Янтарь и Льдянка. Школа для наследников - Снежная Дарья. Страница 78

Начиная догадываться, к чему он клонит, я невольно поджала губы, но продолжила молча смотреть на него, позволяя договорить и чувствовать себя еще более виноватым.

— И оставлять тебя одну во дворце я тоже не хочу, в свете всего что случилось здесь за последние месяцы. Мы договорились с Аверном. Ты отправишься туда тайно, и они предоставят тебе убежище. В одном я не сомневаюсь: твои родители тебе смерти не желают и сделают все, чтобы тебя уберечь.

В комнате на несколько мгновений зависла тишина.

— Да, ты прав, — произнесла я, но прежде, чем он успел обрадоваться, выдернула руку из его пальцев и закончила: — Я очень злюсь.

— Ана… — в голосе звучала обреченность приговоренного к немедленной казни, который тем не менее не спешил признавать свою вину, даже если это признание спасло бы ему жизнь.

— Ты хотя бы мог сделать вид, что интересуешься моим мнением на этот счет? — я вскочила и нервно прошлась по комнате.

— Ана! — предпринял еще одну попытку Дарел, но я снова не дослушала.

— Я никуда не поеду, — отрезала я и ушла в спальню, захлопнув дверь.

Этот звук хлопнувшей двери, ворвавшийся из воспоминаний, заставил меня сейчас вздрогнуть и обернуться — показалось, будто он прозвучал наяву. Слава богам, только показалось. Я по-прежнему находилась одна в случайно выбранной пустующей комнате в западной части Нериатского королевского дворца, и ни родители, ни фрейлины, ни кто-либо еще меня пока не отыскали.

Я снова перевела взгляд на окна. На чуть более широком, чем остальные, центральном красовалось не переплетение случайных рисунков и силуэтов, а точная копия портрета, украшавшего теперь, среди прочих, стены тронного зала. Нашего свадебного портрета. Дарелу он не нравился, он считал, что мы оба там какие-то до нелепости торжественные, а это вовсе не соответствует истине. А меня просто радовало, что мы изображены там вместе.

И не прав был он, когда утверждал, будто живопись мне не дается! По-моему получилось даже лучше оригинала.

Я шевельнула пальцами, по ледяным узорам пробежались искорки, и фигуры пришли в движение, повернулись лицом друг к другу, заглянули в глаза. Ледяные руки скользнули по плечам на грудь, и нарисованная на стекле девушка шагнула вперед, в такие родные объятия. Я же обхватила руками плечи и закрыла глаза, вновь погружаясь в воспоминания…

…На улице стояла глубокая ночь, когда мы спустились к карете. Это мне тоже не нравилось, создавалось ощущение, что я убегаю, словно испугавшись чего-то. Но, уступив мужу в самом главном, за мелочи я уже не боролась. Пусть все делает, как считает нужным.

Я уже собиралась гордо подняться в карету с видом ссыльной королевы и укатить, не прощаясь, хоть прекрасно знала, что сама потом буду об этом жалеть, но не в силах побороть все еще плещущуюся внутри обиду. Только Дарел не позволил — придержал за локоть, не давая сдвинуться с места.

— Ну, сколько можно дуться и не разговаривать? — устало вздохнул он. — Ты же согласилась, что это верное решение. Так будет лучше, ведь ты действительно не можешь поехать со мной, а чем оставаться одной в Съерр-Таше, куда интереснее наконец увидеться с родителями.

Я надулась еще больше. Да, согласилась! Но это вовсе не значит, что я его простила за это решение. И уж тем более, что я хочу уезжать.

— Я тебя не отпущу, пока не заговоришь. — Огневик притянул меня ближе, коснулся пальцами щеки, приподнял подбородок, пытаясь заглянуть в глаза. — А то сообщат мне потом, что Императрица лопнула в дороге.

От теплой насмешки в голосе и от осознания того, что я эту насмешку не услышу теперь только Теннат знает сколько, у меня защипало глаза. Я часто заморгала, и это, конечно же, от него не укрылось. Дарел выпустил мой локоть, и теперь уже обе ладони обхватили мое лицо, а губы обжег жаркий, головокружительный поцелуй.

— Я тебя ненавижу, — прошептала я, сдаваясь, и уткнулась лбом в его плечо.

