Спаси меня - Мюссо Гийом. Страница 29
— Ну, доктор, что-то мне подсказывает, что у вас есть новости о главной женщине вашей жизни…
— Почему вы так решили?
— Я чувствую такие вещи.
— Может, поговорим о чем-нибудь другом? — предложил Сэм.
— Без проблем, — легко согласился Маккуин. — Вы так до сих пор и не собрались погостить у меня в Коннектикуте?
— Обязательно заеду туда на днях, — пообещал Сэм.
— Свозите туда вашу подружку, ей понравится…
— Леонард!
— Ладно-ладно, молчу. Но пообещайте, что, когда будете там, не забудете заглянуть в подвал.
— И попробовать ваши знаменитые вина?
— Совершенно верно. Там есть одна особенная бутылка: бордо «Шеваль Блан» тысяча девятьсот восемьдесят второго года, которую я хранил как зеницу ока. Потрясающее вино, просто фейерверк вкуса.
— «Шеваль Блан», — повторил Сэм с чудовищным акцентом.
— «White Horse», — перевел Леонард.
— Это виски?..
Маккуин закатил глаза.
— О боже. Вы вообще ничего не понимаете!
— Ну да, — признал Сэм.
— Ладно, неважно. Все равно выпейте это вино вместе с ней.
— Она француженка, — сказал Сэм.
— Значит, сможет оценить по достоинству.
Несколько минут никто не произносил ни слова.
Сэм сунул руку в карман и нащупал пачку сигарет, хотя знал, что закурить ему удастся не скоро. Маккуин спросил:
— Почему вы не с ней сегодня вечером?
— Потому что не могу.
— Думаете, у вас еще будет время, да? Мы всегда так говорим, но…
— Она в тюрьме.
Маккуин замолчал на полуслове.
— Доктор, вы шутите?
Сэм покачал головой.
— Я объясню… — И он рассказал старику, как влюбился в Жюльет с первого взгляда, рассказал о снегопаде, о сказочных выходных, о размолвке в аэропорту.
— Я не понимаю, зачем она сказала, что она адвокат?..
— Ну не будьте таким наивным! Она не призналась, что была официанткой, чтобы не казаться простушкой, которая заигрывает с богатым блестящим врачом.
— Но я не богат, — возразил Сэм, — и я вовсе не блестящий. Обычный специалист, и все.
— Хм, специалист? Тогда уж точно не в области женской психологии!
Сэм сначала возмутился, но все-таки признал, что Леонард прав.
— Соврала не только Жюльет. Я сказал ей, что женат.
Маккуин вздохнул.
— Опять ваша Федерика!
Сэм поднял руку, призывая его остановиться.
— Я должен вам кое-что сказать.
И Сэм рассказал старику то, о чем не говорил еще никому. Рассказал историю их трудной любви с Федерикой. Маккуин внимательно слушал, и вскоре его обычное любопытство сменилось искренним сочувствием. Как правило, Сэм был не склонен откровенничать, но в тот вечер говорил без всякого стеснения. С Леонардом он был знаком не так давно, но что-то в нем вызывало доверие. Маккуин обладал той мудростью, которая открывается тем, кто смирился с близкой смертью, и это внушало Сэму уважение и задевало чувствительные струны в его душе.
Было уже поздно, когда он закончил свой рассказ. На улице стало меньше машин. Кафе скоро должно было закрыться, последние клиенты расходились. Маккуин и Сэм молча вернулись в больницу. Леонард устал. Сэм проводил старика в палату, незаметно поддерживая его. Перед тем как проститься, Маккуин указал на карман халата, в котором Сэм всегда носил маленький диктофон, которым пользовался во время обходов.
— Думаю, вы должны рассказать Жюльет обо всем. Так, как рассказали мне.
Жюльет сидела в камере на койке, прислонившись к стене, опустив голову на руки. Она чудовищно устала и уже ничего не боялась. В голове теснились сотни вопросов. «Что такое жизнь и зачем она нужна? Что такое удача и от чего она зависит? Насколько мы вольны выбирать свою судьбу? Судьба или случай — что важнее?»
Чтобы выбить из Жюльет какие-то дикие признания, инспектор Ди Нови угрожал посадить ее на «Баржу», в плавучую тюрьму, стоявшую на якоре недалеко от Бронкса. Но она не сдалась. Сокамерницы, большей частью негритянки и латиноамериканки, называли ее Француженкой и не могли понять, за что ее тут держат.
