Текила-любовь - Лаврова Дарья. Страница 3

Первым на сцену вылез Димка, в серой футболке и длинных шортах; за ним сразу вышли Андрей и Миша. У последних была подвёрнута левая штанина джинсов, правую же они почему-то решили не трогать.

– «Измену»? – спросил Димка Мишу. Лицо его было на удивление серьёзным, на лбу еле заметно блестели капли пота.

– Да.

– Раз, два, три, – тихо отсчитал он. – Погнали! – и со страстью ударил по барабанам.

Миша орал в микрофон наглым отвязным голосом, отчаянно впиваясь в него пальцами. Андрей изо всех сил бил по струнам. Казалось, ещё пара минут – и он порвёт их. Время от времени Димка визжал, бил по барабанам, дёргался и смотрел по сторонам безумными чёрными глазами.

подпевал Андрей, то прыгая по сцене, то падая на колени, а потом снова поднимаясь на ноги.

На сцене Дима отрывался больше всех, остервенело колотил палочками по барабанам, тряс головой, смеялся, улыбался во весь рот самой счастливой и открытой улыбкой. Этакий эмоциональный бессловесный стриптиз – невооружённым глазом видно, что человеку в данный момент просто до безумия, невероятно, невыносимо, неприлично кайфно от всего происходящего с ним и вокруг него!

По большому счёту, «Муравьи» были неоригинальными и не модными и тем более не являлись альтернативной группой. Они знали всего три аккорда, зато те, что надо. Группа эта появилась год назад и состояла из трёх студентов первого курса инженерного факультета. Их главным ориентиром стали SeX PiStolS. Парни заняли подвал в одном из общежитских корпусов, стали репетировать и выступать. Андрей Беляев – бас-гитара, Миша Фадеев – вокал, Дима Васильев – ударные. Они считали, что панк-рок, алкоголь и секс – лучшие вещи на земле. А Москва – самое лучшее место.

После выступления к нему подошла невысокая девочка с круглыми чёрными глазами. Та самая, которая буквально раздела его взглядом в лифте сегодня утром. Она пила какой-то странный коктейль с зелёными листьями и восторженно смотрела на него снизу вверх.

Манеру знакомиться Димка перенял у африканских студентов. Это выглядело нагло, но действовало безотказно. Никаких тебе «привет» и «здрасте», а сразу и нахальным тоном:

– Как дела?

– Нормально! – хихикнула девчонка.

– Как зовут?

– Юля, – ответила она приятным, чуть прокуренным голосом.

Васильев уже знал, что она пойдёт с ним. Или он пойдёт с ней. Это уже было неважно.

– Димка-а-а, а ты меня любишь?

– Ага… – равнодушно отзывался он сквозь сон.

– Нет, не любишь.

– Ага.

Юльки в жизни Димы стало слишком много за последнюю неделю. Тупая она какая-то, думал он. Смазливая – да. Весёлая – даже слишком, а говорить не о чем. Сплошные телячьи нежности и сюсюканья, как у глупой мамаши-наседки на детской площадке: «Ах ты, мой зайка, Димочка, солнышко, ах ты, мой муси-пусик…» Тошнит уже. Он не зайка, не солнышко и уж тем более – никакой не муси-пусик!.. Он панк-рок играет, а она его Димулькой зовёт.

Дима не хотел её рисовать, но Юлька настояла – захотелось, мол, ей картину, где она голая лежит рядом со львом. Димка фыркал, но рисовал. Лев был большущим, на всю кровать – игрушка. Юлька требовала, чтобы зверь на бумаге выглядел как живой, будто вот-вот зарычит. Всё девчачьи заморочки.

Лев получился как настоящий, а Юлька… Юлька не была похожа на себя. Но и это Димку не особо волновало – его больше беспокоил многозначительный взгляд Аньки. Торжествующий взгляд. Ему так и чудилось, что подруга вот-вот рассмеётся в лицо ему и прокричит что-то вроде: «А Васильев влюбился! Так волнуется, что рисовать разучился!.. Ручонки-то дрожат!..» Она ведь, наверное, думает, что её предсказание сбывается… Как бы не так, думал Димка.

