Хороша была Катюша - Федорова Мария. Страница 21

– Может быть, и так. При условии, что у женщины благополучная личная жизнь, хорошая семья. Тогда действительно можно на работе не зацикливаться. А тут...

– Так, может, стоит сосредоточиться на личной жизни?

– У меня ребенок маленький, мама старенькая...

– Не такой уж маленький – уже в школу пошел. И не такая уж старенькая – и работает, и с внуком сидит, и по дому помогает. Так что нечего стонать.

Светлана не любила таких разговоров. Она привыкла как щитом закрываться мамой и Пашкой от всяких мыслей о своей неудачной женской судьбе. А тут перед ней сидела Ольга, сумевшая совместить все: благополучие в браке, успехи на работе и внешность кинозвезды. Легко ей говорить об устройстве личной жизни – на нее до сих пор мужики оборачиваются, а в школе злые языки судачат, что любовь старшеклассников к факультативам по математике связана с красивыми ножками учительницы, которая, пренебрегая неписаными школьными законами, не желает их прятать под бесформенные юбки... А Свету необходимость купить хоть какую-то тряпочку загоняет в тупик, из которого нет выхода. Тем более – сейчас, после того, как пришлось собирать в школу Павлика. И жизнь в двухкомнатной «хрущевке» с ребенком, мамой, а часто и с сестрой романтическим настроениям не способствовала. Так что все разговоры об устройстве личной жизни Света привыкла или молча игнорировать, или обрывать, если уж очень приставали.

Помолчав, она решила сменить тему:

– Оль, знаешь, мне покоя не дают мысли об Анечке Юрковой. Лето прошло, как у нее дела, не знаешь?

– Как же мне не знать. Я у нее классный руководитель. Только толку-то от меня... У Анечки в августе умерла мама. Опеку оформляет какая-то двоюродная тетя – и то спасибо. Иначе девочка попала бы в интернат, у нее никого близких нет. Похороны организовывали люди с последнего места работы покойной. Я и многие ребята из класса там были...

Ольга замолчала. У нее в глазах стояли слезы. Светлана растерялась – она никак не ожидала увидеть подругу такой. Было видно, какую боль причиняет ей этот разговор, но она, помолчав, продолжила:

– Ты знаешь, я такого жилья никогда в жизни не видела. Однокомнатная малометражная квартира в сыром полуподвале. Бедность вопиющая... Но при этом какой-то странный уют, даже, представь себе, во время похорон. До потолка стеллажи с книгами, живые цветы, фотографии в рамках, хорошие репродукции. Пианино стоит – девочка музыкальную школу закончила, педагог говорит, что она очень одаренная. И не только в музыке – с шестого класса сама себе свитера вязала, юбки и брюки шила. В доме везде какие-то лоскутные подушечки, вязаные пледы... И Анечка – будто не живая. Она не плакала, не жаловалась. На все – два слова: «спасибо» да «пожалуйста»... Ребята с ней поговорить пытались, я несколько раз заходила, надеялась как-то лед растопить. Ни в какую – «мне ничего не надо». Однажды я ее застала в таких слезах – думала, никогда не успокоится. Минут сорок рыдала в голос, запершись в ванной. А вышла – опять «спасибо, что зашли»... В общем, Свет, не знаю я, как ей помочь. У меня такое чувство, что она себя отделила от всего мира. И раньше девочка была не очень общительная, а теперь совсем замкнулась в своем горе. Мне кажется, она жить одна будет. У тетки своя семья, хорошо еще, если она хоть как-то станет сироту поддерживать.

Света слушала этот рассказ, и слезы подступали к ее горлу. Сирота – слово-то какое горькое...

Глава 17

Накануне встречи со Стасиком, то есть Станиславом Сергеевичем Прохоровым, лейтенантом милиции, работающим в областном отделе по борьбе с экономическими преступлениями, Катерина практически не спала. С трудом задремав в половине второго ночи, она проснулась, когда в окно еще смотрела полная луна. Катерина встала и пошла на кухню – единственное место, где ей можно было остаться одной. В отсутствие Олега она ночевала дома, но старалась пораньше уйти и попозже прийти, принять ванну – последнее удовольствие, которое ей сейчас было доступно, – и улечься на жестком и неровном кресле-кровати.

