Чудо купальской ночи - Алюшина Татьяна Александровна. Страница 25

– Я уже попался, – в тон ей так же тихо ответил Клим и посмотрел долгим взглядом в ее серые загадочные глаза.

Они замерли и на время забыли дышать и существовать еще где-то, кроме перекрестья их взглядов, и смотрели, смотрели… Ставров вдруг севшим от желания эротичным бархатным шепотом спросил:

– Мы можем сейчас уехать?

Полина смотрела ему в лицо, видела его напряженное, тревожное ожидание и четко понимала, что от ее решения в данный момент зависит вся последующая жизнь.

Вся. Без вариантов. Даже если у них со Ставровым ничего не получится и они разойдутся потом навсегда и видеться-встречаться не будут, если она согласится на то, что он предлагает, то прямо здесь и сейчас ее жизнь переменится навсегда.

И хоть Полина уже приняла решение еще там, возле березы, под которой они целовались, но ей вдруг так сильно-сильно захотелось, чтобы Клим назвал все прямым текстом. Прямым. Без намеков и этих холодных будничных предложений обычного дела. Больше всего хотелось, чтобы Клим сказал это откровенно… и красиво. Поля даже попросила его про себя об этом мысленно.

Пусть приглашение Клима Ставрова изменить ее жизнь прозвучит красиво!

– Куда, в Москву? – перестала улыбаться и сделалась серьезной Полина.

– Нет, – сразу почувствовал произошедшую в ней перемену Ставров и напрягся. – Я приглашаю тебя к себе домой. Я недалеко отсюда живу, минут тридцать езды.

– Для чего приглашаешь, дом посмотреть, поработать? – тем же серьезным тоном допытывалась девушка.

И тут его на несколько секунд завело так всерьез – какого черта, о чем она спрашивает? Что, не понимает, с какой целью он зовет ее к себе, не знает, для чего мужчины приглашают женщин в гости после таких поцелуев и намеков? К чему эти игры?

И так же, как завело, так в один момент остудило и накрыло понимание, от которого стало одновременно несколько неудобно за себя и свои жесткие мысли и тепло от осознания истины – Полина, конечно, и знает-понимает зачем, да только для нее это решение жизненно важное, первое такое в жизни решение, поскольку, понятное дело, что она не только целоваться не умеет, но и не занималась всем остальным!

Ставров это сразу понял, когда поцеловал ее первый раз, а сейчас забыл, совсем забыл, потому что слишком сильно хотел ее и торопился увезти от всех и остаться наконец вдвоем. И пригласил, как бывалую женщину, вроде как для естественного житейского дела, и давай поехали скорее.

От этого острого, мгновенного осознания Клим вдруг почувствовал такую нежность к Поле, что даже в глазах предательски защипало. Ставров терпеть не мог да и не умел говорить пространные речи, не любил лишних слов и витиеватых фраз. Но ему вдруг именно сейчас захотелось сказать девушке что-то настоящее, особенное и красивое, и успокаивающее – только для нее. И позабыв про всех окружающих, он придвинулся к ней еще ближе, взял в ладони ее лицо и очень тихо сказал:

– Я хочу пригласить тебя к себе, чтобы мы остались одни и никто не мешал мне целовать тебя. И если ты согласна, мы займемся любовью, и я буду очень стараться не спешить, хотя я так сильно тебя хочу, что это будет трудно, но я постараюсь, – заглянул в ее ставшие бездонными от чувств глаза и совсем уж тихо спросил: – Ты окажешь мне такую честь?

Это были именно те слова, которые она ждала! Да и не в словах дело! Поля и сама не знала, в каких выражениях это должно было прозвучать, но именно такого голоса, понимания и такта она ждала! И именно это было так сейчас важно для нее.

– Да, – тихим, но твердым тоном ответила девушка и покраснела.

А он прижал ее голову к своей груди, словно спрятал этот ее румянец от любопытных глаз, понимая, что она смутилась, и тихо спросил:

– Ну и как нам отсюда побыстрей выбраться?

