Ведьмы из Эсткарпа - Нортон Андрэ. Страница 15

Но когда же взошло это солнце в языках пламени над руинами крепости? Он оглох, огненный шар слепил его. Лодки направлялись в море, оставив позади странное светило.

Одна… две… три… хрупкие, словно скорлупки, лодчонки скользили вперед. Парусов не было, должно быть, их толкал какой-то мотор. В его лодке на корме неподвижно сидел человек — широкие плечи выдавали Кориса. Он держал руки на румпеле. Остатки отряда Эсткарпа вырвались из ада, которым стала гавань сулкаров, но что их ждет впереди?

Туман исчез, и пожар на берегу ярко освещал неспокойное море. Волны бросали лодчонки из стороны в сторону — должно быть, взрыв, что разрушил крепость, потряс и море. Ветер с берега, словно рукой, вдавливал хрупкие суденышки в воду. И люди в этих скорлупках начали понимать, что, быть может, лишь несколько минут жизни выгадали они, но не спасение.

II. ВЕРЛЕНСКИЕ СОБЫТИЯ

1. Свадьба с топором

Тусклое море серело внизу как лезвие топора, которое не заблестит, три не три его, или стальное зеркало, вдруг затуманившееся изнутри. Плоское небо сливалось с морем, и трудно было даже понять, где сходятся воздух с водою.

Лоис съежилась на узком выступе под стрельчатым окном. Она боялась высоты — эта крутая башня выступала из стены как раз над клыками злобных утесов, скалившихся в пене волн, — и это не нравилось ей. Но все же ее часто тянуло именно сюда, ведь отсюда, если глядеть в пустоту, которую даже птицы нарушали лишь изредка, можно было увидеть свободу.

Узкие ладони с длинными пальцами были прижаты к стене по обе стороны окна, и при желании она могла бы наклониться вперед на дюйм или два и заставить себя поглядеть на то, чего так боялась, как заставляла она себя делать многое, отчего ежилось тело и содрогался ум. Дочерью Фалка можно быть, лишь вырастив вокруг сердца панцирь из льда и железа, который не сокрушить ни побоями, ни унижениями. А возведением этой внутренней цитадели она и была занята большую часть своей короткой жизни.

В Верлене перебывало много женщин — у Фалка был хороший аппетит. И с детства Лоис холодным взором следила за их появлением и быстрым исчезновением, а потом размышляла. Ни одну из них не назвал он женой, ни одна не принесла ему потомства, к великому его огорчению, но к выгоде Лоис. Ведь Верлен не принадлежал Фалку по праву. Только единственная женитьба его на покойной матери Лоис и лишь до смерти самой Лоис давала ему право владеть Верденом и его богатыми доходами от грабежей и мародерства на море и на берегу. Родственники матери в Карстене тут же заявили бы права на Верлен в случае смерти девушки.

Но заполучи Фалк сына от одной из тех, кого волей или неволей он затаскивал в огромную баронскую кровать, — и по новым законам герцогства он мог потребовать не только регентства до совершеннолетия наследника. По старинному праву наследовалось все по матери, теперь же стали определять по отцу, и лишь когда наследника мужского пола не оказывалось, обращались к старым законам.

Тоненькой ниточкой власти и безопасности, огоньком надежды тешила себя Лоис: хорошо, если бы Фалка зарубили в одном из пограничных набегов… Ах, если бы это сделал мужчина из обесчещенных Фалком семей, тогда и она и Верлен сразу бы стали свободными! Потом они узнают, на что способна женщина! И что она не праздно проводила эти годы в затворе, как все считали.

Она слезла с выступа, пересекла комнату. От морской сырости здесь всегда было холодно и мрачно от постоянного отсутствия солнца. Но к сумраку и холоду она уже привыкла, они были неизменной частью ее жизни.

Лоис встала перед зеркалом, что висело за кроватью с задернутым пологом. Это было не дамское зеркальце, а граненый щит, отполированный до смутного блеска. Изображение он давал слегка искаженное. А стоять перед ним, глядеть на себя и не отводить глаз тоже было частью ее постоянных занятий.

