300 дней и вся оставшаяся жизнь - Волчок Ирина. Страница 43

Кажется, они поладили. Генка за неделю столько слов с ней не сказал, сколько сейчас с Сашкой наболтал. И настроение у него такое… Такого настроения у Генки Инночка еще не видела: полное ощущение, что они вместе были летом в спортивном лагере, а вот сейчас встретились и общаются в свое удовольствие. Одно слово — мальчишки.

Если бы Инночка знала больше о Генкином детстве, она бы так не думала…

Провожать Сашку пошли вместе. Ребенок митинговал, что в конвоирах не нуждается и прекрасно доберется сам, две троллейбусные остановки всего. Потом вдруг вспомнил:

— Мам, тебе от тети Кати приглашение на свадьбу пришло.

Конечно, вечер, который начинался столь удачно, не мог закончиться без проблем. Всю обратную дорогу Инночка и Генка пререкались, стоит ли идти на эту свадьбу вообще, стоит ли идти Инночке одной, стоит ли идти с Генкой, которого никто никуда не приглашал. С аргументами у обоих была напряженка: оба не знали, чего ожидать друг от друга, кто из них кем себя считает для другого…

В конце концов, Инночка решила, что сбегает одна, отдаст подарок, и вернется. Генка злился на нее: как же так, подруги с детства, пусть идет и веселится, он что, против, что ли? Из-за этой размолвки, пусть и пустяковой, он так и не решился на серьезный разговор с ней. Разговор о своих правах, об их отношениях, о том, как они будут жить дальше. Не получилось как-то разговора. А утром она опять ушла на работу, даже не разбудив его. Хорошо, хоть не обиделась, завтрак на столе оставила. Интересно, насколько она раньше, чем надо, встает, чтобы приготовить ему завтрак?

Глава 36

В конторе было неуютно. На Инночку, что называется, косились. Вот ведь странность: после визита Генкиной матери, как ее там, Раисы Петровны — ничего, не косились, даже сочувствовали, хоть и недолго. А теперь, когда она уезжала и вернулась, но не сразу, а через неделю, даже больше, — смотрели, как на бракованный товар. Никто не поинтересовался Генкиным здоровьем. Никто не спросил, где он. Ветеран — это было как клеймо, как будто она связалась с зачумленным. И ведь никто толком ничего не знал, вот что самое интересное, по крайней мере, никто ничего не спрашивал. Даже Наталка, проработавшая рядом с Генкой пару лет, с Инночкой почти не разговаривала. Это было неприятно.

Голубев вызвал ее к себе только через неделю после выхода с больничного, и, что тоже неприятно, через секретаршу. Инночка пошла, как на казнь. Сразу заговорила о деньгах, попросила отпуск, который не будет отгуливать. Виталий перебил ее:

— Ин, такое дело, мы с Фридой уезжаем сразу после Нового года, она сказала, что вы с ней это обсуждали. Надолго, может, навсегда. Как ты понимаешь, контору я оставить не могу. В смысле, ни на кого, кроме тебя. Об этом еще никто не знает, но вопрос решен. Ищи себе замену, сама будешь директором. И приструни это стадо бездельников. Светку выгони, пользы от нее никакой, а сплетен три килограмма. Возьми на должность секретаря взрослую женщину, лет пятидесяти, лучше — с внуками. А то тряпки эти вульгарные, разговоры по служебному телефону бесконечные, клиенты вечно дозвониться не могут. А это нездоровое пристрастие к служебным романам! Я не моралист, но надоело, ей-богу. Присмотрись, подумай, кого еще заменить, я тут всех распустил, самому смотреть противно, казацкая вольница, честное слово, хочу — работаю, не хочу — не работаю… Об одном хотел попросить: Полину мою не трогай. Бухгалтер она неплохой, да и возраст, куда ее еще возьмут… Впрочем, решать тебе. Я пока никому ничего говорить не буду. Незачем. Будем новогоднюю вечеринку в конторе делать, тогда и объявлю. А ты пока присмотришься. Как тайный агент. Независимо.

Инночка смотрела на Виталия во все глаза. Это что же получается? Все вопросы с работой для нее и для Генки решены? Она станет директором, Генка займет ее место начальника одела, и оба они будут заниматься любимым делом, причем, за хорошую зарплату? Ай да Фридка, ай да молодец, вот удружила!

