Энн в Редмонде - Монтгомери Люси Мод. Страница 18

Глава тринадцатая

СМЕРТЬ РУБИ

Энн сидела с Руби в саду Джиллисов. Было тепло, все вокруг цвело, долины окутывала серебристая дымка, лесные тропинки пестрели тенями. Постепенно долгий день незаметно сменился вечером.

Энн приглашали покататься при лунном свете, но она отказалась, чтобы провести вечер с Руби. Она довольно часто навещала больную девушку, хотя порой думала, что ее визиты не приносят радости ни ей, ни Руби, и иногда уходила домой, решив, что больше сюда не придет. Руби с каждым днем становилась бледнее. Она оставила мысль о преподавании в школе — «папа считает, что до Нового года мне лучше не работать», — и вышивание, которым она так любила заниматься, все чаще выпадало из ее ослабевших рук. Но она была всегда весела, любила говорить о своих планах и неумолчно болтала о многочисленных поклонниках, их соперничестве и своем жестоком с ними обращении. От этого Энн становилось еще труднее ее навещать. То, что раньше казалось смешным или глупым, теперь сделалось страшным — смерть проглядывала сквозь маску жизни, за которую так упорно цеплялась Руби. Но Руби всякий раз просила Энн приходить еще и еще. Миссис Линд ворчала, что Энн подцепит чахотку, и даже Марилла как-то сказала:

— Каждый раз, когда ты возвращаешься от Руби, у тебя измученный вид.

— Но это все так грустно и ужасно, — тихо отвечала Энн. — Руби совсем не понимает, как ей плохо. И все-таки мне кажется, что ей нужна помощь, что она взывает к ней — и я хочу ей помочь, но не могу. У меня все время такое чувство, будто она борется с невидимым врагом — пытается оттолкнуть его своими слабыми руками. Поэтому я так устаю…

Но в тот вечер Руби была странно тиха, ничего не говорила о вечеринках, нарядах и кавалерах и просто лежала в гамаке, завернувшись в белую шаль. Ее длинные русые косы — как Энн завидовала им в школьные годы! — покоились на груди. Лицо Руби было бледным и по-детски жалобным.

В серебристом небе поднялась луна. Позади сада Джиллисов находилась церковь и рядом с ней старое кладбище. Луна освещала белые надгробные плиты, и они четко выделялись на фоне темных деревьев.

— Как странно выглядит кладбище при свете луны, — прошептала Руби. — И эти памятники — словно призраки. — Она поежилась. — Скоро и я там буду лежать, Энн. Вы с Дианой и все остальные будете радоваться жизни — а я буду лежать там… в могиле… мертвая.

Энн, пораженная, не могла вымолвить ни слова.

— Ты же знаешь, что это так, признайся, — потребовала Руби, поглядев ей прямо в глаза.

— Да, знаю, — обреченно кивнула Энн. — Знаю, моя милая.

— Все это знают, — с горечью сказала Руби. — И я знаю — с весны, — но я отказывалась с этим мириться. Энн! — жалобно вскричала Руби, схватив Энн за руку. — Я не хочу умирать! Я боюсь умирать!

— Чего же ты боишься, Руби?

— Я… я не сомневаюсь, что попаду в рай — я же была доброй христианкой, — но… там будет все по-другому. Мне страшно думать, что там нет ничего, к чему я привыкла.

— Знаешь, Руби, — нерешительно начала Энн: ей было трудно говорить о великой тайне жизни и смерти, — я думаю, что мы неправильно представляем себе рай. Вряд ли загробная жизнь так уж сильно отличается от земной. Мне кажется, что мы будем там жить так же, как и здесь, только более праведно, что мы останемся сами собой, но не будем терзаться неизвестностью. Не надо бояться, Руби.

— Но я хочу жить здесь! Я так мало пожила! Я отчаянно боролась за жизнь, но это оказалось бесполезно. Я должна умереть… расстаться со всем, что люблю…

У Энн буквально разрывалось сердце. Ей не хотелось утешать подругу банальной ложью, а все, что говорила Руби, было ужасающей правдой. Ей действительно придется расстаться со всем, что она любит. Она жила только мелкими, преходящими радостями, не заботясь о том главном, вечном смысле, который перекидывает мост между жизнью на земле и на небе и дает умирающему веру, что он просто переходит из земного дома в небесный, из сумерек в безоблачный день.

Руби приподнялась и устремила свои красивые голубые глаза на огромную круглую луну.

