Сломанные куклы - Кэрол Джеймс. Страница 59

– Это самая лучшая новость за очень долгое время, – усмехнулся Хэтчер.

Я схватил куртку и побежал к двери. Хэтчер догнал меня у лифта. Он говорил по телефону, организуя полномасштабную полицейскую операцию. Когда мы приехали вниз, он все еще отдавал команды. Я подошел к ресепшену и спросил, не оставляли ли для меня посылки. Консьерж попросил меня подождать и ушел в небольшую темную комнату. Через несколько секунд он вернулся с маленьким блестящим чемоданчиком «Самсонайт» и ключами от машины. На брелоке был логотип «мазератти», а чемодан был тяжелым, как я и ожидал.

– Возьмем мою машину, – сказал я Хэтчеру.

Хэтчер зажал ладонью телефон:

– С каких пор у тебя появилась машина?

– Тридцать секунд назад. «Мазератти».

Хэтчер вытаращил на меня глаза. Я смотрел на него. Он закончил разговор и убрал телефон.

– Что происходит, Уинтер?

– Я все объясню в машине.

«Мазератти» Дональда Коула был припаркован у выезда с подземной парковки «Космополитана», и машина уже стояла капотом вперед, чтобы мы могли выехать максимально быстро. Я просил быструю машину, и Коул дал мне очень быструю. У «мазератти» был восьмицилиндровый двигатель объемом 4,2 литра, шестиступенчатая коробка передач и максимальная скорость 285 километров в час. Разгон до ста километров – за пять секунд.

Мы сели внутрь, и я бросил чемодан на колени Хэтчеру. Двигатель взревел, и мы понеслись вперед под визг шин. Через пять секунд мы уже ехали по улице. Поначалу было очень непривычно ехать по левой стороне дороги, но постепенно я освоился. Принцип тот же, что и дома: пассажирское сиденье – ближе к тротуару, а встречный поток – со стороны водителя. Если придерживаться этого принципа, все работает.

Я вел агрессивно, то и дело переставляя ногу с тормоза на газ. Мотор ревел и затихал, передачи переключались. Сигнал был громким, стоп-фонари яркие. Я нигде не останавливался, петлял, подрезал, нагло пробираясь через вечерние пробки. Дворники работали на полную мощность, очищая стекла от снега. Телохранителей Коула нигде не наблюдалось.

– Что происходит, Уинтер?

– Открой чемодан.

Замки щелкнули один за другим, и Хэтчер выдохнул:

– Господи!

– Что за пушки?

– Два сорок пятых кольта. Подозреваю, лицензии на них нет.

– Да, они без лицензии, без истории и без следов.

Это был еще один подарок Дональда Коула.

– Машина, пистолеты. Я так понимаю, это тебе твоя крестная мать-волшебница прислала? – спросил Хэтчер.

– Дональду Коулу вряд ли бы понравилось, если бы его назвали волшебницей.

– Господи, Уинтер! Дональд Коул! Что за игры опять?! – Хэтчер глубоко вздохнул и постарался взять себя в руки. – Ладно, рассказывай. Я хочу знать, что происходит. И хочу знать сейчас же.

– Преступник – не Дэррен Уэбстер.

– А кто же?

Я не ответил.

– Ты же понимаешь, что я легко могу это выяснить. Один звонок Сумати или Алексу.

– Но ты его не сделаешь. Если бы хотел, уже набрал бы кого-то из них.

Я ушел в сторону, чтобы обойти такси, подрезал его и снова дал по газам. Возмущенный сигнал таксиста исчез далеко позади.

– Не вижу возможности тебе сказать. Я назвал тебе имя, и ты, как послушный бой-скаут, передал информацию Филдингу, как тебе и полагается по должности. Будем считать, что я, как любой человек, могу ошибаться, и в отеле я просто перепутал имя.

Хэтчер молчал.

– Если я тебе дам правильное имя, тебе придется передавать его Филдингу. А это будет огромной ошибкой. Он посчитает нужным окружить преступников до того, как ворваться в дом. Он захочет хорошо подготовиться и прикрыть себя со всех сторон.

Хэтчер по-прежнему не говорил ни слова.

