Узники Бастилии - Цветков Сергей Эдуардович. Страница 24

Причиной его неуступчивости было известие о том, что на помощь Бастилии идет королевская армия. Действительно, через несколько минут до слуха де Рье донеслись звуки выстрелов и крики, раздававшиеся со стороны Сен-Антуанского предместья. Он поспешил назад к отцу, который разговаривал с маркизом Нуармутье. Почти в то же время к ним подскакал Лювьер, сын советника Брусселя, с донесением о том, что армия принца Конде врасплох напала на пикет в Сен-Антуанском предместье. Пикет спешно отошел за городские укрепления, а королевские войска двинулись дальше, грозя прорваться в Бастилию.

Д'Эльбеф мгновенно оценил ситуацию. Пропустить в Бастилию королевские войска было нельзя: Париж после этого не продержался бы и сутки. Герцог решил форсировать осаду крепости, одновременно поручив маркизу Нуармутье не допустить прорыва в город войск принца Конде. Все ополченцы, способные носить оружие, отправились к Сен-Антуанскому предместью, а канониры вместе со стариками и женщинами приступили к возведению батареи в саду Арсенала. Д'Эльбеф рассчитывал, что Трамбле, предоставленный самому себе, долго не продержится и сдастся после артиллерийского обстрела крепости.

Нуармутье возвратился поздно вечером – ему удалось отбить нападение. Он увидел уже почти законченные укрепления, готовые наутро начать систематический обстрел Бастилии.

На следующий день пол-Парижа толпилось возле тюрьмы, с нетерпением ожидая начала бомбардировки. Народ пока был только зрителем; действующим лицом схожей исторической пьесы ему предстояло стать лишь полтораста лет спустя. Однако и сейчас парижане были настроены весьма воинственно: на предложение герцога д'Эльбефа отойти подальше, чтобы не подвергнуться действию ответного огня, из толпы закричали, что если из крепости раздастся хоть один выстрел, все они немедленно бросятся на штурм.

Чуть поодаль, не смешиваясь с простонародьем, разгуливали нарядно одетые женщины высших сословий. «Забавно было видеть, – пишет современник, – как они явились в сад Арсенала со своими стульями, точно на проповедь».

Трамбле через бойницы с тоской смотрел на эти приготовления. Он уже решил сдаться, но для сохранения чести хотел дождаться хотя бы начала штурма. В это время его лейтенант и солдаты в ярости рыскали по погребам в надежде отыскать хотя бы одно ядро и горсть пороха.

Факелы уже были поднесены к фитилям, когда к батарее подъехала герцогиня де Лонгвиль, жена одного из вождей Фронды. Д'Эльбеф галантно приветствовал ее и пригласил подняться на батарею. В голове у него мигом сложился план небольшого, но эффектного представления.

– Вам, герцогиня, – громко сказал он, – предоставляется честь сделать первый выстрел по Бастилии.

При общих рукоплесканиях герцогиня взяла факел и поднесла к запалу одной из пушек. Раздался выстрел – ядро описало высокую дугу и пробило крышу четвертой башни крепости. Попадание было встречено восторженными воплями толпы, которые еще усилились после того, как из Бастилии не последовало ответного выстрела.

– Первый выстрел был сделан самой знатной дамой в Париже, – продолжал д'Эльбеф. – Надо, чтобы второй выстрел сделала самая бедная женщина из народа, ведь народ и дворянство одинаково заинтересованы в подчинении Бастилии парламенту.

Из толпы вышла бедно одетая девушка. Герцог подал ей факел. Несколько стесняясь всеобщего внимания, обращенного на нее, она взяла его и, чтобы придать себе храбрости, преувеличенно дерзко обратилась к канониру:

– Наклони свою пушку, она целит слишком высоко.

Д'Эльбеф, улыбаясь, сделал знак солдату исполнить ее желание. Раздался выстрел, и ядро, попав в подъемный мост, расщепило его.

– Дворяне целят в голову, но это слишком высоко, – сказала девушка, возвращая герцогу факел. – Народ метит прямо в сердце и всегда попадает в цель.

Возбуждение, охватившее толпу после этих слов, было так велико, что люди хлынули в крепостной ров, крича:

– На приступ! На приступ!

