Сон в красном тереме. Т. 3. Гл. LXXXI — СХХ. - Цао Сюэцинь. Страница 108
Из глаз старухи полились слезы.
— Бабушка, ты столько говоришь, что у тебя, наверное, во рту пересохло, — перебила ее взволнованная Пинъэр, — пойдем, я тебя чаем напою.
Она увела старуху в прихожую, усадила, а Цинъэр осталась с Цяоцзе.
— Не надо чаю, дорогая барышня, — сказала бабушка Лю. — Велите отвести меня к госпоже Ван, я там оплачу старую госпожу!
— Не торопись, — ответила Пинъэр, — все равно не успеешь до закрытия городских ворот. А увела я тебя потому, что боялась, как бы ты своими речами госпожу не расстроила. Прости меня.
— Амитаба! — воскликнула бабушка Лю. — Вполне понятно, что вы беспокоитесь. Но скажите мне, она опасно больна?
— А ты что, сама не видишь? — спросила Пинъэр.
— Не взыщите за дерзость, но, по-моему, госпожа на ладан дышит, — ответила старуха.
В это время Фэнцзе позвала Пинъэр. Девушка подошла к ней. Фэнцзе молчала. Не успела Пинъэр спросить, зачем госпожа ее звала, как неожиданно вошел Цзя Лянь. Он был чем-то раздражен, покосился на Фэнцзе и скрылся во внутренних покоях. Следом за ним туда проскочила Цютун, налила Цзя Ляню чаю, и они долго о чем-то говорили. Потом Цзя Лянь позвал Пинъэр и спросил:
— Ты давала госпоже лекарство?
— Не все ли вам равно? — ответила Пинъэр.
— Впрочем, ладно! Меня это не касается! Принеси ключи от шкафа.
Видя, что Цзя Лянь рассержен, Пинъэр не осмеливалась ему перечить, пошла к Фэнцзе и что-то прошептала ей на ухо. Фэнцзе ничего не сказала. Тогда Пинъэр взяла шкатулку, отнесла Цзя Ляню и собралась уходить.
— Куда тебя черт понес? — выругался Цзя Лянь. — Зачем мне шкатулка? Ключи давай!
Сдерживая гнев, Пинъэр вынула из шкатулки ключи и отперла шкаф.
— Что подать? — спросила она.
— А что у нас есть? — в свою очередь спросил Цзя Лянь.
— Говорите прямо, что нужно! — вскричала Пинъэр, едва не плача от злости. — Вы, я вижу, пришли издеваться!
— Ну ладно, ладно! — проворчал Цзя Лянь. — Помолчала бы лучше! Ведь наше имущество из-за вас описали! На похороны старой госпожи не хватило четырех-пяти тысяч лянов серебра, и господин Цзя Чжэн приказал взять эти деньги из общей семейной казны. Думаешь, они есть там? Да и долги мы не заплатили! И за что только мне приходится терпеть такой позор?! Хорошо, что в свое время старая госпожа дала мне немного своих вещей, я продал их и с частью долгов рассчитался. Ну, чего стоишь?
Пинъэр молча вытащила из шкафа все содержимое.
— Сестра Пинъэр, идите скорее! — крикнула, вбегая в комнату, Сяохун. — Госпоже плохо!
Девушка поспешила к Фэнцзе. Та задыхалась, хватала руками воздух. Пинъэр подбежала к ней, обняла и заплакала в голос.
Вошел Цзя Лянь.
— Ох, совсем меня хотят извести! — крикнул он в сердцах, не сдержав слез, но тут появилась Фэнъэр и сказала:
— Второй господин, вас зовут!
Цзя Лянь вышел.
Между тем Фэнцзе становилось все хуже и хуже, служанки рыдали. Прибежала Цяоцзе.
Старуха Лю подошла к постели больной, помянула Будду, произнесла заговор. Фэнцзе почувствовала некоторое облегчение.
Вскоре пришла госпожа Ван, от девочки-служанки она узнала, что Фэнцзе плохо. Заметив старуху Лю, госпожа Ван спросила:
— Как поживаешь, бабушка? Давно пришла?
Старуха справилась о ее здоровье и завела речь о болезни Фэнцзе. Казалось, разговорам не будет конца.
В это время вошла Цайюнь.
— Госпожа, вас зовет господин Цзя Чжэн!
Госпожа Ван отдала Пинъэр несколько распоряжений и удалилась.
Почувствовав себя лучше, Фэнцзе подумала, что это старуха Лю помогла ей своим заговором, отпустила служанок, велела старухе сесть рядом и стала жаловаться, что на душе у нее тревожно и все время чудятся привидения.
— У нас в деревне в таких случаях молятся бодхисаттвам, — сказала старуха Лю.
