Невские берега (СИ) - "Арминьо". Страница 17

Если говорить откровенно, я почти был готов, что мой уход будет воспринят как сигнал к практическому осмыслению Тимуровой лекции и беспомощное состояние комиссара помехой не станет. Но когда я вернулся, чайник свистел на весь коридор, аж с лестницы было слышно, а Джейн так и застыла в позе Наташи Ростовой над койкой князя Андрея. Никаких нескромных мыслей или жестов, одно нежное благоговение. Видно, неожиданный дебют комиссара поразил девушку, и она удоволилась уж тем, что гишпанский гранд валялся на ее диване. Мы пили чай с бубликами, как подобает петербургским жителям нашего разбора, трепались ни о чем, между делом Джейн рассказала, что живет с бабушкой, бабушка не мешает внучке сходить с ума, лишь бы та училась нормально. Учится она в медицинском, на медсестру, там скучища, конечно, но ничего, жить можно. Хотела бросить и свалить куда-нибудь, ее один мэн звал по трассе в Крым, но что-то ее заломало, и бабушка бы волновалась… Ну еще успеется. Ой, Сэн, а с ним точно все будет в порядке? Он какой-то бледный… Я подошел к Тиму, укрыл его пижонской курткой, благо теплая, посмотрел на него внимательно: нормальный комиссар. Дышит ровно, будить не стоит. И вообще, кто тут медсестра? Потом Джейн зевнула, пробормотала что-то про давление, прилегла рядом с комиссаром - и вскоре на диване спали уже двое ангелочков. А я сидел рядом с ними на полу, благо вязаных ковриков было в избытке, и читал, что Бог послал.

13 т

Я спал и мне снилось что-то яркое и звенящее, словно облако, от которого исходило теплое млечное сияние. Я плыл в этом облаке и кажется, вот-вот был готов понять самое главное. "Caballito, yo te amo", из немыслимого далека произнес голос матери. Почти за гранью слышимости звякала посуда, серебро о фарфор, лилась вода. Алый значок на моей груди стал тяжел и протек сквозь ребра каплей ртути. Это было не больно, но я дернулся и проснулся.

Незнакомая койка, незнакомая страшно захламленная комната. Пахло свежим хлебом, немного пылью, еще какими-то сладкими духами. Под боком у меня прикорнула незнакомая девица, в ее косы были вплетены бубенчики, они, наверное, и звякали во сне. Я осторожно огляделся, увидел Сашку, сидящего на полу с чашкой чая и книгой в руках, успокоился и попытался вспомнить, что сегодня такое было. День раздробился на части, и многие из этих частей потерялись. Адски хотелось пить, в сортир, и потом слопать все, что есть в холодильнике. От запаха лежащих на столе бубликов желудок просто в узлы завязывался.

Так, мы вроде дунули... А потом-то что было?

"Саш… — шепотом позвал я, стараясь не разбудить спящую деву. - Мы вообще где?"

Мой друг отожил книгу и внимательно меня оглядел.

- Очухался? Комиссарище…

Я сполз с дивана на пол, помотал головой, потом отобрал у Гонтарева чашку с остывшим чаем и присосался. Стало полегче.

- Ну ты отжег, - в Сашкином голосе сквозило восхищение. - Ну ты там всем задвинул! Войдешь в историю, чувак.

Я снова покопался в памяти, но на месте дневных событий нашлись только яркое пятно и чувство общего удовлетворения. Видимо, в конопляном угаре мне удалось толкнуть действительно захватывающую речугу. Профессионализм, блин, не прокуришь.

- Ты бы сказал, что раньше не курил.

- Да курил я.. только не так. И не то.

Тут я вспомнил, что эту хипповскую мадонну, почивающую на диване, зовут вроде Джейни...  Меня совершенно отпустило, еще и выспался, но есть хотелось неимоверно. Я сцапал бублик и вгрызся. Потом подозрительно оглядел деву, но она была одетая, еще проверил молнию на штанах,  все ли застегнуто. Сашка заметил мои манипуляции и сделал страшные глаза.

- Теперь придется на ней жениться, Че Гевара хренов. Что ты тут вытворял, страшно вспомнить! Я уже никогда не стану прежним.

- Верю, камрад, что ты берег мой сон и мою невинность, - беззлобно ответил я и откусил от второго бублика сразу половину.

Короче, я там съел все, что нашел, запил крепким сладким чаем и несколько попустился. Мы старались не шуметь, и хиппушка Джейн, по доброте давшая приют двум странникам, безмятежно спала.

