Сумасшедшая принцесса - Устименко Татьяна Ивановна. Страница 93

– На колбасу сдам! – сурово пригрозила я.

Бес вздохнул, повесил голову и уныло поплелся из конюшни, едва переставляя ноги. Видимо, в отличие от меня, он не очень-то горел желанием огрести новых приключений на свой поджарый зад.

Я краем объехала дворовые постройки. Впрочем, кажется, можно не бояться встретить кого-нибудь свободно передвигающегося на своих двоих. Дворец словно вымер. Славно погуляли. Похоже, до сладкого никто не дожил, хотя торт и был крупно порублен на кривые куски совместными усилиями жениха и невесты. А это и есть главный показатель того, что праздник – удался.

Над площадью вяло развевались пожульканные штандарты правящего дома де Мор. За огромным столом, уткнувшись лицом в знаменитый торт, в обнимку дружно храпели две уважаемые личности – бургомистр и первосвященник богини Аолы. Я потрясенно разглядывала учиненный погром и даже не пыталась пересчитать бесконечное множество пустых винных бутылок. С подобным я сталкивалась лишь один раз – при чтении описания свадьбы древнего короля Изыргульда Кривошеего, когда согласно хроникам «великие безобразия учинили и выпили вино от пяти урожайных годов». Ну, да, похоже, у нашей свадьбы тоже весьма неплохие шансы попасть и в хроники, и в знаменитые орочьи книги рекордов, которыми под дикий хохот зачитываются все государства.

Я уже направлялась к гостеприимно распахнутым (да заходите, демоны дорогие – мы все равно в стельку пьяные и сопротивления оказать не сможем) воротам, когда меня остановил зычный окрик с главной караульной башни:

– Ульрика, сестра! Куда же ты? Что я без тебя с похмельными гостями делать буду?

На смотровой площадке, находящейся на высоте пятого этажа, картинно заламывал руки молодой король, облаченный в батистовую ночную сорочку до пят. Я немного полюбовалась эротичной фигурой брата, весь облик которого так и говорил о бурно проведенной первой ночи, ласково сделала ладошкой краткий прощальный жест и снова неторопливо затрусила к выезду из столицы. Ульрих издал несколько придушенно-булькающих звуков и заголосил вновь, на этот раз требовательно-повелительно:

– Принцесса! Официально запрещаю вам покидать Наррону! И вообще – куда это вы намылились ни свет ни заря?

Я приложила к губам сложенные рупором ладони и сделала попытку достойно ответить разгневанному брату:

– Мать вашу… – но шальной ветер унес в сторону окончание фразы.

– Чего? – возмущенно взревел король. – Ульрика! Ты что, перепила? Что за выражения ты себе позволяешь?

Я обескуражено вздохнула и предприняла еще одно, на этот раз более удачное, усилие докричаться:

– Мать вашу искать!

– А-а-а-а-а-а! – облегченно откликнулся брат. – Ясно! Но одна, без армии! Ты что – совсем сумасшедшая?

– Ага! – радостно закивала моя беспутная рыжая голова.

– Ну, смотри! – продолжал пыжиться коронованный юноша. – Если что устроишь, если не вернешься, если, не дай Аола, погибнешь, то я… я тебя убью!

Я прыснула:

– Я тоже очень тебя люблю! – искренне ответила я, пуская Беса резвым галопом.

– Возвращайся скорее, моя Сумасшедшая сестра! – летел мне вослед оптимистичный призыв брата.

– Обязательно! – тихонько шепнула я.

Птички поют, солнышко светит, Бес приободрился и втянулся в ровный, размеренный аллюр. Кра-со-та! А Эткин прав, и чего это я так переживаю из-за отказа Генриху? Ведь сама понимаю: то, что тебе дорого, – отпусти, не принуждай, не удерживай. Вернется – значит, твое. Не вернется – твоим никогда и не было. Любит меня – значит, вернется. Любовь – она как свободолюбивая птичка: в неволе, может, и живет, а вот петь – не хочет. Муж, дом, дети – и все, прощай свобода. А что может быть слаще свободы? Неведомые страны – которые еще предстоит увидеть, незнакомые люди – с которыми еще предстоит встретиться, нехоженые дороги – по которым еще предстоит пройти. А рядом – верные друзья, и надежный меч за спиной.

Над головой промелькнула тень. Я сняла шляпу и приветственно помахала ею. Эткин летел очень необычно – на спине, лениво, словно веслами, загребая крыльями. Кислое выражение морды, обвисший хвост.

– Выпить бы! – мечтательно закатил он слезящиеся глаза. – Так прямо и ощущаю песок под языком и вкус кошачьей мочи во рту!

– Пить надо меньше, – наставительно сказала я.

– Меньше не наливали, – вяло оправдывался дракон. – Давай подгоняй жеребца! У жены паромщика, говорят, знатное пиво. Только, если не поторопимся, орк с полуэльфом его без нас вылакают!

– Стой, – вспомнила я, – а как же заветный погребок с элитным эльфийским?

– Да ну, нашла что вспомнить, – еще больше помрачнел Эткин. – Там и трехсот бутылок не набралось. Нам-то с грифоном на двоих…

– Вы что же, так все триста бутылок вчера и выпили?

– Ага, – гордо подтвердил выпивоха. – Долго ли умеючи-то!

– Эткин! – позвала я минуту спустя. – Все хотела спросить, что ты чувствуешь там, высоко в небе?

– О-о-о-о-о! – вдохновенно протянул дракон, всплескивая крыльями и счастливо улыбаясь от уха до уха. – Много всего. Но все это можно выразить одним словом – свобода!

– Свобода от чего? От земли?

– Глупая! – по-доброму усмехнулся дракон. – Не от земли, не от проблем, не от плоти. Свобода – это полная гармония с самим собой. Это счастье осознания самого факта бытия, со всеми его радостями, проблемами и печалями. Это дорога под ногами, ветер странствий в лицо, верный друг рядом. Свобода, ты – и ветер. Что еще нужно для счастья?

Я задумчиво покосилась на парящего гиганта. Надо же, неужели он читает мои мысли? Ведь всего мгновение назад и я пришла к тому же выводу.

– Поспешай! – крикнул Эткин, набирая высоту. – Пиво ждать не будет!

Я пришпорила коня. Заскучавший Бес рванулся вперед, явно намереваясь обогнать самоуверенного дракона. Ветер странствий упруго бил в лицо, неся упоительный аромат цветущих луговых цветов и влагу приближающегося дождевого облака. Мне стало удивительно хорошо и спокойно. Как и сказал дракон, в душе царила гармония. Я приподнялась в стременах, раскинула в стороны руки и громко запела от переполнявшего меня ощущения свободы.