Лоис была не велика ростом, но лишь этим походила на тех пышных женщин, что удовлетворяли потребности людей отца, и на роскошных — тех, что приберегал он для себя. Ее тело было худым и мальчишески стройным, и только небольшие припухлости, едва намекали, что она не юнец. Волосы, прядями ниспадавшие с плеч на грудь, были достаточно густыми, но столь блеклыми и бесцветными, что, кроме как на солнце, она казалась седою каргой. Ресницы и брови — такие же бледные, иначе говоря, полное отсутствие их, на вид делали ее лицо пустым и бездумным. Кожа туго обтягивала тонкие скулы, грудь была гладкой и блеклой. Даже узкие губы не розовели. Выросшая в темноте, она была бледной, но жизненной силы в ней доставало… — так умудренный опытом мечник выбирает легкий клинок, а неопытный — увесистый и грубый.

Вдруг она стиснула кулаки, руки ее на мгновение соприкоснулись, а потом упали вдоль бедер. Там, под рукавами, кулаки были сжаты и ногти почти вонзались в ладони… Лоис не обернулась к двери, даже не показала, что слышала стук задвижки. Она прекрасно знала теперь, насколько может выказывать открытую неприязнь к Фалку, и никогда не преступала дозволенного предела. Иногда в отчаянии ей казалось, что отец и не замечает этих признаков ее возмущения.

За спиной хлопнула дверь. Владыка Верлёна к любому препятствию относился так, словно штурмовал вражескую крепость. И он топал теперь к ней походкой человека, только что на острие меча принявшего ключи от униженного противника.

Если Лоис была бесцветною дочерью мглы, то Фалк был созданием пламенным и энергичным. Доброе тело его только начинало поддаваться последствиям грубых наклонностей, и он все еще был более чем просто красив и нес свою огненную голову с достоинством принца, только лицо его чуть обрюзгло. В Верлене любили своего господина; его умение искренне благодарить, пусть и недолго бывал он доволен, подкупало, а пороки… что же, такие пороки понимали и разделяли все его люди.

Лоис видела его в зеркале, бравого, яркого, рядом с ним она еще больше съеживалась и блекла. Но оборачиваться не стала.

— Приветствую вас, властитель Фалк, — сказала она безразличным тоном.

— Что значит властитель Фалк? Разве так разговаривают с отцом, девчонка? Стоит проверить, девица, есть ли у тебя в крови что-нибудь кроме льда!

Он положил ей на плечо руку и развернул, стиснув с такой силой, что синяку не пропасть за неделю. Она знала, отец сделал это нарочно, но не подала виду.

— Так, значит, прихожу я с вестью, от которой всякая нормальная девица запрыгает от восторга, а ты встречаешь меня этой своей пресной рыбьей мордой, — деланно пожаловался он. Но из глубины глаз его выглядывал отнюдь не отеческий смешок.

— Вы еще не огласили эту весть, господин мой.

Пальцы его впились в плечо еще глубже, словно желая найти и сломать кости.

— Ясно, не огласил! Но от подобной вести подпрыгнет сердце любой девушки. Со свадьбы в кроватку, милая моя, да-да и в кроватку!

Лоис изобразила непонимание, но с незнакомым еще ей страхом.

— Вы берете госпожу для Верлена, господин мой? Да обратится удача лицом к вам в этом случае.

Хватка его не ослабла, и он крепко тряхнул ее, с виду не злобно, игриво, но чтобы причинить ей боль.

— Может быть, ты и впрямь сухарь, а не девушка, но ты не глупа, и не пытайся обмануть меня. В твои годы пора уже быть настоящей женщиной. По крайней мере у тебя теперь будет повелитель, который займется этим. И я не советую тебе шутить с ним. Говорят, он предпочитает в постели сговорчивых!

Наконец настал он, тот миг, которого она долго боялась, и все-таки вовремя не сумела скрыть свои чувства.

— Для свадьбы требуется согласие… — она умолкла, стыдясь явной оплошности.

Он захохотал, услышав вырвавшийся у нее протест. Рука его скользнула вверх по ее шее с силой, от которой она невольно охнула. А потом, словно тряпичную куклу, он повернул ее к зеркалу и, не снимая руки, стал сечь ее словами, как он надеялся, более горькими для нее, чем простое битье.

— Посмотри на эту кислятину, которую ты называешь лицом. Неужели ты думаешь, что мужчина может поцеловать его с открытыми глазами, не пожелав себе оказаться в другом месте. Радуйся, девка, что кроме твоего лица и этих костей, которые ты называешь телом, у тебя есть еще кое-что привлекательное для жениха. Ты дашь согласие любому, кто пожелает тебя. И радуйся, что у тебя есть отец, который устроит сделку повыгоднее. Лучше встала бы ты на колени, на свои негнущиеся колени, да благодарила бы своего Бога, что Фалк приглядывает за своей собственностью.