Жюльет призналась, что подделала дату на визе, но этого было мало, чтобы считать ее террористкой. Она сделала это ради мужчины. Ради того, кто посмотрел на нее не так, как другие. Кто заставил ее почувствовать, что она особенная, удивительная, неповторимая.
И если бы понадобилось, она бы сделала это снова.
Потом Жюльет подумала о родителях, о сестре… Даже если ее выпустят из тюрьмы и отправят домой, это ничего не изменит. Она снова всех подвела. Что бы она ни делала, она никогда не будет соответствовать их высоким требованиям.
Она хотела стать кинозвездой, а стала официанткой. Она хотела понравиться мужчине, а попала в тюрьму. Просто неудачница…
Загремели ключи, охранник принес обед. Жюльет проковыляла к окошку, как птица с перебитым крылом. В горле пересохло. Она открыла бутылочку минеральной воды и выпила сразу половину.
Жюльет заметила свое отражение в металлическом подносе. Оно было мутным, но все равно было видно, что ее лицо стало бледным и осунулось, зрачки расширились от недосыпа. Грустно усмехнувшись, Жюльет вспомнила, сколько часов потратила, чтобы стать самой красивой. Сколько часов потеряно, чтобы соответствовать современным канонам красоты. «Почему считается, что за красивым фасадом обязательно скрывается прекрасная душа? Почему в наше время все хотят быть молодыми и стройными, хотя начиная с определенного возраста становится очевидно, что в этой борьбе невозможно победить?»
Жюльет пересматривала свои жизненные ориентиры. Она поклялась себе, что отныне ее выбор всегда будет в пользу естественности. Если она должна быть на кого-то похожа, то она будет похожа только на себя.
Раздалась сирена. Скоро выключат свет. Жюльет вернулась на койку, лампочка под потолком все тускнела, пока совсем не погасла.
Наступила полная темнота, и Жюльет вдруг показалось, что у нее в животе зашевелились гадкие липкие черви. Сердце отчаянно забилось, и вскоре по ее щекам полились горячие слезы. Она тихо плакала, окоченев от холода и страха. Она знала, что не сможет спать. Каждый раз, когда выключали свет, она начинала думать о тех, кто погиб в авиакатастрофе. Некоторых она вспоминала особенно ясно, хотя видела их не больше нескольких секунд, когда покидала самолет. Снова и снова пытаясь заснуть, она слышала голоса, которые будили ее, когда она вот-вот должна была соскользнуть в блаженное забытье.
Голоса, звавшие ее с того света, полные боли и ужаса.
Голоса, упрекавшие ее за то, что она осталась жива. Голоса, которые говорили, что она тоже должна была умереть…
Сэм уже собирался уходить, когда дежурная медсестра окликнула его.
— Доктор Гэллоуэй, вас ждет женщина, — сказала она, указывая в конец холла.
— Пациентка?
— Думаю, что нет.
Сэм пересек холл, надеясь, что это не Грейс Костелло.
Женщина стояла у окна, глядя в темноту. На ней было прямое пальто, шарф от Бербери, прямые волосы падали на плечи.
Одежда, прическа…
— Жюльет! — воскликнул он, бросаясь вперед.
Женщина вздрогнула и обернулась. Она была того же роста, в той же одежде, но это была не Жюльет.
— Доктор Гэллоуэй? Меня зовут Коллин Паркер, я соседка Жюльет.
Немного смутившись, Сэм поздоровался. Девушка откровенно разглядывала его. Сэм тоже пристально посмотрел на нее, отметив тонкие черты лица и зеленые глаза. Коллин была красива и знала это.
— Я читала сегодняшние газеты и до сих пор не могу прийти в себя. Жюльет подозревают в том, что она взорвала самолет! Да она даже микроволновкой пользоваться не умеет.
Сэм вежливо улыбнулся. Коллин продолжала:
— Ее адвокат рассказал о том, что вы предприняли. Он сказал мне, как вас найти.
— Мне кажется, есть надежда, что завтра Жюльет освободят.
Коллин кивнула. Сэм догадался, какой вопрос вот-вот должен был сорваться с ее губ.
— Вы давно знакомы с Жюльет?