300 дней и вся оставшаяся жизнь - Волчок Ирина. Страница 13

Глава 14

Славика стали ждать прямо с утра: Инночка, верная вычитанному давным-давно (кажется у Довлатова) правилу «раньше сядем, раньше выйдем»; Сашка — раздраженно, но с тайной надеждой, что родитель не явится; а Капитолина Ивановна как-то двусмысленно, видимо, в свете вчерашней беседы открывшая для себя удивительный факт: оказывается, ее дочь может иметь собственное мнение, и с этим, как ни крути, придется считаться.

Бывший муж явился почти на час раньше: огромный, лысый, шумный и добродушный. Инночка знала, что последнее качество супруг в себе культивировал чуть ли ни с десятого класса. Когда они познакомились на выставке абсолютно бредовых гравюр какого-то общего знакомого, Славик был хорош, как молодой бог. Причем явно скандинавского происхождения. Белокурый и кудрявый, как юный Володя Ульянов, атлетичный, с очень светлой кожей и светло-голубыми глазами. Это сейчас она отчетливо понимала, что список достоинств молодого бога Славика исчерпывался белокуростью, голубоглазостью и прочей атлетичностью. У него было туго с юмором. Он это знал, и на всякий случай начинал хохотать в самый неожиданный момент, по делу и не по делу. Но чаще — не по делу. Она вдруг подумала: вот Генка, например, не хохочет никогда, кривовато улыбается, а если уж и хмыкнет — то все, остальные от этой шутки просто полягут. И сам шутит крайне редко, но чрезвычайно остроумно, не меняя при этом отвлеченно-безучастного выражения лица… Что же касается Славика, то первый год их (или только ее?) любви она ничего вообще вокруг не замечала, потом была короткая пора, когда она пыталась сгладить, скорректировать его промахи, а потом плюнула и перестала морочить себе голову, чтобы не портить нервы.

Проще говоря, по прошествии стольких лет, когда никакие чувства к этому человеку способности Инночки к анализу уже не затмевали, она могла бы сформулировать сущность характера своего бывшего мужа коротко, но исчерпывающе: эгоист. Все эти перманентные хождения вокруг нее объяснялись предельно просто: Славику с ней было удобно. Во всех смыслах. Ее не стыдно было показать деловым партнерам в качестве жены — умна, хороша собой, отлично воспитана. В Славиковых кругах быстро и внезапно разбогатевших мужиков недолюбливали особенно остро, если их угораздило жениться на «мисках», длинноногих пустоголовых «Барби», победительницах локальных конкурсов красоты.

Инночка на «миску» не тянула, ни ростом, ни возрастом, тем самым успешно создавая иллюзию «старой» семьи с чувствами, которые люди пронесли сквозь годы… Был еще момент, не учитывать который было бы смешно: Славик тоже занимался дизайном. Правда, не в области полиграфии, как его бывшая жена, они у себя придумывали интерьеры для богатеньких. И офисные, и домашние и дачные. А Инночка обладала природным безупречным вкусом, следила за новинками по специализированным журналам… Проще говоря, здорово было бы переманить ее к себе в фирму — и профессионал отличный, и деньги жене платить не обязательно. По крайней мере, приличные.

И еще — Инночка об этом не догадывалась — тридцать восемь лет и двадцать пять килограммов лишнего веса в делах постельных особую лихость автоматически исключают. Так что Славику не слишком темпераментная (вот тут ошибался он, но тоже об этом и подумать не мог), но верная и понимающая жена была бы куда удобнее череды молодых корыстных любовниц или (тем паче!) проституток.

Так что все резоны были налицо: и богат, и хорош собой, и пьет не сильно… И чего уперлась, коза безрогая?! Впрочем, про «козу» упоминать совсем не следовало, уж кому, как не ему, знать, какой несгибаемо упрямой бывает его бывшая женушка, если вдруг вбивает себе в хорошенькую рыжую башку, что ситуация противоречит ее «жизненным интересам».

