Зверь, шкатулка и немного колдовства - Шумская Елизавета. Страница 47

И Златко почувствовал, как мужчину раздирают два противоречивых чувства. Его любовь к Анастасии была столь велика, что сотрясала саму суть его личности. В какой-то момент показались неважными все эти понятия — долг, честь, клятва, даже люди вокруг, ведь где-то там была она…

«А что бы выбрал я, — заметались мысли юноши, — если бы так любил?…»

Чувства Александра врывались в сознание Сине-крылого, мешая думать. Он ощущал его отчаянное желание быть рядом с любимой, горечь оттого, что буквально на глазах разбиваются все его мечты о тихом счастье. Разве он многого хотел? Ни славы, ни богатства, ни чего-то подобного — просто быть с этой женщиной. Если бы не проклятая война… Какое право имеют все они лишать его этого? Почему он обязан жертвовать своим счастьем, своей и ее жизнью? А если правда — бросить все, по-тихому уйти из лагеря, кто его скоро хватится? Пусть даже хватится, но до Стонхэрма это дойдет не сразу. Можно домчаться до города, уговорить Анастасию бежать с ним… Она согласится, она его любит. Неужто он не сможет заработать им на жизнь? В конце концов, мозги и руки есть. Пусть не будет положения, того достатка, к которому они оба привыкли, друзей детства и родственников, зато они оба будут живы, в рассудке и главное — рядом. Разве так уж мало, чтобы пересмотреть свои взгляды? Кому нужна эта война? Не собственные же границы защищают! Так, может быть?…

«И правда… почему он должен?…» — Синекрылый не успел додумать эту мысль, как буквально каждой частицей своего сознания почувствовал ехидно-довольный смешок одного небезызвестного шамана… Шаман Эз-гио — проклятие рода Бэрринов. Когда-то первый из них — Родрик Бэррин, один из ближайших соратников Короля Всех Людей, по приказу своего владыки отправился на переговоры с шаманом, стоявшим во главе племени лефов, удерживавшего горные долины, так необходимые людям, которые были под рукой благороднейшего из человеческих правителей. Силы людей были велики, и Эзгио пришлось пойти на сделку с ними. Подозрительный, гордый, мстительный шаман тогда поверил предку Златко. И это было его ошибкой. Родрик Бэррин, действуя согласно указаниям своего господина, предал шамана и лефов, совершив одно из самых страшных преступлений, он нарушил те благородные принципы, что провозглашали люди, сражаясь в ожесточенной борьбе за свое выживание. И хотя выбора у первого Бэррина тогда, по сути, не было, он не смог простить ни себя, ни своего Короля. Как не смог — и не пожелал — их простить Эзгио, прокляв весь род предателя. Причем сделал это через награду, которую получил Родрик от господина всех людей, — синие крылья. Они давали огромную силу и вместе с тем несли погибель каждому Бэррину, обладавшему ими, стоило ему лишь на полшага ступить за невидимую, но тем не менее существующую границу порядочности. И это унесло немало жизней мужчин рода. Когда-то Златко смог придумать, как избавить от проклятия свою семью, но не себя. Увы, сам он так и остался под этой угрозой.

И вот сейчас Синекрылый чувствовал, что очень близко подошел к опасной черте. Как Эзгио тогда сказал? «Они все закончили одинаково. У каждого из них было и воспитание, и идеалы — хорошие, добрые, честные. О да, у каждого. Только человек растет, взрослеет, знакомится с людьми, учится, болеет, влюбляется и… задумывается. А так ли все, чему его учили в детстве? Так ли нужны эти честь и благородство? Ответы могут быть разными, но однажды появляется какая-то мечта или желание. Да, желание, будет точнее. И вот тогда все эти эфемерные принципы начинают казаться глупыми детскими сказками, такими далекими от реальности, что просто смешно. И человек всего лишь протягивает руку… Один маленький шажок. Одна подлость, одна ложь, один удар в спину или… чужая расстроенная судьба. Иногда мелочь, иногда трагедия. Но не суть. Просто вот в такой момент вы предаете себя, опускаете планку, навсегда теряете чистоту, а ведь когда-то ваш Король именно за обещание, что такого не повторится, и выторговал у судьбы право на существование всего человечества. Ведь так? Именно честь и добро когда-то сплотили людей, вырвали из полуживотного состояния и дали новый шанс. А коли вы вновь нарушаете этот негласный договор с судьбой, то и она забирает свой дар — вашу жизнь. В том числе и словами моего проклятия».

