Пламя любви - Картленд Барбара. Страница 34

Но и на стезе порока Чар осталась неудачницей. Хитрость странно сочеталась в ней с простодушием: то она хладнокровно разыгрывала сложнейшие комбинации, то вдруг прокалывалась, и как-нибудь очень глупо.

В конце концов, она все-таки оставалась человеком, несчастной женщиной, так и не забывшей свою горькую юность, и стоило затронуть ее слабое место, как она ослабляла хватку и выпускала жертву из своих когтей. Многие так ускользнули от нее, благодаря за это судьбу, но не понимая, как и почему им повезло.

В глубине души Чар мечтала о мире и комфорте, который принесет ей богатство.

Алчно гоняясь за деньгами, она, сама того не понимая, искала любви, которой не знала даже в детстве.

Жалкое существо! Но, чтобы ощутить к ней сострадание, необходимо было проникнуть взором сквозь толстую броню эгоизма, злобы и порока.

О том, что Мона вернулась в Англию, Чар узнала по чистой случайности. Выпивая в маленьком баре в лондонском Вест-Энде, она услышала, как какой-то мужчина рядом говорил своему спутнику:

— Не знаешь, где сейчас Хьюз?

— Я его не видел с тех пор, как он тренировал жеребцов для Неда Карсдейла, — ответил другой. — Отличный парень, но ни одного забега выиграть для бедняги Неда ему не удалось.

Первый рассмеялся:

— Да Нед никогда бы и нигде не выиграл! Он вообще не получал денег — только тратил. Мне говорили, жена после него осталась без гроша и с кучей долгов.

— Ну, с таким личиком, как у нее, бедность не проблема.

— Да, выглядит она классно! — согласился тот. — Кстати, я ее видел месяц назад. Сходила с самолета в Кройдоне. Меня не узнала, так что я не стал с ней заговаривать. Должно быть, прилетела из Лиссабона.

— Я бы с удовольствием с ней повидался, — ответил другой. — Что-что, а посмотреть на Мону Карсдейл всегда приятно! Старина Нед от нее был просто без ума — вечно «Мона то», «Мона се». И я прекрасно его понимаю.

— Все Вейлы хороши собой, — подтвердил первый. — Я в школе учился с одним Вейлом — такой был красавчик, девчонки по нему просто с ума сходили. Его убили под Пашендалем.

Вначале Чар слушала рассеянно, но теперь навострила уши и скоро под каким-то предлогом вступила в беседу.

Уходя из бара, она уже знала все, что хотела знать, и, вернувшись к себе, тут же написала Моне.

Дело не только в том, что Чар очень хотелось с ней повидаться, она, как всегда, страшно нуждалась в везении. Но, кроме того, она сразу сообразила, чем Мона сейчас может быть ей полезна.

Как удачно, думала Чар, что именно сейчас она мне подвернулась!

Дело в том, что Чар, как обычно, затеяла интригу. Дело это было для нее самое обыкновенное — за последние двадцать лет дни, когда она ничего не замышляла и не интриговала, можно было по пальцам посчитать.

Она только и делала, что плела вокруг людей свои сети, каждому находя место в головоломке, которой предстояло сложиться к ее выгоде.

С самого своего возвращения в Англию она плотно приклеилась к человеку по имени Джарвис Леккер.

Чар познакомилась с ним на пароходе, на котором возвращалась из-за границы в начале войны. Она сразу поняла, что с этим человеком они в чем-то похожи — он так же расчетлив — и если она сможет оказать ему какую-нибудь услугу, то получит щедрое вознаграждение.

Джарвис Леккер был из тех людей, что, как говорится, «сами себя сделали»: сообразительный, с деловой хваткой, с поразительной способностью оказываться в нужное время в нужном месте. Дед его был евреем из Германии; отец выучился на инженера и недурно зарабатывал, а сам он начал с работы в магазине велосипедных запчастей в Ковентри.

В тридцать пять лет Джарвис Леккер владел собственным автомобильным заводом и разрабатывал новый тип моторов. Пятнадцать лет спустя выяснилось, что двигатель, созданный под его руководством, незаменим в воздухе, и перед самой войной Джарвис Леккер переключился с автомобилей на самолеты.

Он уже достиг солидного возраста, купался в деньгах, однако положения в обществе пока не приобрел. А ему, как и многим другим людям того же типа, очень этого хотелось.

