Энн в Редмонде - Монтгомери Люси Мод. Страница 17

Диана благоразумно воздержалась от дальнейшей критики, но мистеру Гаррисону угодить оказалось гораздо труднее.

— Во-первых, — заявил он, — в рассказе слишком много описаний. — И потребовал: — Выбрось все свои «цветистые» обороты.

Энн в глубине души подозревала, что мистер Гарри-сон прав, и скрепя сердце вычеркнула почти все описания природы, хотя, для того чтобы окончательно удовлетворить придирчивого мистера Гаррисона, ей пришлось переписать рассказ три раза.

— Но я уже выбросила все описания, кроме заката солнца, — возражала она. — А с ним я расстаться не могу. Это самое лучшее место.

— Оно не имеет никакого отношения к сюжету, — настаивал мистер Гаррисон, — и вообще тебе не следовало писать о богатых людях. Что ты о них знаешь? Почему ты не написала о деревне вроде нашего Эвонли, разумеется, изменив имена, чтобы миссис Линд не вообразила, что героиня — она.

— Нет, этого делать нельзя. — Энн покачала головой. — Эвонли — прелестная деревня, но для рассказа нужно гораздо более романтичное окружение.

— Я уверен, что в Эвонли было достаточно романов, да и трагедий немало, — сухо заметил мистер Гаррисон. — А твои персонажи вовсе не похожи на живых людей — ни городские, ни деревенские. Они слишком много говорят, и речь у них слишком возвышенная. В одном месте этот твой Далримпл не умолкая разглагольствует на протяжении двух страниц, не давая девушке и словечка вставить. Если бы молодой человек так себя вел в реальной жизни, девушка вытолкала бы его за дверь.

— Это неправда, — категорично заявила Энн. Она-то считала, что очаровательное поэтическое признание Далримпла завоевало бы любое девичье сердце. К тому же возвышенная благородная Эмилия не могла никого «вытолкать за дверь». Эмилия никого не выталкивала, она «отклоняла» предложения неугодных ей поклонников.

— И вообще, — безжалостно продолжал мистер Гаррисон, — мне непонятно, почему она не выбрала Мориса Деннокса. Он настоящий мужчина. Допустим, он совершает плохие поступки, но он действует, тогда как Персиваль только вздыхает и закатывает глаза.

— Закатывает глаза?

Это было еще хуже, чем «выталкивать за дверь».

— Морис Леннокс — злодей, — возмущенно заявила Энн. — Мне непонятно, почему он всем нравится больше, чем Персиваль.

— Персиваль слишком хорош. Он раздражает. Когда будешь в следующий раз писать портрет героя, добавь ему человеческих слабостей.

— Эмилия не могла выйти замуж за Мориса. Он негодяй.

— Он бы исправился под ее влиянием. Человека можно исправить, а вот медузу уже не исправишь. Рассказик твой не так уж плох, читается живо — этого отрицать нельзя. Но ты еще слишком молода, чтобы писать приличные рассказы. Подожди лет десять.

Энн дала себе зарок, что следующий рассказ она вообще никому не покажет. Слишком неприятно слушать всю эту критику. Джильберту она рассказ читать не стала, хотя и сообщила, что собирается послать его в журнал.

— Если его напечатают, тогда и прочитаешь, а если нет, то пусть лучше никто его не увидит.

Марилла ничего не знала о писательских замыслах Энн. В своем воображении Энн читала Марилле рассказ, напечатанный в журнале, выслушивала ее похвалу — в воображении все возможно! — и затем с торжеством объявляла, что автор рассказа — она.

И вот Энн отнесла на почту внушительных размеров пакет, адресованный с очаровательной самоуверенностью и непосредственностью молодости в самый толстый из «толстых» журналов. Диана ждала ответа от редактора с таким же нетерпением, как и сама Энн.

— Ты думаешь они нам скоро ответят? — спрашивала она.

— Я думаю, не позже, чем через две недели. Как я буду счастлива, если они его возьмут!

— Конечно, возьмут и, наверное, попросят присылать еще. Когда-нибудь ты станешь такой же знаменитой писательницей, как миссис Морган. И я буду гордиться, что была твоей подругой детства.

Прошла неделя, заполненная сладкими мечтами, а затем наступило горькое пробуждение. Придя вечером к Энн, Диана увидела, что у подруги заплаканные глаза, а на столе лежит вскрытый конверт и помятая рукопись.

— Что такое, Энн? — воскликнула Диана. — Неужели тебе вернули рассказ?

— Да, — всхлипнула Энн.

— Редактор, наверное, сошел с ума. Как он это объяснил?

— Никак. В конверт вложен напечатанный на машинке листочек, на котором написано, что рассказ им не подходит.

— Я никогда не ждала ничего хорошего от толстых журналов, — заявила Диана. — Рассказы в «Канадской женщине» гораздо интереснее, хотя стоит она дешевле. Наверное, редактор настроен против всех авторов, которые не американцы. Не расстраивайся, Энн. Вспомни — миссис Морган тоже поначалу возвращали рассказы. Пошли его в «Канадскую женщину».

— Да, пожалуй, — кивнула Энн, несколько утешенная словами Дианы. — И если там его напечатают, я пошлю экземпляр американскому редактору. Но описание заката придется выкинуть. Мне кажется, мистер Гаррисон был прав.

Энн выкинула сцену заката, но, несмотря на это героическое самопожертвование, редактор «Канадской женщины» вернул ей «Искупление» через пять дней. Диана заявила с негодованием, что рассказ там, видимо, даже не прочитали, и поклялась, что откажется от подписки на журнал. Этот второй отказ Энн приняла со спокойствием отчаяния. Она заперла рукопись в сундук, стоявший на чердаке, но дала Диане, поддавшись на ее просьбы, второй экземпляр.

— Все, — сказала Энн с горечью, — на этом я кончаю свои литературные опыты.

Мистеру Гаррисону Энн не сообщила о судьбе своей рукописи, но он в конце концов сам спросил ее, что сталось с рассказом.

— Его отказались печатать, — ответила Энн, не вдаваясь в подробности.

Мистер Гаррисон искоса глянул на вспыхнувшее лицо девушки.

— Но ты же все равно будешь продолжать писать?

— Нет, — уверенно ответила она. — Я в жизни не напишу больше ни одного рассказа.

В голосе у нее была безнадежность и решимость — в девятнадцать лет человек только так и может отреагировать на удар по самолюбию.

— Я бы на твоем месте не стал принимать такое крайнее решение, — задумчиво проговорил мистер Гаррисон. — Я бы продолжал писать рассказы, но не посылал их в журналы. Я писал бы о людях и местах, которые хорошо знаю, и заставил бы персонажей говорить на обычном повседневном языке. И солнце бы у меня вставало и садилось без особых восторгов по этому поводу. Если бы у меня в рассказе был злодей, я дал бы ему шанс исправиться. На свете, наверное, есть ужасные злодеи, но, что бы там ни говорила миссис Линд, их не так уж много. Почти в каждом человеке заложено что-то хорошее. Не бросай писать, Энн.

— Нет, писать я больше не буду. Глупо было и пытаться. Когда я окончу Редмонд, то сосредоточусь на преподавании. Учить детей я умею. А рассказы писать — нет.

— Когда ты окончишь Редмонд, тебе пора будет подумать о замужестве, — улыбнулся мистер Гаррисон. — Не стоит с этим тянуть так, как это сделал я.

«Порой мистер Гаррисон просто невыносим, — думала Энн по дороге домой. — Вытолкнет за дверь… закатывает глаза… теперь вот — пора думать о замужестве… Еще чего!»