Улыбка пересмешника - Михалкова Елена Ивановна. Страница 50

Глава 11

Когда Кирилл Кручинин вышел из здания во двор, он зажмурился и неприятно поразился тому, насколько глаза отвыкли от яркого света за короткое время. Американские клены подметали двор пыльными ветвями, и он сорвал один лист, растер в пальцах и понюхал.

– Ты, Кирилл Андреевич, прямо как после долгой отсидки, – раздался сзади бодрый голос. – Лето еще на дворе, лето, не сомневайся.

Обернувшись, Кручинин увидел чернявого Давида, спешившего к нему с распростертыми объятиями, и пошел ему навстречу. За несколько шагов до помощника Кирилл сделал легкое движение, едва заметное, которое было затруднительно трактовать однозначно – что-то вроде подергивания плечами, – но Давид отчетливо осознал, что с объятиями торопиться не стоит, и опустил руки. К шефу он подошел, полностью перестроившись, и крепко пожал ему ладонь.

– Здорово, Кирилл Андреевич! Как ты?

– В норме. Пошли.

Пока они шли к машине, Кручинин то и дело проводил рукой по подбородку. За последние дни у него отросла щетина, и ему хотелось первым делом принять ванну и побриться, но он видел по лицу Давида, что у того есть новости. И подозревал, что они не доставят ему радости, а значит, их нужно услышать как можно скорее.

– Поехали, Сань, – сказал Давид, и шофер тронулся с места. – Ну что, давай сначала тебя домой забросим?

Он не собирался выражать сочувствие шефу, потому что понимал: сейчас это может лишь вывести Кручинина из себя. Вид у Кирилла Андреевича, подумал исполнительный директор, жутковатый: глаза красные, запавшие, в прожилках, черная щетина расползлась по щекам и подбородку, а лицо осунулось так, словно он не несколько дней провел в камере, а пару месяцев. Труднее всего оказалось выдерживать его взгляд – тяжелый, давящий взгляд волка, выбравшегося из капкана и бегущего по следу охотника вместо того, чтобы спрятаться в укрытии.

– Ты погоди домой, – приказал Кручинин. – Сначала говори, что случилось.

– В каком смысле?

– В прямом. Давай, не крути. Что у нас еще?

Давид покосился на шефа, поразившись его проницательности, и, вздохнув, начал рассказывать. Кирилл мрачнел с каждым его словом, похрустывал пальцами, и Давиду стоило больших трудов не дергаться при каждом щелчке, противном, словно давили таракана.

Новости были краткими: банк, в котором Кручинин взял приличную сумму под модернизацию производства, в одностороннем порядке повысил процентную ставку по кредиту.

– Кризис, что ты хочешь, – убитым голосом говорил Давид. – И ни к чему не придерешься!

Оборудование для цехов уже было закуплено у Виктории Венесборг, а возвращать кредит фирме Кручинина было нечем – все деньги он вложил в производство.

– В первый цех вчера приезжали, забрали машины...

– Как?! – не поверил Кирилл. – Да они что, сдурели?! Ты куда смотрел?!

– А я что сделаю?! Не подкопаешься!

– Черт, да невозможно за три дня такое провернуть!

– Ну, как видишь, возможно...

Интонация Давида заставила Кручинина пристально взглянуть на него.

– Что еще? Давай, выкладывай.

– Кирилл Андреевич, ты же понимаешь – бабла на возврат кредита нет... И они это тоже понимают...

– Не тяни кота за яйца.

– Ты же знаешь, сколько мы должны...

– Короче, Склифосовский!

– Они попытаются изъять часть имущества в счет погашения кредита.

Кручинин откинулся на спинку кресла, осмысливая сказанное.

– Что, цеха???

Давид молча кивнул. Кирилл грязно выругался сквозь зубы.

– Слушай, что происходит, а?! Как это можно проделать за такой короткий срок?! И потом, они же себе не враги! Пока суд идет, я успею...

Он замолчал, осененный новой мыслью, и подозрительно взглянул на исполнительного директора.

– Подожди-ка... Давид, это что – нас, типа, на абордаж берут? Перекупают?

Его помощник издал невнятный звук, который можно было трактовать и как согласие, и как отрицание. Но самое главное Кручинин услышал – Давид был ничуть не удивлен его предположением.

Кирилл втянул воздух сквозь сжатые зубы, как человек, откусивший слишком горячий кусок мяса.

– Предположения будут? Ну?!

Его «ну» прозвучало так угрожающе, что Давид сдался.

