Поводырь - Дай Андрей. Страница 59
Инфраструктурные проекты купца тоже не заинтересовали. Не видели мы, ни он, ни я, способа заставить транспортников пользоваться одним портом. А ведь как красиво могло получиться! Краны на паровой тяге поставить. Комплекс складов с погрузо-разгрузочными эстакадами. По меньшей мере сотни две томичей из безработных бы легко трудоустроили. При порте и механические мастерские можно было бы организовать.
Только берег большой. Адамовский свои корабли рядом с тецковскими не поставит. Корчемкин с Колесниковым на ножах с Нофиным. Тобольский купец Суханов только по заказу в Томск пароход водит – где место свободное есть, там и пристает. «Пароходство Николая Тюфина» немного севернее города располагается. Пристань и поселок при нем Черемошники называется. У купца там и контора, и дом, и квартиры для семей пакгаузного и материальных приказчиков имеются. Каждое лето черемошниковский хозяин и вовсе туда как на дачу жить переезжает.
Так-то можно было бы и остальных пароходников в Черемошники выдавить. Там и река большую глубину имеет, и портовая грязь от города подальше. Только два «но». Именно в районе Тюфинских пристаней я планировал строительство железнодорожного моста через Томь. Левый берег в том месте, конечно, потребует дополнительных расходов на возведение паводковых заграждений, зато правый – загляденье. Есть и вторая причина, почему мне бы не хотелось удалять портовые службы далеко от города. Эта причина называется «градообразующий фактор».
Томск начинался с острога. На том месте, где казаки построили первую, деревянную, крепость, сейчас торчит пожарная каланча. Естественно, атаманы и думать не могли, что со временем у подножия узкой, неудобной для штурма Воскресенской горы вырастет многотысячный город.
Уже теперь, в шестидесятых годах девятнадцатого века, губернский центр испытывал недостаток воды. Нет, воды вообще было полно. Каждую весну Заозерье покрывалось полуметровой глубины болотом, и пробраться там можно было только на лодке. Ушайка тоже была еще намного полноводнее, чем в оставленном мною двадцать первом веке. Только брать из нее воду для питья не рекомендуется уже сейчас. Во время встречи с полицмейстером я даже приказал выставить на набережной пост. Чтоб не дай бог! От реки неприятно пахло, и цвет у нее был… навозный. Биологическая бомба, а не река.
Томь пока оставалась чистой, но качать из нее воду еще никто не додумался. Как не додумался каким-либо способом воду очищать. В мое время в городе пробурили несколько скважин для добычи артезианской воды. Но во второй половине девятнадцатого века бурение на глубину в сто саженей – это из трудов достопочтенного Жюля Верна.
Предприимчивые горожане ставили на телегу бочку, наполняли ее в одном из многочисленных озер к востоку от города и за копеечку продавали томичам. Пока население не превышало двадцати тысяч, это был выход. А что будет, когда их станет сто тысяч? Проблему с водокачками нужно решать уже сейчас, пока не стало слишком поздно.
Промышленность тоже без воды жить не может. Ни одно серьезное производство не может осуществляться без надежного источника влаги. Вот и выходит, что столица губернии как промышленный центр рассматриваться не может.
Другое дело – транспортный транзит! Связать запад с востоком железной дорогой, а север с югом пароходным сообщением. Привязать богатства Алтая к транссибирскому пути. Открыть ворота в Китай. И как бантик на узелке – мой драгоценный Томск.
Так вот. Тут и вступают в силу законы градообразования. Раз развитой промышленностью мы похвастать никогда не сможем и нам остается только транспорт, значит, нужно максимально полно использовать этот фактор. Распределить инфраструктуру таким образом, чтобы задействовать как можно больше людей. Если вокзал, в том числе грузовой, появится на том же самом месте, где я его помню по прошлой жизни, то порт должен оказаться как можно дальше. Этим мы сразу даем работу огромному числу горожан. Одни должны будут разгружать пароходы, другие везти к чугунке, третьи отправлять вагоны. При массе транспортных рабочих появится ничуть не меньшая масса, обслуживающая их потребности. Лавочники, парикмахеры, учителя, врачи, полицейские, в конце концов. У каждого из работников – семья. Итого получаем: на каждого докера не менее четырех мест вторичной занятости. И на каждого «водителя кобылы», и на железнодорожника.
