Карл XII. Последний викинг. 1682-1718 - Цветков Сергей Эдуардович. Страница 22
С приближением Карла к польским границам Август все явственнее видел, что перспектива войны со Швецией не вызывает у поляков особого энтузиазма. Они боялись оказаться зажатыми Августом в тисках между Саксонией и Лифляндией; кроме того, союз короля с русским царем, позволивший русским войскам передвигаться по польской территории, оскорблял их национальное чувство.
Перед началом войны в Речи Посполитой сложились две враждующие партии: князя Сапеги и вельможи Огинского. Август опирался на первую партию. Теперь, после захвата шведами Литвы, положение польского короля внутри страны значительно ухудшилось. Литовская армия, и без того небольшая, была почти истреблена Карлом. Немногочисленные сторонники Августа рассеялись по стране маленькими отрядами и мародерствовали.
В самой Польше коронное войско вместо 36000 человек едва насчитывало половину, но и эти люди были ненадежны; шляхта, не получая от короля жалованья, колебалась в своих настроениях.
Сторонники Огинского и примаса еще ранее требовали от короля созыва сейма, чтобы декларировать нейтралитет Польши в военных действиях как ведущихся Августом исключительно в качестве саксонского курфюрста. Король должен был пойти на созыв сейма 2 декабря 1701 года в Варшаве. С первых же заседаний Август заметил, что власть шведского короля на сейме, по крайней мере, равняется власти самого Августа. Приверженцы Сапеги, Любомирского, государственного казначея, – тех вельмож, которые больше всех были обязаны Августу, – уже более или менее явно держали сторону Карла.
Самым опасным врагом польского короля оставался примас, председатель сейма. Руководимый своим честолюбием и любовницей, прозванной злыми языками Кардинальшей, он несколько лет, прошедших после избрания Августа на польский престол, терпеливо ждал своего часа. Теперь он увлек за собой всех недовольных королем.
Примас действовал осторожно. Со стороны могло показаться, что он хочет примирить короля с республикой. Он рассылал по стране циркулярные письма, проникнутые, казалось, духом смирения и любви, – старая уловка из широкого набора святейших провокаций политиканствующих прелатов; именем Христа он заклинал Карла дать мир Польше. На это Карл отвечал, что воюет не с поляками, а с Августом и саксонцами, что шведы пришли освободить Польшу от угнетения, но, не желая оказывать давления на сейм, пока остаются в Литве, надеясь, что поляки сами уладят свои дела, и так далее.
В результате секретных совещаний в доме примаса сейм принял решение: направить посольство к Карлу и одновременно потребовать у Августа отозвать из Польши саксонцев и не призывать на помощь русских. Фактически эти требования уже были лишними: остатки саксонцев, разбитых под Ригой, король отправил на зиму в Саксонию, а Петр еще не был в состоянии выполнить бирзенские соглашения о посылке Августу своих войск.
В конце концов интриги на сейме приобрели такой запутанный характер, что даже примас потерял над ними контроль. Образовалось столько партий, сколько вельмож чувствовали себя обойденными королевскими милостями или обещаниями примаса. Сегодня, на одном заседании, побеждали сторонники Августа, завтра, на другом, – его противники. Все кричали о свободе и справедливости и составляли тайные заговоры. Никто уже толком не знал, чего хотел, и 17 февраля 1702 года сейм разошелся, ничего не решив. Сенаторы остались в Варшаве (им было предоставлено право издавать предварительные законы, которые редко отвергались сеймом), чтобы присматривать за королем.
В такой ситуации Август предпочел, по словам Вольтера, получать законы от победителя, а не от подданных. Он направил к шведскому королю свою любовницу графиню Аврору Кенигсмарк с тайным поручением обговорить с Карлом условия мира.
Марии Авроре, дочери графа Конрада Христофора фон Кенигсмарка и его супруги Марии Кристины, урожденной графини Врангель из Стокгольма, было 34 года. Ее отец состоял поочередно на шведской и голландской службе и был убит бомбой в 1673 году при осаде Бонна.
