Возвращение астровитянки - Горькавый Ник. Страница 90

Если есть на свете лечебный дождь, то это был исцеляющий ливень — уверенных слов и страстных поцелуев. Горячий ручей размывал какие-то последние ледяные барьеры в груди Элизы, и вдруг что-то лопнуло у неё внутри.

Сердце девушки захлестнуло обжигающей волной.

Элиза вскрикнула и одним рывком вскочила с дивана. И потянула за собой ничего не понимающего Майкла. Поставила его перед собой в ярко освещенной ванной комнате, выжала депилятор на свои ладони и стала убирать его бороду.

Сдерживаясь изо всех сил, она делала это не спеша, приблизив глаза к самой его коже, нежно и аккуратно освобождая от каштановых упругих волосков уголок его рта, который порывался что-то сказать и разумно смолчал… вот она открыла гладкую худощавую щёку… верхнюю губу четкого молодого абриса… подбородок с волевой складкой…

Она изо всех сил старалась не смотреть на его лицо целиком, фиксируясь лишь на том кусочке, над которым она с наслаждением трудилась красивыми тонкими пальцами. Его ароматное дыхание веяло ей в лицо и кружило голову… как-то так получилось, что вместе с клочьями бороды на пол упал и халат Майкла. И вот Элиза зажмурилась, отодвинулась на расстояние вытянутой руки и, задыхаясь в гулком сердцебиении, распахнула глаза…

…и увидела его лицо.

Пронзающее душу насквозь. Встревоженное. Бесконечно дорогое.

Её сердце застучало как сумасшедшее, но она не отвела глаза и выдержала этот эмоциональный ураган. Это было лицо не юного Джерри, а взрослого Майкла — уверенное, волевое, с высоким лбом под коротким ёжиком волос. Самое главное — это было лицо влюблённого в неё человека. Элиза даже забыла дышать, ненасытно глядя на него — обнажённого и прекрасного, как античный бог с умными голубыми глазами. Её сердце вспыхнуло огнём, и она отчётливо поняла, что совершенно ничего не боится.

И не может ждать ни вечности, ни секунды.

Ещё одна махровая хламида упала на пол.

— Как ты посмел так долго мучить меня? — гневно сказала Элиза.

Огромный парк Уайтшильдов был задуман и исполнен как живописное произведение, где красками служили деревья и цветы, статуи и фонтаны, самый знаменитый из которых исполнял цвето-водо-музыкальные симфонии.

В середине парка, на холме стояла беседка, где мраморная обнажённая купальщица бесконечно долго ловила спадающую накидку, а от беседки сбегал ручей — по водопадным ступеням, заросшим по бокам лохматой травой.

Дорожки легкомысленно петляли среди сосен» кактусов и тропических цветов, пересекая участки парка, превращенные в разные зоны — тропические джунгли, пустынную саванну, восточно-азиатские пейзажи. В густых зарослях скрывалось множество беседок, скамеек и укромных уголков. Элиза и Майкл бродили здесь уже неделю, но всё ещё обнаруживали незнакомые места. В японской бамбуковой роще темнел прудик, где красные и белые рыбы бесшумно парили над илистым дном. В каменном саду из греческих и римских скульптур и барельефов жили злобные почернелые гномы с побитыми лицами.

Тропинка привела Майкла и Элизу в крошечную ажурную беседку, прилепившуюся над скалой. Девушка услышала характерную заливистую трель и сказала Майклу:

— Твой т-фон звонит.

— Нет. Это птица, живущая по соседству, выучила его звонок и передразнивает.

— Смени звонок на более сложный.

— Не хочу. Мне нравится её нахальство.

Элиза улыбнулась, села на скамеечку и продолжила разговор:

— Мне нужно было выделить свой журнал из общей массы модных изданий, привлечь к нему внимание. Тогда я выпустила журнал в простой чёрной обложке, на которой кроме названия была написана крупными белыми буквами только одна фраза: «Извините, но этот журнал не для вас». Журнал был упакован в пластик, и открыть его можно было, только купив. Этот номер разошёлся десятикратным тиражом. С тех пор я оставила на чёрной обложке лишь три элемента — название «Неотразимость стиля», одну эффектную картинку номера и слова «Журнал не для всех». Установившиеся после той эпатажной обложки тиражи были в два раза больше, чем начальные. Элементарный психологический трюк — ведь ничто так не ранит душу человека, как мысль, что что-то, возможно замечательное, существует не для тебя, не нуждается в тебе…