«Все ошибаются, и ты ошибешься». Златко не знал, чей это голос, но услышал его столь явственно, будто эту фразу и правда произнесли вслух, хоть это было и не так. И стало жутко. Синекрылый понял, насколько близко он оказался к тому, чтобы проклятие Эзгио сбылось. Конечно, то была не его жизнь, но кто знает, может, и этого было бы достаточно? Где должен быть сделан «маленький шажок», о котором говорил шаман, в сознании или действиях?

И тут же стало жутко от иной мысли: «Неужели так всю жизнь только страх перед этим проклятием и будет удерживать меня от бесчестных поступков?»

Ответ опять же пришел неизвестно откуда — от шамана, от того, кто отправил их в это путешествие во времени, или от самого сознания Бэррина: «А так — со страхом перед наказанием — и живет большинство людей, мало тех счастливчиков, кто не испытывает сомнений».

«Ой-ой-ой! Где я? Что я? Тьфу, кто я?! Э-э-э… что опять произошло? Демон постарался?!» — заметалось сознание Ивы в панике.

— Анастасия! — Рука, которая легким стуком коснулась двери в комнату, выглядела слишком морщинистой для того, чтобы принадлежать телу, в котором травница недавно находилась, и куда более изящной, чем была у самой Ивы. Да и голос явно принадлежал не кому-то из них. — Можно я войду?

Ответом было молчание.

«Странно», — возникли мысли неизвестной женщины. Она волновалась. Не могла не видеть, что в последнее время творится с Анастасией, и это ее сводило с ума.

«Она ушла», — зная, что та ее не услышит, пояснила знахарка.

— Настя? — Ручка легко поддалась под напором руки незнакомки, и она оказалась перед открытой дверью в спальню девушки.

«Это неприлично. И просто непорядочно, — подумала женщина. Но все же медленно вошла внутрь. Аккуратно и беззвучно прикрыла за собой дверь. — Все-таки я ее мать. Я должна знать…» — Чувствуя, что это не то объяснение, которое успокоило бы ее совесть, дама все-таки не смогла удержаться. Слишком велика была ее тревога. Она отлично знала свою дочь и поняла, что та что-то замыслила, причем настолько серьезное, что сама была не уверена, правильно ли она поступает.

«Мать! Это мать Анастасии!» — Иве стало страшно при мысли, что должна сейчас чувствовать эта женщина.

Она прошла вперед. Зеркало отразило довольно немолодую даму с идеальной осанкой, с высокомерным выражением породистого лица.

«Не хочу стареть, — подумала Ива. — Но если все же придется, то хочу выглядеть примерно вот так. По крайней мере, достойно. А то порой старость бывает так омерзительна, что становится жутко при мысли о наличии шанса до нее дожить».

Пока травница предавалась лирическим размышлениям, госпожа Вицлавская заметила лежащую на столе книгу. Явно не из семейной библиотеки. Анастасия не позаботилась ее убрать, зная, что никто без ее разрешения в комнату не зайдет. Ее матери вновь стало стыдно за собственные действия. Но это чувство владело ею недолго, поскольку пары взглядов хватило для того, чтобы понять, что перед ней. Она знала, что это за книга. Сама она ее никогда не видела, но много раз слышала о ней. В их семье ходили байки про некоего демона, что забрал несколько душ женщин из их рода. Мало кто способен решиться на подобное, но если уж рискнул, то… такую тварь потом отвадить почти невозможно. И еще госпожа Вицлавская слышала, что демона вызывали с помощью книги. Потом она то ли исчезала, то ли от нее избавлялись, но спустя время она вновь появлялась, чтобы украсть еще одну душу.

Руки немолодой женщины задрожали. Она прекрасно понимала, что побудило ее дочь к подобному поступку, что заставило ее обратиться к демону. Госпожа Вицлавская видела, какой любовью расцвела ее девочка, когда рядом с ней появился Александр. Анастасия всегда была упрямая и здравомыслящая, ее мать даже боялась, что это помешает найти того, кого она полюбит, ведь любовь частенько предполагает некоторую жертвенность, по крайней мере, более мягкое поведение. Однако все сложилось самым наилучшим образом. Александр не только принял ее дочь со всеми ее особенностями, но и восхищался ими, любовался, что действовало на Настю, как лучи солнца на цветок — заставляло ее раскрываться и расцветать. Как же ее мать радовалась, глядя на них! Эта любовь действительно делала их счастливыми, но при этом они отчаянно стремились к еще большему счастью, жаждали добиться лучшего для них обоих. Подобное не часто встретишь среди тех, кому взор заслоняет взаимное чувство. Если б только не эта война…