Хлеб с ветчиной - Буковски Чарльз. Страница 18

— Я знаю, это вы подстроили, — сказал я им.

— Нет, — возразил Чак, — она сама виновата. Теперь пусть борется.

— Я ненавижу вас, ублюдки, — прошипел я.

— Барни в раз прикончит ее, — сказал Джини.

— Он разорвет ее на кусочки, — поддакнул Эдди. — Просто пока он боится ее когтей, но как только набросится на нее, то прикончит в момент.

Барни — огромный коричневый бульдог со слюнявой пастью. Тупой, жирный с бесчувственными глазами. Он продолжал рычать и мало-помалу продвигаться вперед. Шерсть на его холке и спине стояла дыбом. Мне хотелось пнуть его по его дурацкой жопе, но я боялся, что он отгрызет мне ногу. Он жаждал убийства. А белая кошка была еще котенком. Она шипела и ждала, вжимаясь в стену — прекрасное создание, совсем невинное.

Собака наступала. Зачем им это было нужно? В этом не было ни грамма смелости, отваги, ничего, кроме подлой забавы. Где же были взрослые? Где они-умные и авторитетные? Они всегда были готовы ругать и стыдить нас. Где же они были теперь?

Я думал прорваться вперед, схватить кошку и убежать, но мне не хватало смелости. Я боялся, что бульдог набросится на меня. Сознание того, что для спасения котенка мне не хватает мужества, убивало меня. Я почувствовал физическую боль. Я был слабый. Я не хотел, чтобы свершилось убийство, но я и не знал, как предотвратить его.

— Чак, — попросил я, — пожалуйста, отпусти кошку. Отзови своего пса.

Чак не ответил. Он продолжал наблюдать, а потом скомандовал:

— Барни, взять ее! Взять!

Барни ринулся вперед, но, неожиданно для всех, кошка накинулась на него. Словно белая молния — шипящая, когтистая и зубастая. Бульдог отскочил назад, а кошка снова прижалась к стене.

— Взять ее, Барни! — не унимался Чак.

— Хватит, придурок! — крикнул я.

— Не пизди! — пригрозил Чак.

Барни снова двинулся вперед. Я услышал какой-то шум позади нас и обернулся. Я увидел старика Гибсона, который наблюдал за происходящим во дворе из окна своей спальни. Он тоже хотел посмотреть на убийство кошки, так же, как и эти безумные дети. Почему?

Старик Гибсон со вставленными зубами был нашим почтальоном. Его жена все время сидела дома и выходила на улицу только для того, чтобы выбросить мусор. На ней всегда была ночная рубашка, поверх халат, на ногах шлепанцы, волосы непременно заправлены под сеточку.

Точно в таком виде миссис Гибсон появилась в окне рядом со своим мужем, ожидая расправы над кошкой. Старик Гибсон был одним из немногочисленных жителей нашего квартала, который имел работу, но и он жаждал убийства. Он ничем не отличался от Чака, Эдди и Джини.

Это было сверх моего понимания.

Бульдог наседал. Я не мог больше на это смотреть. Я испытывал гнусное чувство, оставляя кошку на растерзание. Можно было попробовать спасти ее, но я знал, что люди будут мешать мне. Дело в том, что этот котенок противостоял не только бульдогу, он противостоял Человечеству.

Я развернулся и пошел прочь со двора. Я шел по улице к дому, в котором жил. На веранде меня поджидал отец.

— Где ты был? — спросил он.

Я не ответил.

— Иди в дом, — велел отец. — И прекрати изображать из себя мученика, или я помогу тебе узнать, что это такое на самом деле.

21

С нового учебного года я пошел в младшую среднюю школу Джастин. Половина ребят из начальной школы Делси перешли в Джастин — самые здоровые и агрессивные. Наш седьмой класс выглядел старше девятого. Когда мы выстроились на урок физкультуры для переклички, большинство ребят оказались крупнее нашего учителя. Мы стояли перед ним — высокие, неуклюжие с ввалившимися животами, понурыми головами и сутулые.

— Бог ты мой, — сказал Вагнер, наш учитель физкультуры. — А ну, грудь вперед, плечи назад, встать прямо!

Никто не пошевелился. Мы были такими, какими были, и не хотели меняться. Нас называли детьми Депрессии. На наших столах не бывало приличной пищи, но мы вымахали в настоящих верзил и силачей. Я думаю, многие из нас не были избалованы любовью в своих семьях, но мы привыкли и не нуждались в доброте и заботе со стороны. Мы не питали уважения к старшим. Мы были чудаковатые, но люди не смеялись над нами и были заботливы. Наверное, мы выросли слишком быстро, оставаясь в сущности детьми. Мы были словно плюшевые тигры.

