Проснись, моя любовь - Шоун Робин. Страница 33

Дверь резко захлопнулась за служанкой. В воцарившейся тишине было слышно пламя и треск огня.

Морриган отвергает лорда! Как нелепо. Невозможно представить себе его отвергнутым. Никем.

Жара, излучаемая камином, была невыносима. С мокрых концов волос поднимался пар. Она вскочила и бросилась открывать двери на балкон.

Солнце было ярким и желтым, небо — чистым, голубым. Темное пятнышко висело и танцевало в вышине. Тишина была осязаемой.

Элейн покрутила золотое кольцо на пальце, бессознательно ища алмаз со своего обручального кольца, который привыкла теребить.

Был бы это Чикаго, подумала она, небо было бы серым и грязным, — вот что можно было бы увидеть. Она бы сидела за столом с огромной кучей не сделанных отчетов с таблицами. Из прихожей бы раздавались щелкающие звуки пяти принтеров.

Темное танцующее пятнышко резко нырнуло вниз.

Нет. Шесть дней тому назад она проснулась в этом времени. Мысленно Элейн вела отсчет с того дня, когда она бы могла проснуться в двадцатом столетии, — с понедельника.

Она нахмурилась.

Была бы сейчас у себя дома — занималась бы субботней уборкой. И Мэтью был бы… где?

В своем кабинете, корпя над учетными журналами? В офисе?

Маленькое пятнышко увеличивалось все сильней и сильней, бесформенный комок превращался в птицу. Она стремительно мчалась по воздуху, и когда ее клюв был буквально в нескольких дюймах от макушки дерева, птица резко по дуге поменяла направление и устремилась в небесную высь.

В прошлую ночь лорд непрерывно говорил. Что, интересно, имелось ввиду, когда лорд сказал, что раньше он не понимал?

Слава Богу, что у нее — вернее у Морриган — сейчас критические дни. И что Кейти сказала об этом Фрицу, а тот, в свою очередь, передал это своему господину. Он наверняка не побеспокоит ее сейчас. Викторианцы считали менструацию опасным делом — реакция Кейти подтвердила это. Элейн могла бы изобразить, что у нее спазмы живота. Это дало бы ей недельную отсрочку от угрозы быть помещенной в сумасшедший дом.

Она взглянула на золотое кольцо, которое бессознательно крутила вновь и вновь.

В то первое утро Хэтти требовала, чтобы Элейн отдала его ей, как будто было преступлением носить обручальные кольца. Как будто брак сам по себе был криминалом.

Неужели Морриган заставили отвергнуть лорда?

Показывал ли он ей книжку с иллюстрациями перед тем, как отправиться с ней в постель?

Кейти поскреблась в дверь. Живот заурчал в ожидании. Она с отвращением взглянула на него. Если в скором времени ей не удастся вернуться в свое время, тело Морриган станет таким же пухлым, каким было ее собственное в двадцатом веке. Эти мысли, тем не менее, не удержали Элейн от того, чтобы поудобней усесться на бамбуковом стуле.

Голос за дверью что-то бормотал, Кейти отвечала, ее голос был выше того, другого. Элейн улыбнулась. Вопреки ее предыдущему предположению, воду из ванны не вылили с балкона, а унесли так же, как и принесли. Кейти привлекла в помощь себе младшую сестру Мэри — маленькую служанку, выносящую ночной горшок.

Дверь тихо распахнулась, Элейн в предвкушении подалась вперед.

Вошел лорд, держа в руках серебряный поднос с завтраком.

Сделав сальто в животе, голод умер с кратким обиженным всхлипыванием.

Лорд был одет в облегающие кожаные бриджи и сапоги до колен, аналогичные тем, которые были на нем в ту первую злополучную встречу после ванны.

Белая рубашка, заправленная в мягкие коричневые панталоны, на самом деле являлась не совсем рубашкой. Это было что-то типа хлопкового пуловера с тремя расстегнутыми пуговицами спереди, демонстрирующим обнаженную грудь, покрытую темными кудрявыми волосами.

Он поставил поднос на стол, затем подошел к Элейн, сидевшей около балконных дверей. Его каштановые волосы отливали медным огнем в потоке солнечных лучей, льющихся из открытых дверей, решительное, открытое лицо было серьезным. Волосы завивались за ушами в два прекрасных локона.

— Пожалуйста, примите мои извинения.