В это время на одной из башен Бастилии взвился белый флаг. Д'Эльбеф обуздал толпу и вновь послал в крепость де Рье. На этот раз переговоры были недолгими. Трамбле согласился на все условия. Было решено, что крепость капитулирует на следующий день.

12 января в полдень ворота Бастилии открылись, и из них вышли Трамбле, лейтенант и двадцать два солдата, которые сложили оружие у ног д'Эльбефа. Вслед за тем народ ворвался в крепость и освободил всех заключенных. Парламент назначил комендантом Бастилии Брусселя, а его помощником – Лувьера.

Вскоре после этих событий король даровал прощение Парижскому парламенту и всем принимавшим участие в мятеже. В договоре, заключенном с парламентом, говорилось: «Немедленно по заключении договора Бастилия будет предоставлена в распоряжение Его Величества, равно как и Арсенал, пушки, порох и прочие военные снаряды». Взамен король соглашался оставить комендантом Бастилии Лувьера. С этих пор и до конца Фронды королева и Мазарини не сажали мятежных принцев в Бастилию, уверенные в том, что их выпустят оттуда через двадцать четыре часа, согласно парламентским реестрам. Поэтому принцев Конде, Конти, герцога де Лонгвиля и прочих фрондеров, попавших в руки властей, держали в Венсенском замке и других тюрьмах.

Единственным арестантом Бастилии в эти годы был де Рье, заключенный туда за дуэль с принцем Конде. Он провел в камере сутки и был выпущен Лувьером, так как в течение этого времени не был подвергнут допросу.

21 октября 1652 года Людовик XIV, достигший совершеннолетия, вместе с Анной Австрийской и армией маршала Тюренна торжественно вступил в Париж. Фронда закончилась.

Король сразу решил утвердить за собой Бастилию и послал Лувьеру приказ сдать начальство над крепостью. Комендант не подчинился, и Людовику XIV пришлось повторить свое приказание, добавив, что в случае неподчинения Лувьер через два часа будет повешен над крепостным рвом. Одновременно со вторичным приказом короля Лувьер получил письмо от отца, который извещал его о своем отъезде из Парижа и советовал как можно скорее последовать его примеру. Это письмо подействовало на Лувьера сильнее королевских угроз, и он немедленно оставил Бастилию.

Древняя крепость вступала в новую эпоху – эпоху, сделавшую ее символом королевского абсолютизма.

Глава четвертая

Бастилия при Людовике XIV

Новая эпоха

Людовик XIV стал королем в пятилетнем возрасте и, пожалуй, вряд ли мог припомнить то время, когда к нему еще не обращались «Ваше Величество». Между тем обстановка, в которой прошло его детство, наносила жестокие удары столь рано осознанному королевскому достоинству. Властолюбие матери, постоянные притеснения со стороны кардинала Мазарини, интриги принцев и народные волнения во времена Фронды – все эти покушения на суверенитет королевской власти оставили глубокие раны в его душе. Придворные, стремясь угодить кардиналу, сторонились малолетнего короля, и мальчик часами бывал предоставлен самому себе. Позже Людовик вспоминал, как однажды чуть не утонул, упав в бассейн, и спасся только потому, что рядом случайно оказался кто-то из прислуги. Впечатления детства до предела обострили в Людовике властолюбие и непомерно раздули в нем тщеславное самолюбование, доходившее до самообожания. «Людовику выпало редкое счастье быть любимым самим собой», – писал Вольтер. Первый дошедший до нас его автограф – это копия с прописи: «Пред королями должно преклоняться; они делают все, что им угодно». Впоследствии Людовик нашел более емкую формулу для выражения этой мысли: «Государство – это я».

Следует отдать ему должное: молодым королем нельзя было не залюбоваться. Людовик обладал приятной, можно даже сказать, красивой внешностью. Среднего роста, он казался выше благодаря представительной осанке и величественному виду. У него был высокий, слегка покатый лоб, длинный, правильной формы нос, четко очерченный подбородок; карие глаза глядели гордо и вместе с тем мягко, походка сочетала в себе грацию и торжественность. Людовик выглядел прирожденным монархом. Венецианский посол писал о нем: «Если бы судьба и не дала ему родиться великим королем, то несомненно, что природа наделила его такой внешностью».