Чудо купальской ночи - Алюшина Татьяна Александровна. Страница 23

– Очень хочу, – честно признался он. – На вас голенькую, бегающую по полю в росе. Очень хотел бы посмотреть.

Полина рассмеялась звонко, откинув голову, а потом сверкнула на Клима загадочными глазами веселой ведьмочки и, понизив голос, сказала:

– Нельзя, погибните навеки, – и снова таинственно рассмеялась.

– А может, я не прочь погибнуть за такое, – наклонившись к ней поближе, в ответ загадочно прошептал он.

– Берегите свою жизнь, Климент Ставров, – снова засмеялась Поля чарующим низким смехом, отходя от него, и махнула рукой, пообещав уже издалека: – Я найду вас потом. А если потеряетесь, встречаемся у тех деревьев, где наши расположились.

И исчезла в ночной тьме, только ее серебристый смех он услышал и подумал: неужели девушки действительно пойдут на какое-то поле бегать голыми, а потом нырять в речке? Вот уж воистину: ночь чудес и тайн!

По полю Полина с девчонками бегала с радостным визгом и хохотом. И хоровод водили, и катались по земле, купаясь в росе, и точно знали, что какие-то парни за ними подглядывают вон из-за тех деревьев, но ни за что не подойдут – во-первых, запрет, а во-вторых, просто побоятся: вдруг это не живые девушки, а русалки или ведьмочки – в эту ночь все возможно…

А Поля бегала, плясала, купалась в росе и непрерывно думала только о нем – о Климе Ставрове! Как он смотрел на нее весь вечер и всю эту ночь! Он словно звал к себе, за собой в горячее, запретное, сладкое… Как вот сейчас, шепотом, от которого у нее полыхнуло все внутри, признался: «А может, я не прочь погибнуть за такое…» Эти его зеленые глаза, в них не просто сильное мужское желание, в них что-то другое, глубокое. Ее как током ударило от его тела, когда она обвязывала его поясом, прижалась на мгновение к нему и почувствовала и поняла его возбуждение.

Клим Ставров!

Даже имя его ее завораживало. Он оказался единственным мужчиной в ее жизни, которому отозвалась и запела ее душа, женственность…

А потом девчонки, накинув только нательные рубахи и прихватив одежду в охапку, со смехом и визгами добежали до речки, разделись и сиганули в воду! Трижды погрузившись в реку с головой, Полина помахала резвящимся в воде девушкам и выбралась на берег. Ставрову, разумеется, и историки расскажут все интересное и важное, но ей почему-то не хотелось оставлять его надолго одного, вернее, не одного, а без ее компании, и она вроде как подписалась на роль гида по празднику. Ну, как предлог оправдаться перед собой, что так торопится разыскать его, но все же обязанность какая-никакая!

Поля отжала и распустила косу, подняв снизу, потрясла копну волос руками, обсушила их немного нижней рубахой, оделась, надела на голову венок и пошла искать Клима Ставрова.

И не смогла сразу найти: историки сказали, что был здесь где-то, отошел. Она разыскала Василия Игнатьевича с Антониной Петровной, говорят: приходил, искал ее и куда-то пошел, обещал вернуться, если не найдет. Поля посмотрела на реку, где с восторгом и радостью плескались люди, на берега, где цепочкой горели костры, через которые до сих пор кто-то прыгал. Праздник пел, плясал и радовался, но уже перевалил свой пик, постепенно затихая: совсем незаметно начинало светлеть, парочки расходились, ища уединения, старшие семейные женщины отправились по домам готовить праздничное угощение и нести его к реке, где мужчины скоро уже начнут ставить столы, и все будут ждать красивого заключения ночи – горящего Перунова колеса.

Красиво. Хмельно от веселья, радостно и красиво.

Полина пошла вдоль кромки деревьев в какой-то теплой задумчивости, отдалявшей от громких праздничных звуков, погрузившись в неожиданное размышление о том, что она прямо вот чувствует и даже видит, как сегодня меняется вся ее жизнь. И это завораживает.

Страшит и завораживает.

И вдруг Полина увидела Его.

Оказывается, погрузившись в свои мысли, она интуитивно старалась уйти подальше от праздничного шума и забрела глубже в рощу, и почему-то обернулась – не то звук какой-то услышала, не то почудилось, что позвал кто… И увидела Клима.

