Спаси меня - Мюссо Гийом. Страница 31
— Может быть, мистер Эндрю, наш девяностолетний сосед? Должна сказать, — продолжала Коллин, улыбнувшись, — я понимаю, что ты не устояла. Он действительно… Как это по-французски? Beau? [27]Нет, не подходит. Mignon? [28] Тоже не то слово. В общем, он настоящий мужчина.
— Я не понимаю, о ком ты говоришь.
— Ну, как хочешь. Не будем больше об этом. Жюльет продолжала перебирать свою одежду, пытаясь найти что-нибудь подходящее. Наконец она достала свитер крупной вязки, расшитый бусинами и стразами, вполне приличную вышитую блузку и застиранные, потертые джинсы со множеством карманов, которые она купила еще в Париже, когда училась в школе.
Изображая восторг при виде этих сокровищ, она обдумывала то, что ей сказала Коллин. Она уже пожалела о том, что оборвала разговор. Вопросы были готовы сорваться с ее губ. Интересно, как Коллин познакомилась с доктором Гэллоуэем?
— Скажи…
— Да?
— Что ты имела в виду, когда сказала: «он очень волновался за тебя»?
Коллин сделала вид, что не понимает.
— Вовсе ничего, дорогая. Я понимаю, у тебя есть секреты и ты их оберегаешь.
— Пожалуйста, не мучай меня!..
Коллин усмехнулась и оторвалась от экрана компьютера.
— Ну ладно! Я говорила с Сэмом Гэллоуэем и думаю, что ты ему очень нравишься.
— Знаешь, все так сложно!.. Он врач, и он женат… И я не думаю, что он сможет полюбить меня настоящую. В смысле…
— А я думаю, ровно наоборот, — перебила ее Коллин, протягивая ей маленький диктофон.
Жюльет удивленно посмотрела на него, но Коллин ничего не стала объяснять.
— Ну что ж, теперь я за тебя спокойна и могу пойти по магазинам. Я видела волшебное платье у Сакса и думаю, что должна его примерить.
Коллин ушла. Жюльет включила диктофон, и голос Сэма — такой далекий и в то же время близкий — зазвучал в комнате: «Дорогая Жюльет…»
20
О том, что я узнал, можно рассказать в двух словах: В тот день, когда кто-то вас полюбит, Всегда отличная погода. Да, вот именно — отличная погода.
«Дорогая Жюльет…
Пожалуйста, наберись терпения и дослушай до конца, даже если ты сердишься на меня. Я знаю, что последние дни были очень тяжелыми. Я думал о тебе каждую минуту. И еще я знаю, что ничего этого не случилось бы, если бы в аэропорту мне хватило смелости попросить тебя остаться. Если бы я не дал тебе подняться в этот проклятый самолет.
Дело было вовсе не в том, что я этого не хотел. Я очень хотел! Но я перестал доверять жизни, я испугался, что наша с тобой история основана на лжи».
Жюльет села с ногами на диван, подтянула колени к груди. Она и представить не могла, что сейчас ей расскажет Сэм.
«Дело в том, что я солгал тебе. Я не женат. Моя жена умерла год назад. Ее звали Федерика. Мы были знакомы с детства и выросли в одном районе Бруклина. Такие места бывают в каждом большом городе. Я не знал своих родителей, меня растила бабушка. Она справлялась как могла. У Федерики была только мать, которая накачивалась наркотиками с утра до вечера. Вот каким было наше детство. Чтобы ты лучше поняла, я расскажу тебе еще вот что. Большинство из тех, кто изображен на наших школьных фотографиях, уже в могиле или в тюрьме.
Но мы выжили. Я стал врачом, а Федерика — художником. Мы жили в прекрасной квартире. Короче говоря, мы вырвались оттуда. Так я думал до того страшного вечера…
Я помню, это было в середине декабря. Все вокруг было наполнено ожиданием Рождества. Днем был праздник в больнице. Дети украсили огромную елку самодельными бумажными игрушками. За последние две недели у меня не умерло ни одного пациента. Федерика ждала ребенка, и я был на седьмом небе от счастья.
