Девушка в поезде - Хокинс Пола. Страница 50

Мне не хватает не только работы, но и того, что значила для меня работа в тот последний и ставший судьбоносным год, когда я познакомилась с Томом. Я скучаю по ощущениям, которые испытывала, когда была его любовницей.

Мне нравилось быть любовницей. И даже очень. Я никогда не чувствовала за собой никакой вины. Делала вид, что чувствовала. Приходилось, при общении с замужними подружками, которые жили в страхе перед бойкими девушками-иностранками, помогавшими по дому, или хорошенькими веселыми сотрудницами, которые могли поддержать разговор о футболе и полжизни проводили в тренажерном зале. Мне приходилось заверять подружек, что, конечно же, я чувствую себя ужасно, что мне жалко его жену, что я никогда и не помышляла о чем-то подобном, но мы полюбили друг друга, и что мы могли поделать?

На самом деле мне никогда не было жалко Рейчел, даже до того, как я узнала, что она пьет, что она истеричка и превратила жизнь Тома в кошмар. Она не была для меня реальным человеком, и к тому же мне все это очень нравилось. Быть другой женщиной неимоверно возбуждает, и с этим ничего не поделаешь: ты так хороша, что он не может устоять и изменяет жене, которую любит. Настолько ты неотразима.

Я продавала дом. Номер тридцать четыре по Крэнхэм-стрит. С ним возникли проблемы, потому что последнему заинтересованному покупателю отказали в ипотечном кредите – не понравилось состояние дома. Тогда мы договорились о проведении независимой экспертизы и пригласили частного эксперта, чтобы снять все вопросы. Прежние владельцы уже съехали, в доме никто не жил, поэтому мне пришлось приехать, чтобы впустить эксперта в дом.

Едва я увидела его на пороге, как сразу поняла, что это произойдет. Такого со мной прежде никогда не случалось, я никогда ни о чем подобном даже не думала, но в его взгляде и улыбке было нечто особенное. Мы не смогли сдержаться, и все произошло прямо там, на кухне, на столешнице. Настоящее безумие, но мы оба действительно потеряли голову. Он часто мне повторял: «Если ты думаешь, что я сохраню рассудок, то ошибаешься. С тобой это невозможно».

Я забираю Эви, и мы идем в сад. Она толкает свою тележку и заливается смехом: от утренней истерики не осталось и следа. Каждый раз, когда она мне улыбается, я боюсь, что мое сердце лопнет от счастья. Как бы я ни скучала по работе, но по этому чувству я наверняка буду скучать намного больше. Но этого никогда не произойдет. Я ни за что больше не оставлю ее с няней, какой бы опытной та ни была и кто бы ее ни рекомендовал. После Меган я ни за что и ни с кем ее больше не оставлю.

Вечер

Том прислал эсэмэску, сообщил, что задержится – ему надо встретиться с клиентом в баре. Мы с Эви готовились к вечерней прогулке и были в нашей с Томом спальне, где я ее переодевала. Закат был просто потрясающий и заливал все вокруг оранжевым светом, а потом солнце зашло за облако, и все вдруг стало серо-голубым. Я подошла к окну раздвинуть шторы, которые до этого, наоборот, немного, сдвинула, чтобы в комнате не было слишком жарко, и увидела на другой стороне улице Рейчел, которая стояла в тени деревьев и смотрела на наш дом. А потом она пошла к станции.

Я сидела на кровати, и меня трясло от бешенства, а руки были сжаты в кулаки так крепко, что ногти больно впивались в ладони. Эви упала и лежала на полу, суча ножками, но я ее не подняла, боясь, что со злости могла сделать ей больно.

Он сказал, что все уладил. Сказал, что звонил ей в воскресенье и они поговорили. Она призналась, что вроде как подружилась со Скоттом Хипвеллом, но не собирается с ним встречаться и больше тут не появится. Том сказал, что она обещала ему, и он ей верит. По его словам, она была трезвой, не истерила, не угрожала и не умоляла вернуться к ней. Он считает, что она образумилась.

Я сделала несколько глубоких вдохов, подняла Эви и усадила к себе на колени, а потом уложила, держа ее ручки в своих ладонях.