— Помолись за меня, — попросила Фэнцзе. — Если нужно, я дам денег на жертвоприношения!
Она сняла с руки золотой браслет и протянула старухе.
— Не надо, не надо, госпожа! — запротестовала старуха. — В деревне, например, дают обет, а если человек поправится, тратят на жертвоприношения несколько сот медных монет, и все. Зачем такие дорогие вещи? Вот дам я обет, а вы, когда поправитесь, сами придете и устроите жертвоприношение!
Фэнцзе понимала, что старуха Лю говорит от чистого сердца, и не стала настаивать.
— Бабушка! — сказала она, убирая браслет. — Все мои надежды на тебя. Моя Цяоцзе тоже несчастна, и я отдаю ее на твое попечение.
— В таком случае не стану мешкать и пойду молиться, — заявила старуха. — Время раннее, и я думаю, что успею выйти из города до закрытия ворот. А поправитесь — приду просить вас оплатить обет, который я дам!
Напуганная привидениями, Фэнцзе горячо желала, чтобы старуха Лю поскорее выполнила обещанное.
— Если ты для меня постараешься и я спокойно усну, — говорила Фэнцзе, — то в долгу перед тобой не останусь. А твоя внучка пусть пока поживет у нас!
— Она девочка деревенская, — возразила бабушка Лю, — неотесанная! Лучше я уведу ее!
— Какая же ты мнительная! — с укором произнесла Фэнцзе. — Чего боишься — ведь мы родственники! И хоть обеднели, но прокормить человека можем!
Неподдельная искренность Фэнцзе тронула старуху Лю, и она с радостью согласилась, подумав, что несколько дней можно будет на Цинъэр не тратиться. Неизвестно только, захочет ли внучка остаться. Цяоцзе принялась упрашивать свою новую подружку погостить, и девочка охотно согласилась. Наставив внучку, старуха попрощалась с Пинъэр и поспешила домой.
А теперь расскажем о кумирне Бирюзовой решетки. Когда сад Роскошных зрелищ готовили к приезду гуйфэй, кумирня оказалась в его пределах, но денег на содержание монахинь семья Цзя не давала. Монахини заявили властям о похищении Мяоюй, а сами из кумирни не уходили, ожидали ответа властей, да и как уйти? Ведь кумирня являлась собственностью Мяоюй.
Во дворце Жунго похищению Мяоюй не придали никакого значения, даже не стали докладывать Цзя Чжэну, у того после похорон матушки Цзя хватало хлопот. Одна Сичунь, вспоминая о Мяоюй, ни днем ни ночью не знала покоя.
Слух о ее похищении дошел и до Баоюя.
— Сердце — не камень, — толковали люди, — вот Мяоюй и сбежала с любовником.
Баоюй расстроился.
«Мяоюй наверняка похитили, — думал он. — Но она скорее умрет, чем стерпит позор!»
Особенно тревожило Баоюя то обстоятельство, что Мяоюй исчезла бесследно. До сих пор о ней не было никаких вестей.
— Она называла себя «стоящей за порогом» мирской суеты! Как же могло случиться, что ее постигла такая злая судьба?! — вздыхал он.
«Весело и шумно бывало у нас в саду! — вспоминал Баоюй. — Но со временем никого не осталось. Одних сестер выдали замуж, другие умерли. А теперь вот Мяоюй исчезла. Но она чиста, и никакая грязь ее не коснется! Поистине печальна ее судьба. Еще печальней, чем у сестрицы Линь Дайюй».
Одна мысль влекла за собой другую, и Баоюй в конце концов вспомнил изречение Чжуан-цзы: «Небытие — беспредельно, жизнь — скоротечна, промчится как ветер, улетит словно облако!»
На глаза Баоюя навернулись слезы, и он стал громко плакать. Служанки подумали, что это приступ болезни, и принялись ласково его успокаивать.
Баочай не могла понять, что творится с Баоюем, пыталась его вразумить, но тщетно. Он был по-прежнему мрачен, и душа его пребывала в смятении.
После долгих расспросов Баочай наконец удалось выяснить, что всему виной похищение Мяоюй, и она попыталась отвлечь мужа от грустных мыслей.
— Цзя Лань хоть и не ходит в школу, — говорила она, — но с каким усердием занимается! А ведь он всего лишь правнук старой госпожи! Все надежды она возлагала на тебя, и отец твой дни и ночи о тебе беспокоится, а ты погубить себя хочешь! Стоит ли после этого заботиться о тебе?
Баоюй сразу не нашелся что возразить, долго думал и наконец сказал:
— Что мне за дело до того, кто чем занимается?! Невыносимо тяжело при мысли, что счастье нашего рода иссякло!