Выйдя в тот вечер из больницы, я решил немного прогуляться. Я шел мимо великолепных витрин. Купил несколько подарков — альбом Рафаэля для Федерики, деревянную куклу и плюшевого слоненка в детскую…
Будущее давно не казалось мне таким мирным, надежным. Я возвращался домой с легким сердцем. Дверь оказалась открытой. Я поднялся по лестнице, окликнул Федерику. Она не ответила. В растерянности я толкнул дверь ванной и увидел там нечто ужасное. Стены и пол были забрызганы кровью. В ванне в красной воде лежало безжизненное тело Федерики. Она перерезала себе вены на руках и на ногах. Моя жена была беременна и покончила с собой».
Потрясенная Жюльет вытерла слезы, катившиеся по ее щекам. Прижав диктофон к уху, она вышла на балкон. Ей не хватало воздуха. Сэм продолжал.
«Что бы ни случилось дальше, я уверен, что ничего страшнее со мной уже не произойдет.
Жюльет, я хочу, чтобы ты поняла. Каждый день я работаю с детьми, пережившими насилие, смерть близких, страшную болезнь. Я должен убедить их, что они могут с этим справиться. Чаще всего мне это удается. Я стал врачом еще и потому, что знаю: жизнь продолжается и после того, как случилось нечто ужасное. Для того чтобы кого-то вылечить, мало найти причину болезни. Людям нужна надежда, что завтра будет лучше, чем вчера.
Но я не сумел убедить в этом Федерику. Женщина, которую я любил, жила в глубокой депрессии, и я не смог помочь ей. Мы жили вместе, но один плюс один никогда не стало два.
Я думаю, что помочь можно только тому, кто готов принять помощь. А Федерика все глубже уходила в свои страдания. Она так и не смогла избавиться от прошлого. Она утратила желание бороться до такой степени, которую я и представить себе не мог. Насколько нужно потерять надежду, чтобы убить себя вместе с нерожденным ребенком?..
В течение многих месяцев мне все было безразлично. Я стал невосприимчив для радости и боли. Меня не страшила даже собственная смерть. Бывали дни, когда я ждал ее как избавления.
Только работа еще вызывала у меня хоть какой-то интерес, но я просто механически выполнял свои обязанности. Я больше ни на что не надеялся, я жил как робот.
Пока не появилась ты…
Как ты думаешь, сколько у нас было шансов встретиться? Я где-то читал, что каждый день по Таймс-сквер проходит больше полумиллиона человек. Полмиллиона, можешь себе представить? Сколько нужно, чтобы разминуться? Полсекунды? Секунда?
Если бы ты шла через улицу секундой позже, мы бы никогда не встретились. Если бы я секундой раньше перестроился в другой ряд, мы бы не встретились.
Вся наша история — в этой секунде.
Одна секунда, и я бы никогда не увидел твоего лица.
Крошечная секунда, и ты бы даже не подозревала о моем существовании.
Ты бы не вышла из самолета».
«Одна секунда, и я была бы мертва», — подумала Жюльет.
«А что, если эта секунда была НАШЕЙ секундой? Нашей нежданной искрой, нашим шансом? Тем, что может навсегда изменить нашу жизнь.
Подумай об этом.
Я знаю, я солгал тебе, но поверь, я горько сожалею об этом.
Я знаю, что ты не адвокат, но это меня не смущает, даже наоборот. Официантка, актриса, какая разница. Мне не нужны ни богатство, ни слава. Я никогда не думал о деньгах, принимая решение. У меня нет состояния, у меня вообще ничего нет, даже своей квартиры. Только профессия, в которой вся моя жизнь.
И надежда.
Догадайся сама, на что я надеюсь».
Жюльет выключила диктофон, сбросила халат и, не тратя времени на то, чтобы навести красоту, быстро оделась. Обмотала шею пестрым шарфом, надела куртку и выбежала из квартиры. Но тут же вернулась: в спешке она забыла обуться. Лихорадочно перерыв сумку, она нашла пару старых кроссовок. В лифте она посмотрела на себя в зеркало, висевшее на стене. Не так уж плохо она выглядит, учитывая, в какой спешке пришлось собираться. В своей старой одежде она была немного похожа на хиппи. Сегодня это уже не пик моды, но это был ее стиль.
27
Красивый (фр.).
28
Милый (фр.).