— Я хочу жить, — дрожащим голосом сказала она. — Хочу быть, как другие девушки, — выйти замуж… иметь детей. Я всегда любила малышей, Энн. Я никому не могла бы в этом признаться, кроме тебя. Знаю, что ты поймешь. А бедный Герб… он любит меня, и я люблю его, Энн. Другие для меня ничего не значат, но он — очень много. Если бы я не умерла, я вышла бы за него замуж, и мы были бы счастливы. Ох, Энн, как это несправедливо!

Руби упала обратно на подушки и горько разрыдалась. Энн, переполненная жалостью и отчаянием, крепко сжала руку подруги — и ее молчаливое сочувствие передалось Руби и помогло ей, возможно, больше, чем могли бы помочь самые убедительные слова утешения. Постепенно Руби успокоилась, рыданья стихли.

— Я рада, что поделилась с тобой, Энн, — прошептала она — Мне стало легче от того, что все это вырвалось наружу. Каждый раз, когда ты ко мне приходила, я хотела поговорить с тобой, но у меня не было сил. Мне казалось, что, если я произнесу эти слова вслух, или кто-нибудь другой скажет, или хотя бы намекнет на то, что я умру, смерть станет неминуемой. Поэтому я не позволяла себе даже думать о смерти. Днем, когда меня окружают люди, это не так трудно. Но ночью становится просто невыносимо. Смерть приходит и глядит мне в лицо, и мне делается так страшно, что хочется кричать.

— Но ты не должна бояться, Руби. Ты должна быть храброй и верить, что на небе тебе будет хорошо.

— Я постараюсь поверить в это. А ты приходи ко мне почаще, Энн. Ладно?

— Да, дорогая.

— Мне осталось недолго, Энн. Я чувствую. И я хочу, чтобы рядом со мной была ты. Ты мне всегда нравилась больше всех девочек в школе. Ты никогда не злилась, и не завидовала, и не ревновала, как многие из них. Вчера ко мне приходила Эм Уайт. Помнишь, мы с ней так дружили в школе, а потом поссорились и больше уже не разговаривали? Сейчас я понимаю, как это было глупо. Вчера мы с Эм помирились. Она сказала, что давно помирилась бы со мной, но боялась, что я от нее отвернусь. А я ни разу с ней не заговорила, так как думала, что она мне не ответит. Как странно, что люди не могут понять друг друга, правда, Энн?

— Да, больше всего горя на земле происходит из-за отсутствия взаимопонимания, — кивнула Энн. — Но мне надо идти, Руби. Уже поздно — тебе нельзя оставаться в сыром саду вечером.

— Ты скоро опять придешь, Энн?

— Да, очень скоро. Я сделаю все, чтобы тебе помочь.

— Ты мне уже помогла. Мне не так страшно. Доброй ночи, Энн.

— Доброй ночи, дорогая.

Энн медленно шла домой по залитому лунным светом Эвонли. Этот разговор заставил ее осознать глубинный смысл жизни. Нельзя порхать по ней бабочкой, как Руби, и жить лишь маленькими повседневными радостями: надо стремиться к высокому. Жизнь, которая ожидает нас на небесах, должна начинаться уже на земле.

Больше Энн не видела Руби живой. На следующее утро из дома в дом полетела весть, что Руби Джиллис умерла. Она умерла во сне, и на ее лице была улыбка — словно смерть пришла не как леденящий душу призрак, а как добрый друг, который взял ее за руку и перевел через небесный порог.

После похорон миссис Рэйчел Линд сказала, что красивее покойницы она в жизни не видела. В Эвонли еще много лет вспоминали, как прекрасна была в гробу одетая в белое платье Руби. Смерть одухотворила ее земную вызывающую красоту и явила людям тонкие черты и нежный абрис ее лица, сделав то, что, может быть, с годами сделали бы жизнь, любовь, радости и горести материнства. Глядя на это лицо сквозь пелену слез, Энн поняла — такой лик предназначил Руби Всевышний, и такой она останется в памяти навсегда.

Перед тем как похоронная процессия вышла из дома, миссис Джиллис отозвала Энн в комнатку рядом с гостиной, где покоилась в гробу Руби, и вручила ей маленький пакет.

— Я решила отдать это тебе, — сквозь слезы проговорила она. — Руби, наверное, хотела бы, чтобы я так сделала. Это салфетка, которую она вышивала в последние дни. Она не закончена — иголка так и осталась там, куда ее воткнули в последний раз бедные слабые пальчики.