Сон в красном тереме. Т. 1. Гл. I — XL. - Цао Сюэцинь. Страница 14

Вскоре он возвратился, но выглядел уже по-другому. Волосы были заплетены в тонкие косички с узенькими красными ленточками на концах и собраны на макушке в одну толстую, блестевшую, как лак, косу, украшенную четырьмя круглыми жемчужинами и драгоценными камнями, оправленными в золото. Шелковая куртка с цветами по серебристо-красному полю, штаны из зеленого сатина с узором, черные чулки с парчовой каймой и красные туфли на толстой подошве; на шее та же драгоценная яшма и ожерелье, а еще ладанка с именем и амулеты. Лицо Баоюя было до того белым, что казалось напудренным, губы — словно накрашены помадой, взор нежный, ласковый, на устах улыбка. Все изящество, которым может наградить природа, воплотилось в изгибе его бровей; все чувства, свойственные живому существу, светились в уголках глаз. В общем, он был необыкновенно хорош собой, но кто знает, что скрывалось за этой безупречной внешностью.

Потомки сложили о нем два стихотворения на мотив «Луна над Сицзяном», очень точно определив его нрав:

Печаль беспричинна.
Досада внезапная — тоже.
Порою похоже,
что глуп он, весьма неотесан.
Он скромен и собран
и кажется даже пригожим.
И все же для высшего света
манерами прост он…
Прослыл бесталанным,
на службе считался профаном,
Упрямым и глупым,
к премудростям книг неучтивым,
В поступках — нелепым,
характером — вздорным и странным, —
Молва такова, —
но внимать ли молве злоречивой?

И далее:

В богатстве и знатности
к делу не знал вдохновенья,
В нужде и мытарствах
нестойким прослыл и капризным.
Как жаль, что впустую,
зазря растранжирил он время .
И не оправдал ожиданий
семьи и отчизны!
Среди бесполезных
он главный во всей Поднебесной,
Из чад нерадивых
сейчас, как и прежде, он — первый!
Богатые юноши!
Отроки в платье прелестном!
Примером для вас
да не будет сей образ прескверный! [40]

Между тем матушка Цзя встретила Баоюя с улыбкой и спросила:

— Зачем ты переодевался? Прежде надо было поздороваться с гостьей! Познакомься! Это твоя двоюродная сестрица!

Баоюй обернулся и в хрупкой, прелестной девочке сразу признал дочь тетки Линь. Он подошел, поклонился и, вернувшись на свое место, стал внимательно разглядывать Дайюй. Она показалась ему необыкновенной, совсем не похожей на других девочек. Поистине:

Тревога ли сокрыта в подернутых дымкой бровях?
О нет, не тревога. Скорее — сама безмятежность.
Не проблеск ли радости в чувственных этих очах?
Не радость, увы. А скорее — печальная нежность.
…И словно рождается в ямочках щек
та грусть, что ее существом овладела,
И кажется: прелесть исходит, как свет,
из этого хрупкого, нежного тела…
Падают, падают слезы —
слеза за слезой.
Как миловидна!
Вздыхает о чем-то пугливо!
Словно склонился
красивый цветок над водой,
Словно при ветре
колышется гибкая ива.
Сердцем открытым
Би Ганя [41] достойна она,
Даже Си Ши [42]
не была так нежна и красива!

— Я уже когда-то видел сестрицу, — произнес Баоюй.

— Не выдумывай! — одернула его матушка Цзя. — Где ты мог ее видеть?

— Возможно, я ошибаюсь, но мне кажется, мы знакомы давно и будто встретились после долгой разлуки.

— Ладно, ладно! — махнула рукой матушка Цзя. — Это значит, вы с ней скоро подружитесь.

Баоюй пересел поближе к Дайюй, еще раз окинул ее пристальным взглядом и спросил:

— Ты училась, сестрица?

— Очень мало, — отвечала Дайюй. — Всего год, успела выучить лишь несколько иероглифов.

— Как твое имя?

Дайюй ответила.

— А второе?

— Второго нет.

Баоюй смеясь сказал:

— Сейчас я придумаю. Давай назовем тебя Чернобровка. Очень красивое имя!

— Но оно никак не связано с первым, — вмешалась в разговор Таньчунь, которая тоже была здесь.

— В книге «Описание людей древности и современности», которую я недавно прочел, говорится, что в западных странах есть камень «дай», заменяющий краску для бровей, — сказал Баоюй. — А у сестрицы брови тоненькие, словно подведенные. Чем же ей не подходит это имя?