Пора, как говорится, драть от неё когти, пока Юлю не начали принимать за его девушку. Хотя было уже поздно. Много раз их видели вместе: высокий барабанщик идёт куда-то размашистой походкой пофигиста, а рядом, еле поспевая, семенит Юлька со счастливой улыбкой на румяном круглом лице. Он высокий, а она маленькая, на каблуках едва достаёт ему до плеча.

И всё время: Димка – Димка, Димка – Димка.

Он проснулся в шесть утра, оттого что солнце светило ему в лицо. Юлька пробормотала что-то во сне и отвернулась к стенке. В утренней субботней тишине кто-то хлопнул дверью. Совсем близко. Спать больше не хотелось. Он включил компьютер и проверил почту. Пришло письмо из фан-клуба «Наива» и одно сообщение в «аську» – от девушки, с которой он познакомился на форуме университета две недели назад. Просто общение – трёп обо всём и ни о чём. «А я всё чаще замечаю, что меня как будто кто-то подменил…» – еле слышно напевал он себе под нос.

Девчонка эта жила в Зеленограде. Он там всех знал, а её нет. Скрывалась она под именем Катёнок. Ник, примитивнее которого придумать было сложно. Казалось, фантазия всех девочек-подростков работала в одном направлении под названием – назад в детство. Все эти Заиньки, Солнышки и Катята – производные от имён – вызывали у него ехидную ухмылку и воспоминание о первом сознательном визите в детскую поликлинику, где работал его отец. В большинстве своём Заиньки и Солнышки почти ничем не отличались, а вот новенькая Катёнок болела за «Спартак» и разбиралась в рок-музыке. Кто же эта Катя шестнадцати лет, которая любит футбол и собирается поступать на архитектуру в его же универ?

Он ответил на сообщение и, выйдя из Сети, посмотрел свежим взглядом на два последних рисунка. Мало того что Юлька получилась совсем не похожей на себя – её лицо было то же, что с первой картины, когда он рисовал Таньку. Один в один. Обе девочки смотрели своими рисованными глазами и, казалось, глумились над ним. Димка серьёзно думал, что он сойдёт с ума, если будет и дальше смотреть на них.

В десять он отправил смс Аньке, чтобы днём зашла посмотреть его художества, и, неожиданно обнаружив под кроватью две пары мятых джинсов и старую футболку, решил спуститься на первый этаж в прачечную.

Ему казалось, что это уже было когда-то: он знал, что в прачечную общежития придёт та странная девчонка, которая уже третьи сутки ночует с его глуповатым соседом мексиканцем. Он её не видел. Андрюха говорил, что утром она чистила зубы в общей ванной и выглядела при этом не менее аппетитно, чем прошлым вечером. Она пронеслась мимо, задев Димку острым загорелым локтём, в обнимку с пакетом, откуда торчали разноцветные штанины, рукава и воротники, и остановилась у окна; потом нервно запихнула шмотки в стиральную машину и включила музыку в плеере.

В прачечной пахло сыростью, порошком и кондиционером для белья. Дима сидел на корточках у крайней машины, держа в руках смятую чёрную майку с истеричной надписью. Забросил джинсы и пару футболок, засыпал порошок и, выпрямившись, посмотрел на девчонку. Она танцевала перед стиральной машиной под звучавшую только для неё одной музыку, будто бы и нет его рядом, будто она одна в этой комнате.

Слева, в одной из соседних комнат, включили «Mucho mambo» на полную громкость, справа за стеной, несмотря на утро, китаянки пели в караоке русские песни, тихо гудели стиральные машины, и непринуждённо танцевала девочка. Васильев решил, что она приехала из Мексики или Колумбии.

– Что будет дальше? – спросил он сам себя и тут же увидел ответ: в дверях, будто из тумана, появился его сосед Начо, он подошёл к смуглой девчонке, обнял её, и они стали нежно целоваться, как в традиционном финале латиноамериканского сериала. Это были именно те люди, та девушка, то место, те звуки и запахи – он, как будто проживал заново этот маленький эпизод своей жизни. Димка был уверен, что происходящее уже было с ним, но не помнил когда именно. Знай он заранее, что его сознание вздумает вдруг играть с ним такие злые шутки, стоит ему увидеть какую-то, больную на голову мексиканку, остался бы в комнате, с Юлькой, рисовал бы себе спокойно, но нет – приспичило постирать джинсы…