Элиза помедлила и неожиданно сказала:

— Именно поэтому я так страшно мучилась, когда видела Джерри и Никки вместе. Они жили в своей вселенной, а я понимала, что мне туда хода нет… Это было просто невыносимо — как будто чудесный мир рядом и недоступен. Как мне хотелось быть там — рядом с твоим отцом… Но место было уже занято…

После паузы она продолжила:

— Джерри всегда притягивал меня, и однажды я решилась и совершенно нахально утянула его на балу выпускников… Я станцевала с ним самое огненное танго своей жизни! Это было как удар молнии… я мгновенно влюбилась в него по уши…

— Мои родители часто вспоминали это танго, ты — своего рода легенда нашей семьи и кошмар моей матери.

— Это она — мой кошмар… — Глаза Элизы вспыхнули ярким огнем старой ненависти, и девушка не сразу справилась с волной чувства. — А твой отец — редкость, зная его, я уже не могу всерьёз воспринимать других мужчин, они, ну, просто пустое место… За исключением тебя, конечно… потому что ты — чудесная реинкарнация Джерри…

И Элиза псевдоцинично и храбро заявила:

— Твой несомненный плюс, что ты моложе, чем он… Майкл засмеялся этому испуганному нахальству и притянул к себе девушку.

— За такой поцелуй двадцать лет назад я отдала бы душу… — сказала она, оторвавшись от губ любимого человека и глубоко вздохнув.

— А сейчас?

— А сейчас — уже отдала… слава богам за смерть сослагательного наклонения, этого чудовища, которое вечно грызёт сердца человеческие…

Они снова поцеловались. Что за чудесное занятие!

— Когда-то я звала твоего отца приехать сюда. Он не приехал.

— Зато приехал я. И безмерно счастлив. Снова поцелуй.

— Сегодня я рылась в нашем саду.

— У тебя до сих пор клейкие душистые руки… Майкл понюхал с видом знатока пальцы Элизы:

— …смола мангового дерева!

— Романтично, но неправильно. Это смола апельсинового дерева.

— Это, конечно, не так романтично.

— Какой бред мы несём!

— Это не бред, а щебет. Он полон скрытого значения и при внешней бессмысленности глубоко функционален. Не будешь щебетать или ворковать — никого не приманишь и гнезда не совьёшь.

— Ты уже приманил! — рассмеялась Элиза. — Зачем же ты продолжаешь… ворковать?

— Потому что мне безумно нравится болтать с тобой о пустяках… целовать твои губы и руки… смотреть в твои глаза… протягивать всё новые и новые паутинки между нами — чтобы ты никогда больше не улетела от меня.

Они сидели на веранде, вымощенной большими каменными плитами, и ужинали. На столе горели свечи, и их свет постепенно становился всё ярче; закатные краснобрюхие облака, столпившиеся в голубом вечернем небе над угасающим солнцем, всё гуще темнели горбатыми спинами, обращенными к ночи.

Майкл собственноручно приготовил вкусного лосося с рисом-басмати и специями, и молодые люди с удовольствием ели плотную розовую рыбу, поливая её соком лимона, сорванного с соседнего дерева, и запивая лёгким белым бургундским.

— Я стану толстой, как осенняя белка, — озабоченно сказала Элиза, уже съев рыбу. Майкл лишь улыбнулся такому преувеличению.

Когда дворецкий принёс кофе, Майкл вдруг посерьёзнел и стал отвечать на реплики Элизы совсем коротко. Потом решился и достал из кармана маленькую коробочку. И сказал просто и без всяких прелюдий:

— Элиза! Я прошу тебя стать моей женой!

Крупный алмаз голубоватого оттенка блеснул с кольца старинной узорчатой платины.

Элиза задохнулась, и чашка сильно задрожала в её руке.

Она сумела поставить её на стол, почти не расплескав, и подняла на Майкла зелёные, широко раскрытые глаза.

Они никогда ещё не затрагивали эту тему.

Она даже и не собиралась.

Он был принцем, сыном могущественной императрицы Николь, самого влиятельного человека на всех планетах. Брак принца такой династии всегда политическая сделка, которая ложится важным вкладом на весы мирового равновесия. И он предлагает такое ей — по сути, простой девушке? Ему никто не позволит… Никки не даст совершиться такой государственной глупости…