Светочку ожидало разочарование. Когда шеф велел пригласить Лучинину, не позвонил той в отдел, как обычно, а официально, через секретаря, Светочка мысленно потирала руки. До такой степени довольна была, что даже подслушивать не стала. Все, конец этой некоронованной королеве, может, даже выгонит ее Виталий Валентинович. Болталась неизвестно где почти две недели! Что Инночка сдала, как положено, больничный в бухгалтерию, Светочке никто не доложил, разумеется. Но Лучинина вышла из начальственного кабинета, таинственно улыбаясь, и надежды Светочки увяли.

— Ой, Инночка, сильно кричал? Вот ведь манера какая мерзкая, неделю промариновал, и только теперь ругать вызвал! — запричитала Наталка, увидев свою начальницу.

— С чего ты взяла, что кричал? Заданий кучу навыдавал, это да… Несколько необычных, скажем прямо. А так — чего ему кричать? — удивилась Инночка. — Ты лучше скажи, чего ты на меня дуешься, разговариваешь сквозь зубы, а?

— Я не дуюсь, я боюсь. Спросить даже боюсь… Ты же к Генке нашему ездила, да? В больницу куда-то, да? Что с ним, Инночка, он совсем инвалид, да? Тебя столько времени не было, это же прогул! А правда, что вы переписывались?

— Ну тебя! Тридцать три вопроса в минуту. Во-первых, не прогул, я просто болела. Во-вторых, никакой он не инвалид, так, ранило немного. Скоро на работу вернется, только ты не болтай особо, это пока секрет.

Инночка уселась за компьютер, открыла программу, но работать нормально не смогла. Не сейчас. Информация, которой поделился с ней Витка, только звучала коротко. На самом деле мысли просто разбегались. Генка, вроде, обмолвился, что где-то работает. Значит, нужно, чтобы он уволился перед Новым годом. Иначе — завал обеспечен, к гадалке не ходи. Кстати, о гадалке: Фридка-то, молодец какая, интересно, без нее бы Витка додумался не звать в контору варяга? Не факт, впрочем, что из нее, Инночки, получится путный директор. Она ответственна, работоспособна, мыслит, будем надеяться, творчески. Но это не значит, что она сможет требовать весь этот набор рабочих качеств от других. А между прочим, требовать — основная функция хорошего директора. Она вспомнила, как долго не хотела доверять делать что-либо Наталке, проще все самой, хочешь, чтобы все было качественно, делай сам… Дурость-то какая, оказывается.

А еще директор общается с клиентами. Инночка представила себя на каком-нибудь бизнес-ужине. Или в сауне, последнее время стало модно заключать деловые договоры в бане. Ужас какой-то! Интересно, какая у нее будет зарплата? От Витки напрямую зависит, понятное дело, но, наверное, больше, чем сейчас. Маму уже можно обрадовать или лучше ближе к делу, на Новый год, вместо подарка? Генке она скажет сегодня же. Опять же, интересно, кто из сотрудников «Абриса» в курсе? Витка говорит, что никто, но тетке-то он сказал? Или не сказал? Сходить, что ли, к Полине Георгиевне на перерыв, поговорить по душам. Она это любит, по душам если…

Нет, ну совершенно невозможно работать. Как-то сильно она разволновалась. Пойти, что ли, перекурить, привести мозги в порядок? И Инночка отправилась в курилку. Дверь оказалась прикрытой неплотно, и Инночка услышала, как кто-то обсуждает ее персону. Поскольку говорили шепотом, она не сразу поняла, кто именно.

Это потом она вспомнила старую английскую поговорку: не подслушивай — не услышишь о себе гадостей. Злобный женский голосок перечислял ее, Инночкины, многочисленные недостатки. И к начальству она без мыла пролезла в доверие, крутит шефом, как хочет. И прогуливать ей неделями можно, я думала, хоть выговор влепит, а она из кабинета выходит и улыбается. А зарплату в конторе кому одному за весь год повысили? Лучининой и подружке ее закадычной, Веселовой, которая как собачка за ней, только что хвостиком не виляет…

За Наталку Инночка обиделась, слушать дальше не стала, покашливать и громко топать не стала тоже, просто вошла. В курилке сидели двое: Светочка и охранник Олежек. У Светочки лицо было испуганно-вызывающее, а Олежек едва сдерживал смех. Давненько он здесь ее не видел, наверное, брезгует Алексевна? Олежек поднялся и вышел. Светочке уходить было не резон — ее сигарета и до половины не догорела. Так они с Инночкой и курили вдвоем в полном молчании. Зато хаос радостных мыслей в Инночкиной голове улегся, и можно было идти трудиться.