Он где-то потерял свой венок, и это словно подчеркивало его одиночество. Стоял, опираясь плечом на ствол березы, скрестив руки на груди, и смотрел куда-то на реку, и никого рядом не было. Везде веселились люди, а здесь, в таком красивом романтическом месте, они почему-то оказались одни. Полина пошла к Климу, чувствуя, как заколотилось отчего-то сердце и стало трудно дышать. Поля шла, смотрела ему в спину, и казалось, что она идет в другую жизнь, словно перешагнула через невидимый портал в иную, неизвестную реальность…

Клим с удовольствием нырнул три раза, хоть водица была и не молоко, бодрила. Плавать не стал, послушал Устюгова, напомнившего, что делать это одному не стоит, не стал выпендриваться, к тому же не солнце на дворе, а ночь, и не жара-жара, а свежо так к утру стало.

Нырнул голышом. Ну а что, раз уж подписался на это дело, надо бы соответствовать, тем паче он сегодня в круг значимых на празднике лиц включен – посмеялся про себя таким мыслям Ставров.

И первым делом, выйдя из реки, подумал: «Так, а где Полина?» И не удержался, спросил у историка:

– А что, Всеволод Иванович, правда, что Полина с девушками по полю голышом бегают?

– Что, – рассмеялся тот, – зацепила тебя Поленька наша?

– Не скрываю, – подтвердил Ставров.

– Бегают, – рассмеялся пуще прежнего Устюгов. – Еще как! С плясками и визгами, как и положено. Только ты их не найдешь. Дело это девичье тайное, на каком поле и когда они в росе купаться пойдут.

– И долго они так резвиться будут?

– Скоро вернутся и в реку нырнут, – успокоил Всеволод Иваныч и понимающе усмехнулся. – Ты уж побудь с нами, пообщайся, а то от Полины нашей ни на шаг сегодня не отходишь.

Но Клим, поговорив с мужиками недолго, решил пройтись и Полину все-таки поискать. И вдоль реки прогулялся, отвечая зазывавшим его к ним в воду девушкам шутливым отказом, и нашел семейство Василия Игнатьевича, а выяснив, что Поля там пока не появлялась, пошел дальше, поднявшись чуть выше по берегу, к роще. Остановился в одном очень красивом месте, привалился к дереву и смотрел на красоту робко начинающегося утра.

– Привет, – услышал Клим позади тихий серебристый голос.

Отчего-то у него мурашки по спине побежали от этого голоса. Он оттолкнулся плечом от дерева и начал медленно поворачиваться. Она стояла перед ним, загадочная, казавшаяся бледной в еле-еле просветлевшей темноте ночи, даже румянец стал бледным, и чудилось, что кожа ее совсем чуть-чуть светится. С распущенными мокрыми волосами, окутавшими плечи и грудь, в венке с поблекшими травами-цветами, в ее глазах отсвечивали блики костров, и от этого глаза казались нереально большими и мистически загадочными. Клим шагнул к Полине, медленно положил свою ладонь ей на затылок, прижал ее другой рукой к себе и тихо спросил:

– Ты мираж? Или русалка?

– Неизвестно… – так же негромко ответила она, глядя ему в глаза.

Клим придвинулся к ней еще ближе, прижал к себе крепче, наклонился к ее лицу и предупредил:

– Сейчас я тебя поцелую, тогда мы и поймем, кто ты.

– Я не умею целоваться, – волшебным шепотом предупредила она. – Никогда по-настоящему не целовалась.

– Вот и хорошо, – медленно прошептал Клим у самых ее губ.

И поцеловал. Губы Полины были упругими и в то же время мягкими, нежными и податливыми. Ее дыхание пахло мятой и медом, Клим подумал, что поймал в объятия свою сладкую погибель.

Ставров прервал поцелуй, посмотрел в затуманившиеся глаза девушки, улыбнулся промелькнувшему в них удивлению, помолчал, разглядывая ее, и произнес шепотом:

– Ты полна сюрпризов… – помолчал еще, вглядываясь в ее снова разрумянившееся лицо, и добавил: –…загадок и тайн. И действительно, не умеешь целоваться. Но это мы исправим.

Клим взял ее лицо в свои ладони, смотрел на это сладкое искушение в его руках, не требующее никакого преодоления или отказа, а ровно наоборот, наклонился и поцеловал долгим, томительным и неспешным поцелуем, медленно раскрыв эти прекрасные губы.