Этим утром я решила перестать есть - Жюстин. Страница 1

Жюстин

ЭТИМ УТРОМ Я РЕШИЛА ПЕРЕСТАТЬ ЕСТЬ

Спираль

Сегодняшнее воскресенье похоже на все остальные, начиная с ноября 2003 года. Семейный обед с папой, мамой, двенадцатилетней сестрой Клотильдой и двухлетней малышкой Жанной. Обстановка натянутая. Мне — четырнадцать лет, я старшая среди детей, а еще воспитанная, вежливая, почтительная, лучшая ученица в классе, но мне надоело здесь сидеть. Я убираю свою тарелку и приборы, освобождаю кухонный стол и вытираю крошки с цветастой клеенки. Я не выношу беспорядка. Чувствую, что глаза родителей следят за моими аккуратными, но быстрыми жестами. Я ненавижу попусту тратить время.

За моей спиной раздается резкий голос мамы:

— Жюстин, я сама все сделаю! Мы не торопимся! Ты не закончила есть!

Ей вторит голос папы:

— Дай маме самой все сделать, Жюстин!

Не могу дождаться конца обед, хочу скорее спрятаться в своей комнате, подальше от осуждающих взглядов. Мне нужно сделать домашнее задание, и меня терзает огромный прыщ на щеке. Я хочу, чтобы он исчез точно так же, как и остатки этой мучительной трапезы.

Открываю холодильник и созерцаю ряды баночек с йогуртом: с одной стороны — «натуральные», С другой — «с наполнителями». Это я их так аккуратно расставила по полкам. Мне нужны ориентиры. Как обычно, не знаю, какой выбрать.

«Жюстин, ты ничего не съела. Ты больна! Ты видела себя в зеркале?», «Ты, в конце концов, умрешь от своих глупостей! Ты хочешь попасть в больницу?» — и так все время замечания по поводу содержимого моей тарелки (тертой моркови и листьев салата). Я стала объектом насмешек.

Раньше было не лучше: «Жюстин, хватит объедаться, ты превратишься в жирную корову», «Однажды ты получишь звание Мисс Олида». Я тогда не знала, что это марка колбасных изделий… Когда будущая Мисс Олида решила сесть на диету, они не поверили: «Ну, конечно, как же. Через неделю посмотрим!» Вот и смотрят. Я стала борцом против домашней еды.

Добила меня история с запеченной под сыром картошкой. Я поклялась ее не есть и тут же проглотила, чувствуя себя ничтожеством и бездарностью. Как раз перед этим я взвесилась. Положение было катастрофическим. При росте один метр семьдесят три сантиметра я весила семьдесят шесть килограммов. Это много, особенно когда слышишь, как девочки из класса гордо говорят: «У меня вес — пятьдесят килограммов», и когда маленький идиот из коллежа обзывает тебя жирной индюшкой «с толстыми ляжками и толстым задом». Это приводит в отчаяние. Я опускаю руки и начинаю плакать от унижения. Моя лучшая подруга утешает меня, но, хоть она и говорит, что он дурак и плакать из-за этого не стоит, я чувствую себя некрасивой. Маленькие «дураки» из коллежа смотрят только на девочек, которые весят сорок пять или пятьдесят килограммов и приходят на занятия с голым животом, накрашенные и одетые, словно на показ мод.

Я не могла больше слышать подобных высказываний, ни в коллеже, ни дома. И как всегда защищала меня только бабушка, папина мама. Когда-то она была королевой красоты, но заботы и тревоги сделали ее тучной. Фотография, запечатлевшая коронование двадцатилетней бабушки, великолепна. Там у девушки красивое белое платье, кожа, как у фарфоровой куклы, черные волнистые волосы со стрижкой каре и большие глаза. Тогда она была худенькой, но не чрезмерно, с очень женственными округлостями, — совсем не такая, как сегодняшние скелетообразные топ-модели. Для меня она всегда была воплощением настоящей, естественной красоты, и я хотела бы быть похожей на нее в том же возрасте. И только одна бабушка вставала на мою защиту, когда меня называли «жирной коровой», И даже сердилась.

— Перестаньте так называть ее! Вы ее с ума сведете!

На кухне она успокаивала меня:

— Не обращай на них внимания, Жужу. То, что они говорят, это большое зло и это неправда. Поверь мне, ты красивая, и так тебе очень хорошо. Наплевать на эти килограммы, они уйдут, когда ты вырастешь…

— Спасибо, бабуля.

