Посрамитель шайтана - Белянин Андрей Олегович. Страница 26

— Ладно, спасибо за пип-шоу, на первый раз мне по уши и по ушам хватило, — вовремя вмешался Багдадский вор, перехватывая девушку буквально на лету — она намеревалась пнуть ведьму сбоку…

— Лёва-джан, пусти, ради аллаха, он поймёт и не осудит! Я только разик, разочек, малюсенький… как дам ей пяткой в печень, так, чтоб…

— Нет, солнышко моё, ты рванёшь отсюда первым же двугорбым троллейбусом, а я прикрою. — Лев седьмым чувством оценил назревающую опасность и, не дожидаясь худшего, нежно усадил Джамилю на флегматичного верблюда.

— Скачи не останавливаясь! Найди Ходжу, он где-то по пустыне шарится, пусть зайдёт, поможет советом… Гони!

Верблюд стоял как вкопанный. Мой друг, не глядя, поднял с земли обломок жерди, взвесил в руке, размахнулся… привередливую скотину как ветром сдуло! Только откуда-то из ночи донёсся дрожащий крик верной восточной красавицы:

— Я вернусь, мой возлюбленный господи-и-ин…

Глава 26

…Лев потом рассказывал, что, когда ведьма наконец выбралась к нему, он увидел в её глазах свои собственные, чётко прорисованные, похороны. Поэтому времени тратить не стал, а замах на верблюда использовал по делу:

— А вот палка! Хорошая палка! Где палка? Ищи!!!

Ведьма автоматически метнулась за деревяшкой, мигом приволокла её в зубах обратно и только потом поняла, какую дуру из неё делают… А поздно! Отважный потомок князей Оболенских, в трудные минуты всегда отличавшийся редкой сообразительностью, уже сидел на сухой чинаре! Шесть метров вверх по гладкому стволу без сучков и дупел. Повторить подобное в домашних условиях чисто как эксперимент он так и не сумел…

— Вай мэ, храбрый муж, хи-хи… влез на дерево, словно блудливый кот. Слезай оттуда, насмешник, бабушка Кирдык-аби кушать хочет…

— Ага, слезу я, как же! Мне и тут сквозняком не дует, и воздух чище, и звёзды видно…

— Слезай, о нечестивое отродье свиньи, хи-хи… с душой зайца! — Свирепая ведьма пустилась трясти чинару. Старый ствол скрипел, стонал, но Лев держался крепко и падать не спешил.

— Бабуля, не уродуйте экологию. Дайте ж мне мирно посидеть на флоре, я всё равно не в вашем вкусе. То есть совсем невкусный я…

— Значит, не слезешь?!

— Не слезу, хоть стриптизом пугайте, а не слезу!

Что такое стриптиз, ведьма, может быть, и не знала, а вот опыт доставания «несговорчивой еды» у неё, видимо, был. В любом случае она сунула обе руки в рот, расшатала собственный зуб и, вырвав его к иблису, принялась им же рубить чинару! Оболенский едва не сверзился просто от шока… Круче такого мог быть только Винни-Пух с бензопилой!

Стружки и щепки так и летели во все стороны, сухое дерево поддавалось ударам кривого зуба, как ударам топора. Бабка, обливаясь дурно пахнущим потом, минут десять трудилась, словно финский дровосек, и была вознаграждена за свой титанический труд по-царски… чинара рухнула! Но всё ещё желающий жить Лёвушка успешно перескочил на каменный валун, к которому была пристроена хижина. Получилось даже на полтора метра выше, не говоря уж о надёжности…

Обиженная старухня испустила вопль, полный такой злобы и ярости, что Оболенский едва не кувыркнулся с камня!.. Правда, быстро овладел собой и даже нашёл в себе силы подразниться:

— Ну и чего подпрыгиваем, пупсик? Надеешься на групповуху в моём лице — так я себя вычёркиваю. Ты уж как-нибудь сама, призови фантазию на помощь, ты ведь девочка с опытом, столько лет в пустыне одна, тушканчики и суслики не в счёт — у них калибр маленький…

Видимо, старушка поняла всё — у них на Востоке вообще тётки ушлые и с пониманием. Набитых дур мало, то ли не приживаются, то ли профессионально косят под умниц. А это уже немало, согласитесь…

— Уй, плохой мальчишка! Почему так сказал о пожилой женщине? Я тебя зачем хочу — я тебя кушать хочу, хи-хи… А ты о чём подумал зря?!

— Я… думал, это вы подумали… — разом смутился Лев, но тут же резво опомнился: — Отвали, маньячка антикварная! Всё равно не хочу, чтоб меня ели!

