпел, мучался и сдерживал себя?

Я росла пугливой и любознательной и часто забиралась к нему в постель, сбегая от детских страхов, которыми была полна моя комната. Прижималась к теплому телу, еще не ведая стыда, не понимая границ, обозначенных природой и людьми. Они были пусты для меня, потому что, с Алешей было тепло, уютно и совершенно не страшно. Он был доступным и ласковым и встречал меня неизменными поцелуями, сначала в лоб, а когда подросла — в губы. И не отталкивал руки, исследующие его кожу, и убаюкивал ласками, пока я не засыпала. Сны рядом с ним были легкими, светлыми и полными блаженства. За окнами шел дождь, билась в стекла пурга, летний ветерок качал занавески — мне было одинаково хорошо и уютно в Алешиных объятьях.

Но природа вспомнила обо мне и начала рушить привычный мирок, вторгаясь сначала в мое тело, потом в разум, а позже в отношения с братьями. Мои мысли стали более приземленными и конкретными, а действия корыстными и избирательными. Я вошла в мир мужчин и женщин, тщательно прикрыв дверь из детства. И случилось это в одночасье.

Детство не имеет четких границ, оно покрыто белесым пушистым туманом, хранящим сохранность от чужих глаз зеленого бутылочного стеклышка, зарытого в песок, сломанной куклы и боли от ссадины, вкуса молока и озноба, рожденного страхом перед родительским наказанием.