— Теща, дорогая, здравствуй! Это тебе! — В лицо Капитолине Ивановне уперся алый веник. Славик был тривиален, как комод советских времен, и из всей флоры признавал только голландские розы с запахом заброшенного деревенского погреба. И исключительно пролетарского цвета.

— Славочка, голубчик, не стоило, это же такие деньги… — в присутствии зятя «железная леди» и бессменный завуч отчего-то робела. Видимо, Славик смущал ее обилием фигуры и звука.

А скандинавский Славик уже пер дальше по коридору, как танк, только что траки не позвякивали:

— Сын! Экий ты слон! Плеер! Тебе, эмпетришный, держи!

— Спасибо… — Сашка явно не хотел говорить «папа», но, покосившись на Инночку, выглянувшую из кухни, неохотно произнес: — Па… У меня уже есть…

Но родитель его уже не слышал: перед танком возникла первоочередная боевая задача — Инночка.

Ой, нет, только не это!.. Инночка поняла, что объятий и поцелуев ей не избежать, вся подобралась, и морально, и физически: изо всех сил выпрямила спину, расправила плечи, вытянула руки по швам…

— Инок, все хорошеешь! — заорал бывший муж и, видимо компенсирую неудавшийся супружеский поцелуй с закатыванием глаз и задумчивым пережевыванием Инночкиной нижней губы, долженствующим означать внезапно вспыхнувшую страсть, абсолютно неожиданно и очень звонко шлепнул Инночку по заду, обтянутому старенькими, домашними джинсами.

Ей захотелось встать на цыпочки и заорать ему в область кадыка — до лица она даже на цыпочках не дотянулась бы: да как ты смеешь! Но вместо этого она ледяным тоном сказала:

— Славик, мы в разводе уже пять лет. Тебе не кажется, что подобные жесты неуместны, даже если бы мы были наедине?

Интересно, с чего это она взяла, что простая инсинуация, даже в исполнении английской королевы, может каким-то образом помешать движению танка?

— Инок, это нам коньячку, я знаю, ты любишь! Это мясо, это рыбка… м-м-ах, копчененькая! А это вот! Торт! — продолжал психическую — или кулинарную? — атаку бывший муж.

Все бестолково толкались в коридоре, то ли оттого, что танк занимал все доступные и недоступные закоулки пространства, то ли оттого, что всем хотелось срочно разойтись в разные места: Инночка пыталась просочиться в большую комнату, где Капитолина Ивановна начала накрывать стол; сама Капитолина Ивановна отчаянно стремилась в кухню (на кухне, в духовке, несказанным ароматом исходило мясо по-французски, и пора было посмотреть, не подгорело ли); а Сашка упрямо стремился в свою комнату — в надежде, что о нем хоть на полчаса забудут.

В конце концов, через десять минут все уселись за стол. Инночка тихо радовалась: пролетарский голландский веник в хрустальном ведре — наследии эпохи развитого социализма — торчал посреди стола и загораживал ей неаппетитный пейзаж — кушающего Славика. Еще через десять минут она подумала, что вид еще можно было бы и потерпеть, при условии того, что звук — выключен. А Славик орал не переставая. И о том, какая у него трудная, но денежная работа. И о том, как хорошо бы им с Инкой и с Сашкой — да, Сашка? — съездить куда-нибудь. И о том, что вообще самое время повторить медовый месяц, и о своей новой машине, и о том, что Сашку надо отправить учиться в Штаты, а лучше — в Англию…

Еще через полчаса обнаружилось, что Сашке срочно надо уйти в свою комнату делать уроки, а маме надо зайти к соседке, чтобы та сделала ей укол от давления. Инночка знала: предлоги абсолютно благовидные, но истинные причины у каждого свои. Сын со всем пылом юношеского максимализма просто корчится от презрения к этим попыткам Славика делать вид, что все хорошо, что у них нормальная семья, а Капитолина Ивановна изо всех сил пытается оставить их одних — вдруг да помирятся?!