Аврора была младшей дочерью в семье и отличалась необыкновенной красотой. Еще в двенадцатилетнем возрасте она обратила на себя внимание на бале-маскараде в Гамбурге, придя на него в костюме цыганки.
Она была среднего роста, стройна, хорошо сложена; ее большие черные глаза на прелестном лице сверкали огнем, умом, весельем. Вместе с тем графиня была умна и остроумна, скромна, приветлива, а ее доброта вошла в поговорку. Она получила прекрасное воспитание, говорила на немецком, французском, итальянском и шведском языках и читала древних авторов на латыни. Изысканные манеры она усвоила во время путешествий по лучшим дворам Европы. Август пленился ею еще до вступления на польский престол, и с тех пор графиня не раз оказывала сильное влияние на политику саксонского двора.
Взвешивая шансы на успех дипломатической миссии графини Кенигсмарк, Август исходил из трех соображений: Аврора была красива, опытна в государственных делах и имела влияние в Швеции через род Врангелей, к которому принадлежала по материнской линии. К тому же Карл не имел никакой причины сердиться на нее. Напротив, графиня однажды даже написала стихотворный панегирик Карлу, где заставила богов восторгаться различными добродетелями шведского короля. Стихотворение заканчивалось так:
Августу следовало бы обратить внимание на последнюю строчку. Впрочем, и сама графиня вряд ли сомневалась в том, что ей удастся очаровать шведского девственника.
Многое в тогдашнем положении Карла говорило за мир с Августом: восточные провинции Швеции в 1702 году уже начали переходить в руки Петра, Саксония же была далека и поход туда опасен. Польша пока не вступала в войну, несмотря на все усилия саксонского курфюрста, но вторгнуться в ее пределы означало увеличить число своих врагов; при этом война приняла бы несправедливый характер.
Сторонники здравого смысла в окружении шведского короля приняли графиню весьма любезно; граф Пипер легко пообещал ей аудиенцию у Карла. Однако все они еще мало знали своего короля.
Карлом владела одна мысль: свергнуть Августа с престола за его участие в коалиции. Сразу после переправы через Двину он издал манифест, в котором объявлял себя защитником польских вольностей, а Августа – тираном, поправшим их, и ставил себе цель лишить его короны для блага Польши и Швеции. Таким образом, с самого начала своих блестящих успехов Карл избирал для себя отдаленные цели, отражавшие только его личные стремления и непонятные его приближенным. Его душа викинга признавала только одну политику – порыв гордого сердца к бессмертной славе.
Старания Пипера добиться для графини Кенигсмарк аудиенции пропали впустую – Карл наотрез отказался ее видеть. Тогда графиня пошла на хитрость. Уверенная в том, что один взгляд, брошенный на нее королем, заставит его переменить свое решение, она подстерегла его на узкой тропинке во время охоты и, выйдя из кареты, пошла ему навстречу. Ее ждало жестокое разочарование. Король ей резко поклонился, дернул поводья и исчез. Это была единственная аудиенция, которой она могла добиться.
Вольтер, комментируя этот эпизод, галантно замечает, что графиня могла утешиться мыслью, что Карл, по-видимому, во всей Европе боялся только ее. На самом деле отношение короля к прекрасной посланнице было вызвано отвращением, которое она ему внушала. Карл знал, каким способом графиня добилась своего блестящего положения, и однажды в беседе обозвал ее грубым солдатским словом. К женщинам вообще Карл был равнодушен, женщин продажных он презирал.
Провал посольства графини Кенигсмарк стал полной неожиданностью для Августа. Его испугала непреклонность Карла. Чтобы сохранить видимость королевского достоинства, он вновь попытался вступить в переговоры – на этот раз через своего камергера графа Витцума. Граф должен был во что бы то ни стало добиться от Карла ответа на вопрос: где и как Карл соизволит принять посольство короля и Речи Посполитой? Новый посланник попал не на аудиенцию, а в тюрьму: Карл придрался к тому, что его бумаги недействительны, и отослал его в Ригу, где продержал три месяца. Это нарушение международного права было допущено откровенно по праву сильного. Карл заявил, что примет послов только от республики, а не от Августа.