Но побыстрей у них, понятное дело, не получилось. Оказалось, что надо еще потрапезничать, а то хозяйки обидятся, обязательно отведать блинов, символизирующих, как-никак, солнце. А после пришлось объяснять Василию Игнатьевичу и его родным, что у них важные и срочные дела и им пора уезжать. И слух об их отъезде распространился по берегу реки совершенно непонятным образом, как скоростной торнадо, и подтянулись Устюгов с Костроминым, оба местных кузнеца, надеявшиеся, что заманят Клима к себе в кузню пообщаться, расстроенные известием о его отъезде. И местные девушки, подружки Полины, и еще куча народу всей толпой пошли провожать гостей дорогих до дома, где Полина и Клим переоделись в свои обычные одежды. И пока Поля о чем-то разговаривала с женщинами в доме и собиралась, Ставров беседовал с провожающими на улице.

А потом все желали им всякого хорошего, требовали от Ставрова обещания непременно приехать еще раз и махали энергично вслед их уезжающей машине. Клим посматривал в зеркало заднего вида, и только когда они выехали из поселка, посмотрел на Полину.

– Ты знаешь, Устюгов подарил мне одежду, в которой я был на празднике, а она, как я узнал, прилично стоит, – с удивлением в голосе сказал Клим.

– Да, знаю, – кивнула Полина и улыбнулась. – Вещи эти мы сами делаем для ношения и на продажу, разумеется, у них тут даже магазинчик есть, до которого мы с тобой так и не дошли. А он, между прочим, достопримечательность. Всеволоду Ивановичу ты понравился, и он проникся к тебе особым уважением. Он мне так и сказал.

– Приятно, конечно, но непонятно, за что, я ж ничего для его этнического села не сделал.

– Он считает, что сделал, – и объяснила: – Всеволод Иванович больше всего ценит людей, которые преданы своему делу, профессионалы и продолжают совершенствоваться и учиться чему-то новому. Даже вон пастуха Ласточкина уважает, потому что тот лучше всех управляется с коровами, а они его любят и слушаются, как отца родного. Взялся свирель осваивать, коровам играть, чем не новаторство.

– А вот скажи мне, Полина, ты так сильно погружена в славянскую историю, в это этническое поселение в достоверность?

Полина посмотрела на Клима благодарным взглядом. Она поняла, что Ставров специально затеял этот разговор, чтобы отвлечь ее от мыслей о том, куда и зачем они едут, и чтобы она перестала волноваться, расслабилась.

– Спасибо, – не удержала в себе она эту теплую благодарность. И сказала так тихо, до слезы.

Он протянул руку, взял ее ладошку, переплел их пальцы, поднес к губам, поцеловал и посмотрел на девушку.

– Все хорошо, не волнуйся – улыбнулся Клим ободряюще. И совсем другим, деловым и веселым тоном вернул их к разговору: – Ну, так что там про народное творчество?

– Народное творчество, – помолчав, повторила Полина деловым тоном и выпрямилась, села ровно на своем сиденье, вытащив ладонь из его руки. – Меня интересует любой этнос, в основном с точки зрения рукоделия и прикладного творчества. Когда работаю над проектами Алины, изучаю как можно подробней историю промыслов того народа, с которым связан проект, осваиваю новые этнические рисунки, узоры. Но история Древней Руси, славян, русичей одно время меня очень интересовала, и я погрузилась в нее с головой. Потом тебе как-нибудь расскажу, если интересно, это слишком масштабная тема, к тому же я каждый раз, обсуждая ее, начинаю нервничать и заводиться от ужасной исторической несправедливости по отношению к нашей стране, к нашему народу и вообще откровенному вредительству, которое шло веками. Лучше ты мне расскажи про свое дело.

– Знаешь, у меня как раз такое дело, что о нем не говорить надо, а делать и смотреть.

– А я видела твои работы! – восторженно призналась Полинка. – Я только не знала, что это ты сделал, мне Алина совсем недавно сказала. Но я видела все, что ты изготовил для Алининых проектов, а потом в Интернете то, что ты где-то выставлял, я долго и с удовольствием рассматривала. Это потрясающая красота, Клим! Каждая вещь шедевр! Ты гений, настоящий волшебник! Мне так хотелось тебе это сказать все эти дни. Господи, какие потрясающие люстры ты выковал для арабского проекта! Это просто… – Полина горячо жестикулировала, раскраснелась, глаза сияли от восхищения. – …Я не знаю, какая красотища! Я под ними постояла с полчасика, потом притащила стул, влезла и рассматривала, пока меня Алина не сняла оттуда. А ведь я тогда не знала, что это ты сделал, уверена была, что их из Марокко привезли или еще откуда-то!