Идеальное место для порта – в районе нижнего перевоза. Построить окружную дорогу, чтоб грузы не таскали через центр города, как это делается сейчас, – и пожалуйста, развитие Томска обеспечено лет на пятьдесят вперед. Только как согнать всех этих строптивцев в одно место? Не казачьими же нагайками…
Казакам и без пароходов дел нашлось полным-полно. Два десятка еще до ледохода отправились по Иркутскому тракту в патруль. Через месяц их сменят другие два десятка. С открытием переправы такие же отряды отправились и на Московский тракт. Южнее Колывани, после небольшого обсуждения с бароном и майором Суходольским, решили не соваться. Это земли Кабинета, у них Горная Стража есть, вот пусть порядок и поддерживает. Конечно, я слабо верил, что Фрезе сподобится озаботиться безопасностью на торговых путях, но и это мне было бы на руку. Хотя бы для контраста. Вот, дескать, смотрите, господа хорошие из Санкт-Петербурга, какой порядочек во вверенных мне округах и какой, простите за грубое слово, бордель там…
Фон Пфейлицер хмурил густые брови, но доводов против моего прямого распоряжения не нашел. Заикнулся было, что три рубля дополнительно на каждого всадника в месяц бюджет полицейской управы не потянет. Мол, выделяются-то деньги, только ежели казаки вне городских казарм, а вот пока они стоймя стоят, так сами пусть и выкручиваются. Хоть из родных станиц сено с овсом выписывают – закон есть закон. Пришлось звать Павла Ивановича Фризеля, ответственного за весь контингент невольных переселенцев и каторжан, и перекладывать расходы по патрулированию на экспедицию о ссыльных. Деньги легко нашлись – на усилия по розыску беглых казной отпускались серьезные средства.
Наверное, нужно объяснить, зачем я затеял эти разъезды. Конечно, в первую очередь – ради безопасной торговли. Но были причины и вторая, и третья. Вторая – это сохранение покрывающегося мхом в казармах казачьего полка. По словам Безсонова, уже сейчас молодняк нет смысла ничему учить, ибо применить науку им будет негде. У меня же на боеспособный кавалерийский отряд были обширные планы. Ну, и третья – моя будущая программа переселения. Кто лучше старожилов-казаков встретит караваны из России, поможет освоиться, даст первые сведения о крае? Главное, чтобы казачки хотели это делать, – а это я и пытался организовать.
Попробовал завести серьезный разговор с Суходольским. Тот замкнулся, как улитка в раковине, аж взбесил. До крика дошло. Хорошо, хоть одни мы в кабинете находились. А то неудобно бы вышло. Майор – седой уже, в отцы мне годится, а я на него голос повысил.
Но ор мой зря не пропал. Зацепил чем-то этого выпускника Института инженеров путей сообщения. Ох, как он на меня глазами сверкал. Главное – молча. Но когда я приказал ему готовить первую сотню к путешествию в Чуйскую степь, отобрав прежде пятьдесят добровольцев, желающих переселиться туда с семьями, кивнул.
– И вот еще что, Викентий Станиславович, – сбавил я обороты. – Я слышал о вас как о замечательном военном строителе. Мне говорили, люди Бога за вас молили, когда редуты их от смерти сберегли. Была у меня надежда, что и дорогу великую к Чуе вы построить смогли бы. Так что идите и подумайте. Коли хотите, чтобы имя ваше в веках осталось, так вместе с сотней готовьтесь выдвигаться. А ежели не найдется больше пороха в пороховницах…
Лисован неловко поднялся, коротко поклонился и вышел. И вновь – молча. Ну и кто он после этого?
А вот кто я, чего хочу и каким образом намерен этого достичь, мы с Кузнецовым и Василиной на всю губернию крикнули. Трижды статью переписывали, пока не получилось именно то, чего я желал. Был там один спорный момент… Это, конечно, я настоял, чтобы в тексте появилась фраза о том, что его императорское величество заинтересован в развитии Томской губернии, и мы, как верноподданные, обязаны его высочайшую волю исполнить. Митя Кузнецов даже карандаш перекусил.