Осенние (СИ) - "Джиллиан". Страница 14

В темпе готовясь к выходу из дома, я размышляла о вчерашнем странном, но волнующем празднике, о непредсказуемости человека, с которым провела вечер. В памяти осталась ярко-пёстрая осенняя роскошь, летящая сумасшедшей метелью. И я неловко улыбалась, очень боясь, что всё это ненадолго…

Мама подоспела в прихожую, когда я поспешно натягивала куртку.

— Ты куда? — удивилась она. — Ты же теперь дистанционно работаешь!

— Вот поэтому я теперь буду до обеда гулять, — не совсем логично заявила я.

— Тогда хлеб принести сегодня — тебе. — Вот моя мама умеет логичные выводы из данной информации делать. — И закрыла за мной дверь с привычным: — Счастливо, дочь!

Утро солнечное, но холодное. Прикинув обстоятельства, я не стала покупать мороженое, а взяла два грейпфрута и булочку. Грейпфруты взяла не оттого, что уж очень хотелось, а потому, что цвет кожуры бросился в глаза — оранжевый, с багряными подпалинами, будто перезагоравший на солнце.

Подъезжала к рабочей остановке, когда позвонил Костя и сказал, что скоро будет. Я ответила, что выхожу. Выскочив из троллейбуса, помчалась в сквер с другой его стороны: идти под окнами родной конторы совсем не хотелось. Заметят ещё, прибегут любопытствовать. В сквере-то ладно. Там торец без окон… Сначала сидела на облюбованной скамеечке одна. Потом меня заметили голуби и, спланировав откуда-то сверху неспешными, красивыми кругами, принялись оживлённо гулить, подбирая брошенные крошки.

А потом появился Костя. Он почти ворвался в сквер, шагая широко и целеустремлённо — абсолютная противоположность тому себе, недавнему, который ходил с трудом и часто замедлял шаг, чтобы отдышаться.

— Привет! — напористо сказал он.

Прежде чем сесть, вывалил мне на руки (еле успела подставить!) охапку необычно длинных и крупных бархатцев. Открыв рот от восторга, я разглядывала совершенно роскошный цвет — будто продёрнутый тончайшей золотистой нитью, мерцающий коричневый бархат приглушённо-огненных оттенков. Господи, с какой клумбы он это богатство надрал?!

— Спасибо, — не в силах перестать улыбаться, пролепетала я и уткнулась в мокрый от росы (точно — с клумбы!) бархатный бутон вдохнуть тревожно горечный запах осени и опавшей листвы.

— Тебе нравится? — снисходительно спросил он.

Вопрос задал риторически. И потому, что видел мою радость — и был доволен сам. И потому, что он уже переключился на другое занятие. Ещё когда Костя подходил к скамейке, я успела перехватить его цепкий взгляд на прозрачный продуктовый пакетик с грейпфрутами. Сейчас, нисколько не сомневаясь, он развязал концы пакетика и, быстро очистив одну «бомбошку», осторожно разломил её на части.

Я засмеялась. Видеть блаженство на лице мужчины-осени — это зрелище, достойное богов!.. А Костя с таким предвкушением разглядывал сочные, лопнувшие от разлома дольки, истекающие соком, что я не выдержала:

— И мне! И мне!

Засмеялся и он — и передал мне мясистый ломтик тёмно-розовой спелости. Пришлось вытащить пачку салфеток: сок стекал по пальцам так энергично, что они быстро стали липкими.

На Костю я смотрела с удовольствием. Угадала. Мужчина-осень любит грейпфруты — ведь они тоже, как и осень, сочетают в себе горьковатую сочную сладость. А как он ел! Я иногда сама забывала про свой ломтик, наблюдая за ним! Ел вкусно, бережно и аккуратно: при виде вынутой пачки, не спрашивая, он немедленно выдернул пару салфеток и придерживал их под дольками, словно не желал мусорить даже здесь, в сквере, даже такой мелочью, как капельками сока… Доедали второй грейпфрут — я прислонилась к его руке, обнявшей мои плечи. Он не старался меня к себе прижимать (понимала я), просто ему так удобнее было — сидеть ближе ко мне.