- Вернемся на Ваську? - спросил я. Перспектива ночевать на узком диване с неизвестной девицей совсем меня не прельщала. В конце концов, это безнравственно!

Гонтарев пожал плечами и сказал, что скоро разведут мосты и теперь придется сидеть тут до утра. Ну не то чтобы скоро, но влом же сейчас куда-то идти. Я пригорюнился, но он предложил выбраться на крышу, взяв с собой пузырь и пачку сигарет.

Крыша была треугольная, скатом, кое-где проржавленная. Шаткая оградка предохраняла таких вот придурков, как мы, от падения вниз. Мы вылезли через маленькое окно и уселись на облупившейся жести. Край солнца еще виднелся над изломанной линией питерской застройки, и окна кое-где отблескивали алым и золотым. Я достал пачку, закурил и сунул сигарету Сашке, а он протянул мне откупоренную бутылку. Я сделал глоток, обнаружил внутри крепкое портвейноподобное пойло и порадовался, что хоть не замерзнем.

На трубе курлыкали и возились голуби, Сашка беззаботно засвистел незнакомую мелодию, я бездумно смотрел на заходящее солнце. Мне было хорошо, я привалился к Сашкиному плечу, он меня обнял, а в другой руке держал тлеющую сигарету и что-то там себе думал, посвистывая.

- Гляди, вон там твой дом, - вдруг сказал он, махнув сигаретой. На меня отлетела частичка пепла.

Я пригляделся и сообразил, что мы действительно где-то рядом с Сенной.

- Вот уж куда мне совсем не хочется, - честно ответил я.

Я подумал, что в жизни бывают такие моменты, которые стоит сохранить, как в янтаре, припрятать получше, чтобы потом, в черные дни, доставать их и радоваться. Я хотел оставить себе этот темнеющий город со светящимися прямоугольниками окон, морозный запах питерской осени, теплое плечо рядом. Я повернул голову и поцеловал Сашку в краешек губ, просто так, чтобы запомнить. Он ничего не сказал, только небрежно запустил пальцы мне в волосы, и мы довольно долго сидели на этой гремящей крыше, передавая друг другу целительный портвейн. Разговора не получилось, мы просто слушали  звуки вечернего города и молчали. Потом нас увидела из окна какая-то тетка, раскричалась, что сейчас вызовет милицию и что на крыше сидеть запрещается, мы и ушли.

14а

Все было прекрасно, лучше не придумаешь.Тетка спугнула нас крайне вовремя, так что мы вполне мирно спустились на три этажа, сонная Джейн открыла нам дверь, мы (ну ладно, я, на правах старшего родственника) поцеловали ее в щечку и свалили, чтоб не злоупотреблять добротой милой крошки. Субботний день пошел наперекосяк - и в самом деле, что хорошего: выключились с одного косяка на троих, как пионеры, эти двое весь день продрыхли, я до одури навтыкался в какого-то макулатурного Дрюона - и теперь в голове дикая каша, все друг друга жрут и травят в красивом антураже… Но почему-то я был дико рад, как все сложилось: и речугу Тим толкнул потрясающую, и  вообще день получился отличный, а в “Сайгон” завтра сходим, отчего бы двум благородным донам… а теперь мы летели по ступеням вниз и ржали - да что-то мы все время только и делаем, что ржем, когда не спим. Метро было совсем рядом - ну буквально Невский перейти. То есть мы бы прекрасно успели и до “Площади Мира” доскакать, только  один из наших  не захотел лишний раз оказываться в тех местах. Вечерний Невский сиял фонарями и красотой, но в смысле пожрать или закупиться какой-нибудь едой был для нас совершенно бесполезен. В пустом метро мы и вовсе не стеснялись условностями – катались по полу, гонялись друг за дружкой, опять орали про  El pueblo unido, вообще вели себя вызывающе. А потом, вытряхнувшись на пронизанный всеми ветрами Васильевский остров, горько сокрушались, что не дал нам господь мозга и не взяли мы «топоров» на вечер, так и придется помирать от скуки всухую. «Тебе что, со мной скучно? Может, я домой пойду?» - вскинулся Тим, но быстро опомнился и прекратил валять дурака... вернее продолжил. А то бы я точно кого-нибудь проклял, как магистр Жак де Моле одного короля, который тоже был красавчик и в амбицию не дурак вломиться.