Маскарад - Джойс Бренда. Страница 71

— И почему вы так очарованы этим городом?

Она сложила руки на груди. Она была высокой, стройной женщиной, и этот жест приподнял ее небольшую грудь. И ее платье не было дерзким. Ему не следовало быть заинтригованным, но он был.

— Здесь никогда не бывает скучно, — сказала она.

Он в изумлении посмотрел на нее. Ему потребовался момент вновь обрести свое остроумие, и он не сразу понял, что она, возможно, ссылается на их спор. Он думал, что ее ноги, возможно, слишком длинные, и это вызывало неджентльменские образы у него в голове.

— Из-за бунтарей-бездарей, как я?

Она вспыхнула:

— Это было ужасно с моей стороны — сказать такое! Мне жаль. Меня занесло, мистер Макбейн. Бунт — высшее преступление, и война еще не закончилась, даже если Наполеон уже бежит. Людей все еще могут повесить за их бунтарские взгляды.

— А вас это заботит? — спросил он — слишком беззаботно!

Она уставилась в ночь.

— Я не желаю вашей смерти, мистер Макбейн.

— Какое облегчение.

Его сердце усиленно застучало.

Она улыбнулась, затем быстро скрыла это.

Он заставил ее улыбнуться! Теперь он действительно чувствовал себя школьником, потому что был чрезмерно рад.

— Так что же очаровывает вас в Лондоне?

Он ожидал, что она ответит как все молодые девушки — что ей нравятся балы и вечеринки, что в городе много красивых молодых мужчин и леди и что все так увлекательно.

— Самая лучшая часть Лондона? — В ее голосе послышалась пылкость.

Он кивнул, действительно желая знать.

— Книжные магазины, — сказала она, и на ее щеках появились два красных пятна.

— «Книжные магазины», — повторил он.

Странно, он был почти в восторге — он должен был знать, что такая умная и уверенная в себе женщина предпочитает книги моде, а книжные магазины — бальным комнатам.

— Да, меня привлекают книжные магазины. — Она вздернула подбородок. — Я вижу, вы шокированы. Итак, теперь вы знаете правду — я очень старомодная женщина. У меня сильные политические убеждения, я не люблю вечеринки, и для меня не может быть лучшего занятия, чем чтение Платона или Сократа.

Он уставился на нее. И не мог не спрашивать себя, целовали ли эту женщину когда-либо. Ну разумеется, тот мерзкий тип, с которым она тогда была помолвлена. Он все еще не мог понять этого.

— Почему каждое ваше слово звучит как вызов?

Ее глаза расширились.

— Я не бросаю вам вызов! — с некоторой тревогой сказала она. — Вы глазеете на меня. Я вижу, что я вас шокировала.

И он был уверен, что она именно этого и добивалась. Но он не мог не улыбнуться.

— О, я и в самом деле шокирован. Молодая леди, которой нравится политика и философия, — как вы шокируете.

Она вспыхнула, отвернувшись и приготовившись уходить.

— Теперь вы надо мной смеетесь? Вы задали мне вопрос, и я честно на него ответила! Извините, я не кокетка, как другие леди здесь. О! Здесь Лизи! Разумеется, вы не забыли про нее?

Он быстро подошел к ней, немного злой. Она была самой несносной женщиной, которую он когда-либо встречал. Схватив ее сзади, он развернул ее к себе.

— Что это значит? — спросил он, понимая, что ему нужно вернуть самообладание, прежде чем поведет себя самым подлым способом.

И тут краем глаза он заметил, что они стоят под омелой.

Его гнев исчез. Он заулыбался, очень, очень довольный.

Но ее глаза вспыхнули, он вздрогнул, потому что увидел в них влагу.

— Это значит, что ваш шарм на меня не действует! — воскликнула она. — Я знаю, вы добрый! А теперь отпустите меня, сэр!

Он почти не слышал ее. Вместо этого он видел ее топазные глаза, ее полные, поджатые губы, ее маленькую, интригующую грудь. Вместо этого он поддался страсти. В тот момент он придвинулся. Может, ей это не понравится, но он хотел ее, и у него была сейчас такая возможность. И он знал, когда женщина хочет его. Он мог видеть это в ее глазах. Он мог чувствовать это.