— Опять придумываешь? — засмеялась Таньчунь.

— Так ведь все придумано, кроме «Четверокнижия», — заметил Баоюй и обратился к Дайюй: — У тебя есть яшма?

Никто ничего не понял. Но Дайюй сразу сообразила: «Он спросил, потому что яшма есть у него», и ответила:

— Нет, у меня нет яшмы. Да и у кого она есть?

Едва она произнесла эти слова, как Баоюй, словно безумный, сорвал с шеи яшму, швырнул на пол и стал кричать:

— Подумаешь, редкость! Только и слышно: яшма, яшма. А обо мне не вспоминают! Очень нужна мне эта дрянь!

— У сестрицы тоже была яшма, — прикрикнула на него матушка Цзя, — но ее мать, когда умерла, унесла яшму с собой, как бы в память о дочери. Сестрица положила в гроб все любимые вещи матери, и теперь твоя умершая тетя, глядя на яшму, будет вспоминать дочь. Дайюй не хотела хвалиться, потому и сказала, что у нее нет яшмы. Надень яшму и не безобразничай, а то как бы мать не узнала!

Матушка Цзя взяла яшму из рук служанки и надела Баоюю на шею. Юноша сразу притих.

Пришла кормилица и спросила, где будет жить барышня.

— Переселите Баоюя в мой флигель, в теплую комнату, — ответила матушка Цзя, — зиму барышня проживет под голубым пологом, а весной мы подыщем ей другое место.

— Дорогая бабушка! — сказал Баоюй. — Зачем же вас беспокоить? Я могу спать на кровати за пологом. Мне там будет удобно.

— Ладно, — подумав немного, согласилась матушка Цзя и распорядилась, чтобы за Дайюй и Баоюем постоянно присматривали мамки и служанки, а остальная прислуга дежурила бы по ночам в прихожей. Фэнцзе приказала натянуть там светло-коричневый полог, перенести атласный матрац, парчовое одеяло, словом, все, что необходимо.

С Дайюй приехали всего две служанки: кормилица мамка Ван и десятилетняя Сюэянь.

Сюэянь была слишком мала, мамка Ван чересчур стара, поэтому матушка Цзя отдала внучке еще свою служанку Ингэ. Кроме того, в услужении у Дайюй, как и у Инчунь, не считая кормилицы, четырех мамок и двух служанок, ведавших ее гардеробом, украшениями, а также умываньем, были еще четыре или пять девочек, они мели пол и выполняли самые разнообразные поручения.

Мамка Ван и Ингэ прислуживали Дайюй под голубым пологом [43], а нянька Ли, кормилица Баоюя, и старшая служанка Сижэнь прислуживали Баоюю.

вернуться

40

Примером для вас да не будет сей образ прескверный... — Рисуя в сатирических, обличительных тонах предрекаемый Баоюю жизненный путь, автор как бы выражает точку зрения блюстителей феодальной морали. В подтексте же обличается не герой романа, а фальшивые, ломающие судьбы молодых людей общественные устои.

вернуться

41

Би Гань (XII в. до н.э.) — дядя Чжоу-вана, последнего императора династии Инь. В поэзии его образ олицетворял благородство и непримиримость перед жестокостью. Он порицал Чжоу-вана как деспота и распутного человека. Племянник, объятый гневом, изрек: «Я слышал, что в сердце мудрецов есть семь отверстий». Затем приказал рассечь грудь Би Ганя и вынуть сердце.

вернуться

42

Си Ши (Си-цзы) — легендарная красавица, обаяние которой, по свидетельству многих поэтов, отличалось естественностью («Без помады, без пудры, — а так неподдельно нежна!» — Су Ши). В годы ее жизни (V в. до н.э.) княжество Юэ вело неудачные войны с княжеством У и полководец Фань Люэ, желая прекратить кровопролитие, отдал Си Ши в дар правителю У. Она же умертвила правителя и возвратилась к Фань Люэ. Разгневавшись на красавицу за непослушание, полководец утопил ее в озере близ Сучжоу. Согласно «Чжуан-цзы», красавица Си Ши была особенно привлекательна, когда, чувствуя сердечное недомогание, хмурила брови.

вернуться

43

…под голубым пологом. — Имеется в виду большой шелковый навес, занимающий большую часть помещения. Под ним находились ложе и домашняя утварь. В жаркие дни такие пологи расставлялись во дворах для защиты от мух и комаров.