Огневик обхватил меня за плечи, мягко поглаживая, коснулся губами волос.

— Хорошо, что у меня уже есть опыт того, как убедить тебя перейти от этой стадии к прямо противоположной.

Я стукнула его кулаком в грудь, а он тут же поймал мою руку и поцеловал кончики пальцев.

— У меня нет ни малейшего желания тебя отпускать. Но ты же понимаешь, это лучший вариант из тех, что имеются. А еще у меня для тебя сюрприз…

…Подтянув колени к груди, я пристроила на них подбородок, продолжая разглядывать витражи, в которые благодаря моим тоскливым страданиям превратились оконные стекла. В это время «сюрприз», вынырнув из-под кресла, куда он умчался в погоне за солнечным зайчиком, взобрался по шторе и с интересом вгляделся в нарисованное лицо хозяина.

Вообще, как оказалось, это была она, а не он. Торжественно врученную мне в качестве спасения от скуки саламандру, как наконец-то выяснилось, звали Марево или, проще говоря, Марька. Дарел утверждал, что это не просто животное — она впитала часть его дара, а поэтому в какой-то степени является им самим. А потому иногда он сможет наблюдать за мной ее глазами. А еще додумался утешить, что, если с ним что-то случится, я сразу узнаю об этом. И за такое утешение чуть не схлопотал по шее.

Как бы то ни было, если какой-то дух моего мужа и жил в саламандре, он еще явно пребывал в стадии взаимной искренней неприязни. Марька холод не любила и сопровождала меня повсюду исключительно из чувства долга, не забывая изображать на физиономии презрение ко всем окружающим и особенно ко мне. Иногда я начинала думать, что она меня просто ревнует. Я вспоминала, как сама начинала бубнить, когда Дарел возился с ящерицей, и с ужасом понимала, что кто-то из нас двоих — или я, или саламандра — точно сумасшедший.

Под моим пристальным взглядом Марька оглянулась, качнула головой, мол, чего уставилась, и продолжила дальше любоваться узорами на стекле. Что ж, хоть кто-то еще ценит мое творчество.

В памяти всплыл самый последний прощальный поцелуй, уже из кареты, последние слова, эхом звучащие в ушах, последняя улыбка и взмах рукой. Когда повозка тронулась, я обернулась и увидела, как мгновенно поникла его фигура. И тут же стало ясно — расставание он переживает ничуть не меньше меня, а шутки и подбадривания звучат только для того, чтобы я не расклеилась. Спустя несколько мгновений он вскинул голову, расправил плечи и решительно зашагал во дворец. А секундой позже карета повернула, скрывая его из виду.

Тяжелее всего было первую неделю, ту, что я провела в дороге. Дальше стало чуть легче. Да и начала проклевываться пока еще слабая, но все-таки радость в предвкушении грядущей встречи с родителями.

Это было так… волнительно.

Выйти из кареты, вскинуть глаза и почти сразу увидеть их.

В отличие от императорской семьи, которая поджидала нас с Дарелом в тепле и уюте гостиной, король и королева Аверна вышли на крыльцо, едва получили известие о том, что моя карета въехала в городские ворота. И это несмотря на холод, который в горах и не думал обращать внимание на наступившую по календарю весну.

Я даже ошеломленно застыла на какое-то время, сравнивая возвышающихся передо мной на крыльце людей с теми воспоминаниями, что мне удалось сохранить. Взгляд скользнул сначала по высокой худощавой фигуре отца, закутанной в темный мех, затем по материнской, сильно уступавшей ему в росте, но далекой от тонкого изящества Елении. Королева Лирисс и в молодости отличалась фигуристостью, которая с возрастом превратилась в крепкую полноту. В одном Риан был прав, глядя на ее лицо, я словно смотрелась в зеркало. Только сильно постаревшее зеркало.

Сбегать по ступенькам и бросаться мне на шею, как непременно сделала бы Еления, она не стала, но стоило мне подняться, как шагнула вперед и заключила меня в объятия.

— Анаис… — Стоило над ухом прозвучать голосу из колыбельных, все колебания исчезли, и я уткнулась носом в щекочущий серый мех, обнимая ее в ответ.

— С возвращением домой, моя дорогая, — прогудел над головой глухой и низкий голос отца.