Говорили мало. Будто громадная кошка, он раз мурлыкнул, что это такой кайф — есть грейпфрут в здешней прохладе, среди запахов опавшей листвы. Потом сказал, что посмотрел в Инете, что такое автописьмо, и теперь понимает мой страх. Добавил, что мы больше говорить об этом не будем, если только я сама не захочу. Потом мы обсуждали его вчерашний портрет, и самодовольство, когда он вспоминал рисунок, так и витало вокруг него. Нас. Потому что от его самодовольства таяла и я. А потом замолчали…

— Алёна…

— Да?

Я обернулась к нему, ожидая вопроса, а он поцеловал меня, да ещё слизнул с уголка губ смазанную каплю грейпфрутового сока.

— Я побежал.

— Давай, — растерянно улыбнулась я. — Счастливо. Я ещё посижу и тоже пойду.

Он уходил, не оборачиваясь, по дорожке, и листья разлетались от его энергичного шага… Вспомнив, что нужно накрошить для голубей остатки булки, я взялась было за неё, но бросила взгляд на птиц — и невольно рассмеялась: оба голубя, вытянув кверху шеи, смотрели в сторону, где исчез Костя. Он их тоже заворожил!

Потом собирала бархатцы в большой пакет, который взяла для хлеба. Неудержимо улыбалась и думала, что сказать маме… Или — наврать? Типа, кто-то из наших машинисток принёс с дачи?… И заторопилась: не знаю, давно ли Костя нарвал цветы, но не завяли бы совсем… А мне ведь ещё забежать в два магазина. В канцтовары заглянуть надо — купить бумагу для принтера (придумала, как модернизировать домашнюю перепечатку), пару пачек альбомных листов и пачку цветных карандашей, потому что после этой короткой встречи страшно захотелось нарисовать Костю таким, каким придумала вчера. А потом ещё в продуктовый, за хлебом…

Больше всего времени заняло путешествие за бумагой и карандашами. Пока дошла до магазина, размышляла и вспоминала.

Вспомнить тоже было что.

Когда я только-только освоилась в конторе Порфирия и перестала слишком эмоционально реагировать на его хозяйские вопли, принесли однажды рукопись — полностью исписанную торопливым и плохо разборчивым почерком тетрадку. Фантастический роман. Автором оказался студент последнего курса филфака. Спокойный высокий парень. Очень симпатичный. Мы видели друг друга мельком в университете: разница-то в курсах — год. Когда он появился у Порфирия, сразу меня узнал. Творил он на занятиях, поэтому была тетрадка, чтобы преподы не докопались, что он не тем занимается на лекциях. Его будущая книжка мне понравилась: я иногда забывала печатать, потому что зачитывалась сюжетом. Но история осталась недописанной. Антону надоело придумывать дальше, да и курс последний — не до увлечений.

Зато появился новый интерес — ко мне.

Влюбиться я не успела. Так иногда мне кажется. Расстались мы сразу после Нового года. И не потому, что остыли друг к другу. На очередном свидании я была с красными от рёва глазами, и Антон спросил, в чём дело. Я не выдержала, рассказала об автописьме — мне так хотелось поговорить о нём с человеком, который мне стал близок.

Чего я вообще не ожидала, так странной реакции человека, который, как мне казалось, хорошо меня понимает. Антон резко высказался, что я таким дурацким образом хочу привлечь к себе, необыкновенной, его внимание. Что я слишком высокого мнения о себе и своих якобы способностях. И что автописьмо — это предлог, чтобы говорить только о своей ах какой потрясающей личности.

Ошеломлённая, я поспешно сказала, что, если он захочет, мы будем говорить о том, что нравится ему. Антон сухо высказал, что ему некогда. Сессия зимняя началась. И он позвонит тогда, когда освободится. Я робко спросила:

— А как же зимние каникулы? Мы же собирались…

— Алёна. Мы взрослые люди. Давай говорить о конкретных вещах. Как только я закончу с экзаменами, мы поговорим о зимних каникулах.

— Хорошо, — послушно сказала я.

Ждала его звонка весь январь, до начала февраля. Привыкла, что он звонит первым. Да и побаивалась: позвоню сама — скажет, что ему не нравятся навязчивые девицы. Потом придумала гулять рядом с университетом — вроде как мимо проходила и нечаянно встретилась. Отпугнула та же мысль — сразу сообразит, что специально гуляю рядом. Но один раз сходила. У центрального входа увидела его в обнимку с девушкой. И ушла.

Горечи не было. Была некоторая пустота, но я считала — она появилась, потому что раньше дни полнились встречами с Антоном, а теперь добавилось свободное время.