– Думаю, что с меня довольно, правда, малышка? Я так устала от Рейчел: каждый раз, когда я надеялась, что жизнь наладилась и она больше не будет создавать проблем, все повторялось. Иногда мне кажется, что она будет преследовать нас вечно.

Но в глубине души меня гложет сомнение. Каждый раз, когда Том заверяет, что все в порядке и Рейчел больше нас не потревожит, а она снова возникает, я задумываюсь: действительно ли он делает все, чтобы она отстала, или ему приятно, что она не может выкинуть его из головы?

Я спускаюсь вниз и ищу в ящике кухонного стола визитку, которую оставила сержант Райли, нахожу ее и, пока не передумала, быстро набираю номер.

Среда, 14 августа 2013 года

Утро

Мы лежим в постели: его руки у меня на бедрах, он горячо дышит мне в шею, а его кожа, как и у меня, влажная от пота.

– Мы слишком редко стали этим заниматься, – говорит он.

– Я знаю.

– Нам надо находить больше времени друг для друга.

– Согласна.

– Я соскучился по тебе, – говорит он. – Соскучился по этому. И хочу еще.

Я переворачиваюсь и целую его в губы, крепко зажмурив глаза и стараясь подавить чувство вины за то, что обратилась в полицию за его спиной.

– Я думаю, нам с тобой надо куда-нибудь съездить, – бормочет он. – Одним. Немного отвлечься.

Мне хочется спросить: а с кем же мы тогда оставим Эви? С твоими родителями, с которыми ты не разговариваешь? Или с моей матерью, которая так слаба, что и за собой ухаживать толком не может?

Но я ничего не говорю, а целую его снова, с большей страстью. Его рука скользит ниже к бедру и крепко его сжимает.

– Что скажешь? Куда бы тебе хотелось поехать? На Маврикий? Или Бали?

Я смеюсь.

– Я не шучу, – говорит он, отстраняясь и глядя мне в глаза. – Ты заслуживаешь этого, Анна. Заслуживаешь. Этот год был непростым, разве не так?

– Но…

– Что «но»? – Он смотрит на меня, и на его губах играет улыбка, перед которой невозможно устоять.

– Том, а деньги?

– Разберемся.

– Но… – Я не хочу поднимать эту тему, однако приходится: – У нас нет денег, чтобы даже подумать о переезде в другое место, а для отдыха на Маврикии или Бали есть?

Он надувает щеки, медленно выдыхает и откатывается в сторону. Мне не следовало поднимать этот вопрос. Радионяня дает о себе знать: Эви просыпается.

– Я займусь ею, – говорит он, встает и выходит из комнаты.

За завтраком Эви устраивает обычный концерт. Теперь для нее это превратилось в игру: она отказывается есть, мотает головкой, задирает подбородок, крепко сжав губки, и отталкивает миску маленькими кулачками. Терпение Тома быстро иссякает.

– У меня нет на это времени, – говорит он. – Придется тебе заняться этим самой. – Он поднимается и с недовольным видом протягивает мне ложку.

Я делаю глубокий вдох. Все в порядке, он просто устал и злится, что я не поддержала утром его мечты об отдыхе.

Однако на самом деле далеко не все в порядке, потому что я тоже устала и хочу поговорить о деньгах и сложившейся ситуации, которую его уход никак не разрешит. Понятно, что я об этом не говорю. Вместо этого я нарушаю данное себе обещание и рассказываю о Рейчел.

– Она снова здесь крутилась, – говорю я. – Похоже, твои увещевания ни к чему не привели.

Он внимательно на меня смотрит.

– Что значит «крутилась»?

– Она была здесь вчера вечером и стояла прямо напротив нашего дома.

– С кем-то?

– Нет. Одна. А почему ты об этом спрашиваешь?

– Твою мать! – говорит он, и лицо у него темнеет, что бывает, когда он злится всерьез. – Я же велел ей держаться подальше! Почему ты мне вчера ничего не сказала?

– Не хотела расстраивать, – мягко ответила я, уже жалея, что подняла эту тему.

– Господи! – говорит он и с грохотом швыряет кружку в раковину.

Громкий звук пугает Эви, и она начинает плакать. Но Тома это не останавливает.

– Не знаю, что сказать, правда не знаю. Когда я с ней говорил, она была вменяемой. Выслушала меня и обещала здесь не появляться. Выглядела хорошо. Вполне здоровой, практически нормальной…