У Сэма Фельдмана, еврея, уже росла черная борода, и ему приходилось бриться каждое утро. К полудню подбородок Сэма уже вновь был черный. Черные волосы густо покрывали его грудь, а из-под заросших подмышек разило потом. Еще один наш приятель выглядел ка. к Джек Демпси. Следующий, Питер Мангейлор, имел член длиной в 10 дюймов, в лежачем состоянии. А когда мы были в душе после физкультуры, выяснилось, что у меня самые здоровенные яйца.

— Эй! Посмотрите на его яйца! Видали такие?

— Ни хрена себе! Залупы почти не видно, одни яйца!

— Вот это мудя!

Я не знаю, что это такое произошло с нами, но мы были особенные. Мы сами чувствовали разницу Это проявлялось во всем: как мы двигались, как разговаривали. Мы не болтали много, мы просто принимали все, как само собой разумеющееся, и это всех раздражало.

После уроков наша команда часто играла в футбол с командами из восьмого и девятого класса. Здесь проблем не было. Мы били их в пух и прах, мы забивали красивые голы и выигрывали в сухую почти без напряжения. Большинство команд играют в пас, но тактика нашей команды — сквозные проходы. Мы ставили блоки и просто сбивали противника с ног, давая возможность нашему нападающему продвигаться к голевой линии. По правде говоря, блоки — это был способ проявления нашей агрессивности, а нападающий нас мало интересовал. Наши противники были просто счастливы, когда мы переходили на игру в пас.

Девчонки оставались после занятий, чтобы посмотреть на нас. Некоторые из них уже гуляли с парнями из старшей средней школы. С салагами из нашей школы они путаться не желали, но всегда оставались посмотреть на нас — семиклассников. Мы были знамениты. Девчонки наблюдали за нами и дивились. Я не был в команде, но я всегда стоял на поле за игровой чертой и украдкой курил, представляя себя тренером. Всем нам уже хотелось ебаться, когда мы смотрели на девчонок. Но большинство из нас попробовали только мастурбировать.

Мастурбация. Я отлично помню, как приобщился к ней. Однажды утром Эдди поскребся в окно моей комнаты.

— Ты чего? — спросил я.

Он показал мне пробирку — на дне виднелась какая-то белая сопля.

— А что это?

— Сперма, — зашептал Эдди. — Это моя сперма.

— Да?

— Да, это очень просто. Нужно просто подрочить. Плюнь себе на ладошку, возьми хуй и начни тереть его, будет кайфово, и потом из залупы выскочит белая жидкость — это и есть сперма.

— Да?

— Да, — сказал Эдди и ушел со своей пробиркой.

Некоторое время я размышлял об услышанном и, наконец, решился попробовать. Мой член стал твердым. Ощущение было действительно великолепным и чем дальше, тем оно усиливалось. Я продолжал, ничего подобного раньше мне не приходилось испытывать. Наконец из головки члена выскочила моя сперма. Я стал заниматься этим регулярно. Особенно приятно было проделывать это, когда я воображал себе какую-нибудь девчонку.

Однажды я стоял на поле, курил украдкой и наблюдал, как наша команда разделывала в говно другую команду. Неподалеку примостилась девчонка. Когда наши ребята устроили свалку, я заметил, что ко мне направляется Курни Вагнер — тренер по гимнастике. Я выбросил сигарету, захлопал в ладоши и выкрикнул:

— Давай, ребята, сметите в помойку эту кучу говна!

Вагнер подошел ко мне и встал рядом. Он просто стоял и таращился на меня. Я чувствовал на себе его озлобленный взгляд.

— Я достану вас всех, подонки! — сказал Вагнер. — Особенно тебя!

Я повернул голову, бросил на него небрежный взгляд и отвернулся. Вагнер еще поглазел на меня и ушел.

Я чувствовал себя неплохо. Мне нравилось, что меня держали за самого плохого. Быть гаденышем здорово. Любой может слыть хорошим, для этого не требуется много выдержки. Вот Диллинджер имел выдержку. Мамаша Баркер была великая женщина, она учила своих парней управляться с автоматами. Я не хотел быть похожим на своего отца. Он только старался походить на выродка. Когда ты на самом деле плох, ты не кривляешься, ты просто такой есть. И мне нравилось быть ублюдком. Попытки быть хорошим делали меня слабым.