– И ты думаешь, наш маньяк не заметит, как вокруг дома собираются десятки полицейских? Не успеешь оглянуться, как все они окажутся вокруг дома. Оно нам надо? Плюс, не будем забывать, что Темплтон – одна из ваших. Все будут на эмоциях, включатся личные отношения. Слишком уж много рисков. А всего одна ошибка – и Темплтон светит смерть или еще что похуже.

– А для тебя это, значит, не личные отношения?

– Ты неправильно ставишь вопрос, Хэтчер. Вопрос должен быть такой: ты кому бы доверил спасти жизнь Темплтон – мне или Филдингу?

66

Рэйчел шла по лестнице вслед за Адамом. Ей не хотелось идти, но выбора у нее не было. В ногах была тяжесть и слабость одновременно, ей приходилось держаться за перила, чтобы не упасть, но и в руках была такая слабость, что они просто волочились по полированному дереву.

Ей было очень страшно подниматься наверх. Там были спальни. Адам уже пытал ее, бил током, отрезал палец. Теперь он собирался ее изнасиловать? Если да, она не будет сопротивляться. Будет просто лежать, ждать конца и молиться, чтобы этот конец наступил как можно скорее. Адам хочет спровоцировать ее на какую-нибудь реакцию, именно это его заводит. Страх, ненависть, отчаяние – ему подойдет любая. Поэтому лучше всего будет не реагировать совсем, не сопротивляться, не просить.

Такой у нее был план, и он был хорош, потому что давал возможность остаться в живых. Проблема была только одна – следовать ему было нереально для Рэйчел. Она знала, что, как только он дотронется до нее пальцем, она изо всех своих сил будет сопротивляться и пойдет на все, чтобы отбиться от него, – будет пихать, бить, кусать, царапать. Она понимала, что чем сильнее она будет биться, тем изощреннее будет его месть. И своей строптивостью она, скорее всего, подпишет себе смертный приговор. Несмотря ни на что, она знала, что будет сопротивляться до последнего вздоха.

Над лестницей висело отполированное до блеска зеркало в позолоченной раме. Рэйчел застыла и уставилась на собственное отражение. Она не узнавала себя. Женщина в зеркале была похожа на онкобольную: измученное, напряженное лицо, потухшие, безжизненные глаза с черными кругами. В этом платье она была похожа на ребенка, который залез в шкаф матери и надел ее вещи. А при взгляде на свою лысую голову Рэйчел чуть не заплакала.

Адам стоял рядом и довольно ухмылялся, увидев, какой ужас у Рэйчел вызвало собственное отражение. Как же ей хотелось ударить его ножом или электропогонялкой или застрелить! Она хотела отомстить ему, заставить его страдать за то, что он сделал с ней. Она очень хотела, чтобы он испытал ее боль. Но больше всего она хотела стереть эту довольную ухмылку с его лица.

– Номер пять, не останавливаться.

Поднявшись по лестнице, Адам повернул направо, и Рэйчел пошла за ним по коридору мимо множества темных комнат за закрытыми дверями. В окна бились снежные хлопья, и было слышно, как снаружи свистит ветер.

В доме пахло апельсинами. Но за этим запахом Рэйчел уловила еще один, более слабый – такой обычно бывает в больничных палатах. И чем дальше они шли, тем сильнее он становился. В конце коридора оставалась последняя дверь, и за этой дверью горел свет.

Адам подошел к двери, тихо постучал и открыл ее. Отступив, он знаком приказал Рэйчел войти. Рэйчел замерла, не в силах сдвинуться с места. Запах больничной палаты многократно усилился и заполнил собой ее легкие и нос. Ее стало тошнить. Сглотнув желчь, Рэйчел приказала себе держаться.

– Номер пять, войти в спальню матери.

Рэйчел не двигалась.

– Номер пять, войти в спальню матери, или будут последствия.

Рэйчел вошла в комнату. Она была оформлена, как одноместная палата в частной больнице: стены пастельных тонов, ярко-розовые занавески на окнах, прочное виниловое покрытие на полу. Необычные букеты свежих цветов наполняли комнату яркими красками и жизнью.

Положение кровати регулировалось, давая возможность матери Адама не только лежать, но и сидеть. Руки ее безвольно лежали на коленях, одна на другой, и казались парализованными. У нее было изможденное лицо с запавшими глазами и обвисшими щеками, но было видно, что когда-то она была красивой женщиной. У нее были такие же, как у Адама, карие глаза и такая же стать.