— Охти ж мне, да кто ж тебя спрашивает-то, мила-а-ай… — практически по-русски всплеснула руками Кирдык-аби, взмахнула проверенным зубом, и… он разлетелся на куски от такого удара о говорящий валун! Бабка всхлипнула…

— Что, протез накрылся? М-да, хреновенькие вставные челюсти делают ваши местные стоматологи, — сочувственно поддержал Лёва-джан. — Надеюсь, хоть медицинский полис не просрочен, а то обычно с этим строго, у-у…

Старуха пару секунд сидела в тихом отупении, сбивчиво пульсируя глазками, потом ступор прошёл, она бодро вскочила на ноги, ухватилась за второй зуб, с рычанием вырвав и его!

— Ну ты мазохистка-а, — уважительно раздалось с вершины валуна, — чтоб в одну ночь сама себе такое, два раза, без обезболивания… Бабуль, ты — профи!

— Всем кушать надо, — словно бы давая установку самой себе, определилась старушка, и дело пошло на лад. — Хи-хи…

Грузный валун содрогался от её ударов, каменная крошка летела во все стороны, запах пота резал вдох, а задумчивый русский парень, закинув ногу на ногу, сидел себе надутый как индюк в ожидании неизбежного конца. Хотя правильнее было бы сказать, уже довольно поздноватой развязки этой истории… Но ведь и затянутость рассказа определяется не авторской волей объёма ради, а исключительно разницей физической плотности материала. Можно ещё сказать, «сопроматом», то есть камень плотнее дерева, рубится хуже — повесть, соответственно, дольше, вот такие дела…

Валун рухнул неожиданно. Успевший придремать Оболенский хлопнулся вниз, ничего, правда, не сломал, но песку наглотался. Ведьма, умотанная вконец, просто плюхнулась рядом, кое-как, со скрипом вытянула ноги…

— Ефть будефь? — отплёвываясь, спросил Лев.

— Ефстефстфенно, хи-хи… — отчаянно шепелявя, подтвердила бабка, — тока жуп на мефто фстафлю…

— Сисясь, как же, фстафится он. Фигулю не хофефь?

— Фай тот, фмотри, о нетоферсифый! — утомлённая, но целеустремлённая старушка попыталась резко втиснуть зуб на прежнее место, но… От одного нажима он рассыпался на пригоршню зловонных осколков!

— Фто и слетофало офитать, — наставительно объявил образованный россиянин. — Сем бутем меня ефть?!

— Несем… фай мэ.

— Фот и я о том фе…

Над пустыней просыпался холодный розовый рассвет. Первые лучи ещё робкого солнышка озарили угли давно потухшего костерка, поломанную хижину, разбитый колодец, срубленную чинару, поваленный валун — полную разруху и разгромление маленького островка жизни очень одинокой женщины. Сама престарелая ханум, злая и голодная, тихо плакала над потерей последних зубов, а утешал её Багдадский вор — Лев Оболенский. У него была добрая душа…

… — Так ты её не тронул?

— В каком смысле?!

— Пошёл в задницу! Я серьёзно спрашиваю. Мне, как писателю, необходимо знать… То есть где-то далеко в пустыне жила-была, скрываясь от органов правосудия, опаснейшая людоедка-рецидивистка. Ты её, можно сказать, обезвредил и?! И всё, что ли?

— Андрюх, а ты от меня чего хотел? Воровать у старухи нечего, а на предмет всего прочего так моя фамилия не Раскольников! Мы с ней потом неплохо поболтали, кстати… Знаешь, оказывается, беззубые ведьмы становятся очень общительными!

— Значит, ничего не сделал… Это минус, Лёв, большинство читателей любят фэнтези с кровью.

— Ну и какие проблемы? Напиши, что я её там же и замочил, отплясал на костях, тело зарыл, колодец засыпал, всё поджёг и ушёл с суровым лицом, как полный Рэмбо!

— Не поверят…

Хотя что уж там, написал бы — поверили. Полюбовный роман читателя и писателя всегда складывается сложно, с взаимными обидами и упрёками, взлётами чувств и полным падением интереса друг к другу. Причём каждый однозначно воспринимает правым только себя.

Читатель вечно лезет с советами, чего-то требует, доказывает, нудит… Словно, купив книжку писателя по рыночной цене, он навеки приобрёл указанного автора в своё пользование и вправе отныне единолично диктовать ему свою волю и своё видение литературы. Писатель тоже не остаётся в долгу, чисто по-чеховски зациклившись на том, что «публика — дура, пипл — хавает, бабки — капают…».