– Баравичов, – выдавил он. – Поговаривают, что руководство «Альфы» сдало нас ему с потрохами.

– Похоже на то... – отозвался Кирилл, барабаня пальцами по колену. – Похоже на то...

Он погрузился в глубокое раздумье, и Давид, искоса взглянув на шефа, почел за лучшее его не трогать. Неприятности, которые поначалу валились на них снежными шапками, а затем накатили снежным комом, теперь превратились в лавину, грозившую похоронить под собой и его, и Кручинина, и весь их «Мясновских». Вновь отметив про себя, как сильно изменился Кирилл всего за несколько дней, Давид цинично подумал, что он-то из-под этой лавины выберется, а вот шеф – вряд ли. У него было предчувствие, что Кручинину схватка с конкурентами дастся слишком дорогой ценой.

– Денег никто не дает, вот что... – скривившись, сказал он. – Не было бы долбаного кризиса, перекредитовались бы и заткнули дыру. Я сунулся везде, где мог, – повсюду отказ.

В памяти Кирилла всплыл стеклянный купол, и, вспомнив разговор, он почувствовал внезапное облегчение – все оказалось не так плохо, как могло быть.

– Деньги будут, – бросил он.

– Откуда?!

– Сказал, будут, значит, будут. А эти суки вместе с Баравичовым подавятся нашими цехами. Фабрика им не нужна, нет?

Давид придерживался мнения, что и фабрика нужна тоже, но предпочел оставить его при себе. Его очень интересовало, где шеф собирается найти средства на погашение кредита, но он видел, что обсуждать эту тему с ним не будут.

– Это все она... – подал голос Кручинин, и Давид не сразу понял, разговаривает ли он с ним или сам с собою. Подождав, он осторожно уточнил, кого имеет в виду Кирилл Андреевич.

– Вику, Вику... Ее рук дело. Так взяться за нас могла только она. Баравичов у нее – пешка. Пляшет под ее дудку, вот и все.

Наблюдательный Давид, давно сделавший свои выводы об отношениях Виктории Венесборг и своего босса, аккуратно спросил:

– А уговорить ее не получится, а, Кирилл Андреевич? Может, перемирие заключить? Сожрут они нас, как пить дать.

Кручинин молчал, но скулы его наливались кровью, и его помощник пожалел о своем вопросе. Он ждал, что шеф взорвется, но Кирилл, к его удивлению, не возразил ни слова.

– Добьется своего, – пробормотал он. – Вика-Викуша, что ж ты творишь, стерва?

Кручинин уперся затылком в подголовник и прикрыл глаза. Ровный шум мотора усыпляюще действовал на него, и он отключился от происходящего, забыв и об исполнительном директоре, с тревогой ожидавшем его ответа, и о шофере.

Сознание его раздвоилось. Остатки здравого смысла подсказывали заключить перемирие с Викой, хотя бы попытаться, но зверь, сидевший внутри, только свирепо оскаливался: он знал, что никаким перемирием не утолить ту жажду крови, что разрасталась в нем. Ее можно было утолить, лишь расправившись с человеком, осмелившимся бросить ему вызов и проколоть его шкуру до крови в нескольких местах. Оскалившийся зверь никому не прощал нанесенных ему ран.

«Перемирие... Ха-ха! Выманить ее, усыпить бдительность – и наброситься. Она не будет ждать... она поверит... Нет? Значит, нужно сделать так, чтобы поверила. Убедительность, мягкость... Может, добавить немного испуга...»

Ему представился снег, падающий на Вику, и с неожиданной четкостью, преподнесенной проснувшимся воображением, Кирилл увидел себя разделившимся на мириады снежинок, в каждой из которых торчала крошечная, незаметная глазу ледяная игла. Он мягко обрушился на Вику сверху, притворился теплым одеялом, укутывал ее плечи, и видел, как она смеется, ловя на ладонь снежинки. Затаившись, он наблюдал, как она макает варежку в снег, а затем машет ею, стряхивая снежную пыльцу. Он позволил себе казаться таким безобидным, каким только может быть снег в двух шагах от дома, где горит желтым светом окно и поднимается пар над стаканом с горячим чаем. Он усыпил ее, закрутился у нее перед глазами сверкающим калейдоскопом, ошеломил стрельчатой красотой снежинок, и когда она замерла, принялся обволакивать ее, погружая в снег, будто в теплую воду, убаюкивая, покачивая, не переставая засыпать снежинками.