Это узкое ложе никак не способствовало отдыху и расслаблению, а сейчас Катя не могла бы спать и на пуховых перинах. В ее голову лезли бесконечные мысли о том, как обрадуется Олег, узнав, что она сумела организовать для него большой и выгодный кредит. Как наконец-то у них появится возможность снять, а может быть, купить или начать строить собственное жилье, как развернется Олежкин бизнес и она наконец уйдет с постылой службы, чтобы по мере сил помогать любимому в делах и вить для него уютное гнездышко.

Хорошо бы еще съездить отдохнуть за границу – повсеместная реклама туристических туров давно не давала Кате покоя. Причем в отличие от большинства не слишком обеспеченных девушек она игнорировала предложения, поражающие явной дешевизной. Она не собиралась экономить на своих удовольствиях. К ее ногам должны упасть самые дорогие курорты, лучшие отели, где умеют держать класс...

Стоя у окна на тесной кухне маминой квартиры, Катерина уносилась в мечтах на солнечные пляжи с пальмами, будто нарисованными на фоне ярко-синего неба, спускалась с аквалангом к пестрым рыбкам Красного моря – этот дивный подводный мир она недавно видела по телевизору. К ее услугам были частные самолеты и роскошные белоснежные яхты, где Олег в морской форме всматривался в даль с капитанского мостика, а она в ярко-алом весьма откровенном купальнике (а может быть, и вовсе без него) лежала в шезлонге, держа в загорелой руке бокал с ледяным коктейлем...

– Катя, ты что не спишь?

Более болезненное возвращение на землю трудно было придумать – в дверном проеме стояла заспанная Ольга Ивановна. На байковую ночную рубашку в мелкий синий горошек был наброшен линялый ситцевый халат, жидкие седые волосы стояли дыбом...

– Ничего. Все нормально. Иди спать.

Вздохнув, Катерина выпила стакан воды и вернулась в постель, чтобы оставшиеся до утра часы мучительно ворочаться с боку на бок. Она впервые так волновалась – никогда раньше ни для одного мужчины она не затевала никаких дел, справедливо считая, что это они должны заботиться о ее будущем. С Олегом все было иначе – интуиция подсказывала Катерине, что этого мужчину она сможет удержать рядом, только если будет очень ему полезна. Еще лучше – необходима.

– Оксана сказала вам мои условия?

Станислав Сергеевич назначил Кате встречу на троллейбусной остановке в отдаленном спальном районе. Оказавшись там на десять минут позже оговоренного времени, Катя испугалась, что «продажный мент» не стал ее дожидаться. Рядом не было никого, в чьем облике она могла бы угадать того Стасика, который когда-то учился с Ксюшей, а потом выбрал службу, которая и опасна, и трудна. В ней все-таки живы были стереотипы старого советского кино, и она искала глазами кого-то вроде «знатоков» – любимых киногероев ее мамы. Но оказалось, что переговоры предстоит вести с мальчишкой, больше напоминающим чуть остепенившегося «трудного подростка».

– Да, я все знаю. Меня устраивает.

– Сами понимаете, я изрядно рискую, берясь за такое дело. Мне хотелось бы знать, как вы собираетесь распорядиться кредитом и с чего будете его возвращать?

– Не думаю, что вас это касается! – Катерина аж позеленела от злости. Ни в коем случае не будет она посвящать этого проходимца в дела своего жениха. Не дождется!

Стасик с изумлением смотрел на взрыв возмущения, охвативший яркую брюнетку, которую порекомендовала ему Ксюшка. Будь у него другие варианты, он никогда не взялся бы сотрудничать с девчонкой-секретаршей, которая, как намекнула ему Оксана, берет деньги для своего хахаля. Мало, что ли, он видел таких доверчивых дур? Мужик заберет деньги и смоется, а эта кукушка начнет стонать, что любимый оказался мерзавцем. А кто деньги вернет? У нее за душой наверняка ни гроша – судебные приставы будут плакать от жалости... И эта мартышка еще смотрит на него свысока. Проучить бы нахалку, да ладно...