Он притянул ее к себе и прижал к груди. Она протестующе воскликнула, и он инстинктивно сжал ее крепче. Он не хотел давать ей возможность говорить и видел, что она потрясена тем, что он собирается сделать.

Он припал поцелуем к ее губам.

И что-то охватило его тогда — шок, за которым последовало понимание. Он никогда не встречал такой женщины раньше.

Ее руки уперлись ему в грудь. Он не заметил. Потрясенный своим пониманием, он целовал ее, пока она не сдалась и не приоткрыла губы. Он вошел туда сначала с осторожностью, а потом с растущей нуждой. Она была красивой, яркой и чертовски упрямой. Она была совершенна для него. Совершенна.

И Джорджина растаяла. Он знал момент, когда она сдалась, и тогда он углубил свой поцелуй. Она стала целовать его в ответ, с таким голодом, что он мог соревноваться с его собственным.

Понимая, что это приведет к месту гораздо более значительному, чем его кровать, Рори отстранился, отпустив ее.

Джорджи уставилась на него, широко раскрыв глаза.

Он пытался вернуть спокойствие, ему это частично удалось, но он не знал, что делать дальше. Он выдавил улыбку.

— Я не мог устоять, — сказал он, беспечно посмотрев на омелу над ними; его сердце бешено колотилось.

Она прикоснулась рукой ко рту, найдя взглядом оскорбительный венок. Он не мог сказать, вытирает ли она губы с отвращением или с трепетом трогает их. Она отступила, покраснев:

— Эт-то было… было неуместно, мистер Майбейн.

Он не знал, что сказать, — что было довольно редко, — поэтому просто поклонился.

— Думаю, мне пора идти. Спасибо за приятный вечер, — как можно вежливее проговорил он. Он продолжал чувствовать их поцелуй. — С нетерпением жду нашей следующей встречи.

Глава 21

Откровенная беседа

Мэри де Уоренн хотела, чтобы праздник был безупречен, — ведь это время мира, любви и радости. Согласно семейной традиции они проводили его в «Адаре», но из-за помолвки Тайрела они были в Хэрмон-Хаус в Лондоне. Она сидела в большом кресле в гостиной, ее внук Нэд, которому сейчас было год и пять месяцев, и внучка Элис, которой недавно исполнился год, играли вместе у ее ног. Взглянув на них, она почувствовала так много тепла, но это изменил тот факт, что она очень беспокоилась за Тайрела.

Она озабоченно обвела взглядом гостиную. Тайрел стоял у камина с Рэксом, который приехал из Корнуолла на праздники, Эдвардом и ее первенцем, Девлином О'Нилом. Мужчины обсуждали войну — тема разговора не изменилась, — и, как всегда в ее семье, мнений было столько же, сколько и голосов, их выражающих. Оживленный спор был в самом разгаре, но Тайрел почти не слушал. Вместо этого он смотрел на танцующий огонь в камине, не улыбаясь и, очевидно, будучи отрешенным от разговора и встречи.

Мэри продолжила наблюдать за ним; она любила его, как своего собственного сына. Однако она предпочитала не спрашивать о причинах его недавнего дурного настроения, как и Эдвард. Она была уверена, почему он теперь так редко улыбается, почему он с головой ушел в свои обязанности перед казначейством. Его сердце было разбито, и она очень хотела вылечить его.

Как ей повезло — она вышла замуж по любви, оба раза, и Эдвард был любовью ее жизни. В отличие от других женщин ее титула и положения она не верила в то, что наследник должен пожертвовать собой ради семьи, всем во имя долга, потому что собственными глазами видела, куда может привести такая жертва.

Внезапно Девлин отошел от группы мужчин. Высокий, яркий и загорелый, он улыбнулся, когда подошел к группе дам, встретившись взглядом со своей женой. Вирджиния сидела рядом с Бланш, которая приехала к ним на праздники, а шестнадцатилетняя Элеонор была на диване недалеко от Мэри. Они обменялись влюбленными взглядами, и Мэри была так рада. Когда-то, не так давно, чувство мести правило жизнью Девлина, но Вирджиния каким-то образом изменила это.

— Мама? — улыбнулся он ей. — Почему ты такая задумчивая?

Ее взгляд снова переместился на Тайрела.

— Я просто устала, — пробормотала она пасынку.