Первую половину жизни он гнался за деньгами и получил их в избытке, однако, к его удивлению, выяснилось, что есть на свете немало вещей, которых за деньги не купишь.

Ему хотелось завоевать вес не только в кругах промышленников и финансистов, но и в том кругу общества, что так ценится и имеет такое значение в Англии, — в так называемом «высшем свете».

Чар, отлично умевшая угадывать чужие потребности, догадалась о его желании намного раньше, чем сам он в этом признался, и приложила все усилия, чтобы произвести на него впечатление дамы из высшего общества, знающей там всех и вся.

В женщинах Джарвис Леккер не разбирался; Чар с ее отрывистой речью, острым языком и презрением ко всем прочим пассажирам развлекла его и заинтересовала.

Кроме того, немало впечатлило его то, что Чар всю жизнь путешествует, бывала в таких местах и видела много такого, на что ему вечно не хватало времени.

В разговоре она привлекла его проницательностью и остроумием. Скоро он понял, что Чар добывает средства к жизни своим умом, как и он сам.

Именно Чар напрямик объяснила ему, кто ему нужен.

— Жена, — сказала она. — Жена, которая будет тратить ваши деньги и знакомить вас с нужными людьми.

— Женщина из высшего общества, — проворчал Джарвис Леккер, и Чар с ним согласилась.

А случайно подслушанный разговор в баре подал ей отличную идею.

Она страшно боялась потерять Джарвиса Леккера — а рано или поздно это должно случиться; ведь не вечно ей обманывать его, притворяясь светской дамой. «Нужно стать для него необходимой, — думала она. — Но как?»

Она знала: Джарвис Леккер щедр к тем, кто ему полезен, — но и безжалостен. Едва он обнаружит, что от Чар нет больше пользы, — выкинет ее на улицу так же спокойно, как увольняет ненужных ему рабочих.

И вдруг в ночи страха и отчаяния ярким огоньком сверкнула мысль о Моне! Да, конечно, не факт, что Мона согласится, однако… Чар, кажется, догадывалась, почему она вернулась домой.

Тот вечер в Париже, в переполненном ресторане, когда Мона испугалась, увидев ее, и явно не хотела быть замеченной, сказал Чар все, что нужно знать. Итак, в деле замешан мужчина!

Разумеется, всегда где-то прячется мужчина, иначе не бывает. Чар мыслила просто и грубо, и, как правило, ее умозаключения о людях оправдывались.

В Каире она потратила немало времени и сил, пытаясь разгадать тайну Моны. Впрочем, загадка уединенной виллы на берегу Нила так и не открылась ни ей, ни другим любопытствующим.

Она подкупала слуг в гостинице, где жила Мона, но безуспешно — они ничего не знали. И к тому времени когда Мона скрылась с парохода в Луксоре, о ее личных делах Чар знала не больше, чем при первой встрече. Нечасто приходилось ей терпеть такие неудачи!

Однако несколько секунд в Париже дали ей желанный ключ к разгадке. Кто такой Лайонел, она быстро выяснила. Это было несложно: метрдотель знал всех порядочных людей, посещавших его ресторан. Карьеру Лайонела легко было проследить по прессе и общедоступным справочникам: Париж, Египет, Вена. Чар записала даты и стала сравнивать.

Нет нужды говорить, что ей сразу бросилось в глаза: исчезновение Моны из Египта совпало по времени с переводом Лайонела из Каира в Австрию.

Услышав о возвращении Моны, Чар навела справки в Лондоне. Узнала, что Лайонел умер в Америке. Это ей и требовалось! Мона свободна, вернулась домой, живет в деревне, возможно, скучает и, быть может, жаждет повидать старых друзей.

Чар почти надеялась, что Мона встретит ее с радостью, но нескрываемый страх на ее лице, когда Чар упомянула Лайонела, ясно дал ей понять, что на это рассчитывать не стоит. Мона ее боится.

Что ж, оно и к лучшему, сказала себе Чар. Она привыкла иметь дело с теми, кто ее боится, привыкла добиваться своего, используя страх как оружие. И все же это заставляло задуматься. Чего Мона так испугалась?

Тот человек мертв — она, Чар, уже ничем не в силах ему навредить. Так в чем же дело?