Взгляд Элейн взлетел вверх. Чего она не ждала от их встречи после прошлой ночи, так это извинений. Это было странно разочаровывающим.

— Я не мог и подумать, что Хэтти сможет когда-либо причинить вам физический вред, хотя, когда она пришла ко мне, я заметил, что она не в себе.

На щеках Элейн полыхнул жар, когда она дословно вспомнила сообщение лорда о его последней встречи с Хэтти.

— Я приказал ей покинуть мой дом, но получилось, что вместо этого уехал сам, не оставив распоряжений проконтролировать ее отъезд. За это я приношу свои глубочайшие извинения.

Лорд подошел ближе. Лицо Элейн оказалось на уровне его… бедер. Немедленно она вспомнила шуршащее трение и масляную мягкость кожаных штанов, касающихся ее возбужденного тела. Вспомнила распространяющиеся электрические волны…

ПМС.

Вот почему она была так восприимчива к ласкам лорда прошлой ночью. В двадцатом веке у нее всегда повышалось либидо в такие дни месяца. Журнальные статьи утверждали, что эти всплески естественны, — тело хватается за свой последний шанс забеременеть.

Должно быть, именно это явилось причиной ее агрессии к Хэтти, когда та забрала ключ от комнаты. И вот почему ей было все тяжелей и тяжелей контролировать свое самообладание.

От лорда исходил слабый мускусный запах. Он тут же вызвал легкое волнение в ее теле, которому полагалось дремать, упустив последний шанс репродукции. Выпуклость под кожаными бриджами лорда, казалось, увеличивается в ответной реакции на ее мысли.

С другой стороны, размышляла Элейн, мучая золотое кольцо, у нее были неистовые гормоны и в двадцатом веке, но ее не кидало в крайности там. С горящими щеками она откинула голову назад, смотря на лорда снизу вверх.

Серьезное выражение на его лице померкло, уступая место частично насмешке, частично тому, что Элейн никогда раньше не видела на лицах мужчин. Жаркий румянец щек распространился по шее и груди, интуитивно понимая этот взгляд. В нем было знание близости. Плотской близости. Обнаженной кожи и шелковой, горячей, влажной плоти.

Прикрыв глаза, он поднял правую руку, согнув указательный палец. Элейн с чисто женским любопытством посмотрела на руку, на вытянутый палец. Он выпрямил руку, добавив к указательному пальцу средний. Узнавание резко пронзило Элейн между ног. Он выглядел как тогда, этот палец. Когда прошлой ночью она чувствовала его внутри себя, ей казалось, что он толстый. Немедленно щеки Элейн стали еще пунцовей.

Лорд нежно провел по темному синяку на ее левой щеке. Его мозолистый, слегка шершавый палец оставлял прохладный, по сравнению с жаром румянца, след. Он провел им по переносице, спускаясь по другой щеке.

— Твоя кожа такая мягкая, подобно шелку. Ты помнишь, что чувствовала шелк прошлой ночью, помнишь? Когда я тер его, вращая и вращая своим пальцем. Когда я ласкал его внутри тебя…

Элейн читала о внезапно самовозгорающихся людях. Она гадала, было ли это тайной природы или актом самоуничтожения.

— Не надо смущаться. — Синева его глаз ласкала теплым морем. — Я хочу, чтобы ты получала удовольствие от того, что я делаю. — Он выводил замысловатые узоры, перемещая палец вверх и вниз по горящей коже. — Я хочу, чтобы ты хотела меня, Морриган. Как жене следует хотеть своего мужа.

Он очертил кожу за ее ухом, его плоть была прохладная, шершавая. Элейн, полностью завороженная этими морскими глазами и нежной лаской телесных обещаний, перестала думать, перестала дышать. Кончик пальца возвращался обратно по своему пути, очерчивая кожу за левым ухом.

— Понимаешь? — его голос стал глубже. — Это причиняет тебе боль?

Невероятно длинные ресницы прикрыли его глаза, густые тени легли на щеки. Медленно он поднял веки, радужные оболочки глаз казались тонкими кольцами синевы, зрачки — бездонными темными омутами.

— Фриц рассказал мне, что произошло. Покажи мне, где еще ты ранена.

Горящее полено развалилось в камине. Жар отлил от лица Элейн.

Ну, конечно! Фриц, наверняка, рассказал ему. Он доложил ему обо всем. Как она дралась и избивала старую женщину. Как громко и непристойно бранилась.