Увы! Я верю больше критическим замечаниям родителей, чем ее утешениям. Плохое запоминается лучше.

И на этот раз я окончательно объявила голодовку, слишком часто я этим грозилась. Раз шесть или семь я пыталась взять под контроль свой рацион, но не выдерживала. Не знаю, почему, но именно после этой картошки, запеченной с луком, беконом и сыром, я почувствовала тошноту. Они мне не верили, и я решила показать все, на что способна.

Я держусь два месяца и потеряла уже почти десять килограммов. Еще немного, и я окончательно справлюсь с этим чересчур полным телом, слишком жадным до вкусненького и жирненького. Покончено с тортами, пирожными с кремом, с хлебом, сыром и шоколадом. Яростное упорство помогает мне справиться с муками голода. Когда я в первый раз отказалась от десерта моей мамы, она рассмеялась.

— Да этого не может быть! Жюстин села на диету!

Чем больше надо мной издеваются, тем тверже я держусь. Раньше меня называли «жирной коровой», теперь песенка сменилась:

— Ты страшная, ты ничего не ешь.

Дома за столом сидит мама, и я заставляю себя проглотить немного горячего блюда, но в столовой в коллеже за мной никто не следит, и я могу вообще ничего не есть. Ничего. Я усвоила манеру играть с едой, режу ее и делаю вид, что подношу кусочки ко рту, но, к сожалению, мои уловки заметны. Моя лучшая подруга той поры обо всем догадывается.

— Ты же ничего не съела. Ешь!

Не знаю, на чем остановиться. Не могу это есть.

Сегодня перед холодильником все также: я словно парализована необходимостью выбора. Не знаю, что съесть, и никак не могу решиться протянуть руку ни к фруктовому йогурту, ни к обезжиренному. Я во власти навязчивой идеи. Раньше я с наслаждением ела тушеные почки, приготовленные моей бабушкой, объедалась вкусными домашними блюдами, заглатывала шоколадные пирожные, а теперь меня парализует вид йогурта. Мне нужно произвести в уме подсчеты. Необходимо, чтобы вся съеденная за день пища поместилась в одну чашку, — так я представляю себе максимальную ежедневную порцию еды. В чашку, например, можно положить ломтик ветчины, три стручка горошка и йогурт. Если содержимое превышает объем емкости — это катастрофа. А я уже сбилась со счета из-за этого чертового воскресного обеда. Мне нельзя есть жир, сыр и хлеб, а мясо нужно резать на крошечные кусочки…

В конце концов, все еще сомневаясь, я беру натуральный йогурт, из тех, где ноль процентов жира. Я слышу разочарованный вздох мамы.

— Так ты далеко не уедешь, дочка…

Я спускаюсь в свою комнату в подвале для того, чтобы не слышать новых замечаний, которые, несомненно, приведут к новым спорам. «Жюстин то, Жюстин это…» Далее вмешивается моя сестра Клотильда: «Не знаю, что с ней, она все время плачет». Даже маленькая Жанна подает голос: «Жюстин заболела?»

Что стало с Жюстин? Она была веселой, а стала грустной. Она была толстой, а стала худой. Исчезли пухлые щеки. Зачесанные назад каштановые волосы, полные задумчивости карие глаза. Родители считают мою мечту несбыточной — мечту стать красивой, элегантной, уверенной в себе, носить тридцать восьмой размер джинсов и спокойно встречать взгляды мальчиков, как моя лучшая подруга, которая ест все, что хочет, и не поправляется ни на грамм.

Я прохожу через гараж в свою каморку, которую мне отвели после рождения Жанны. Меня терзает обида. Почему мы не переезжаем в другую квартиру, если нам не хватает места? Об этом не может быть и речи, мы еще не оплатили кредиты. Почему тогда не обустроить мансарду? Об этом не может быть и речи, слишком дорого. Моя мама — продавщица, папа — программист, у нас маленький домик с маленьким садом, мы небедные, но деньги — это постоянная забота, вечная тема, возникающая в конце каждого месяца. Папе надо кормить трех дочерей! И он меня «закормил»… заповедью, которую можно вывесить на двери нашего дома: «Никогда никому ничего не будь должен». У нас все есть, но все рассчитано до копейки.