Мартовскіе дни 1917 года - Мельгунов Сергей Петрович. Страница 70

По словам Путятиной,  Мих Ал. ув?домил Родзянко только в 4 часа утра 2-го, гд? он находится (свид?тельство бол?е, ч?м сомнительное), и тогда же ему была прислана охрана из 40 юнкеров и 8 офицеров.

2. Возвращеніе делегатов

Гучков и Шульгин только что (около 8 час. утра) вернулись в Петербург и тут же на Варшавском вокзал? натолкнулись на яркую иллюстрацію к существовавшим настроеніям. Гучков см?ло пошел объявить акт отреченія в мастерскія С?в.-Зап. жел. дор., но рабочіе пришли в такое возбужденіе, что, "закрыв пом?щеніе мастерских, проявили недвусмысленное нам?реніе акт уничтожить, а Гучкова линчевать". Эпизод, повидимому, был не столь драматичен, как изобразил его в приведенных словах Бубликов, и никто не собирался уничтожать акт отреченія и убивать Гучкова. [273] 

Образно, но н?сколько туманно, об инцидент? разсказал Шульгин, бывшій одним из д?йствовавших лиц. В кутюрьм?, которая царила на вокзал?, когда "какіе-то люди" "куда-то нас тащили", "мн? выпало на долю объявить о происшедшем" "войскам и народу" Рота выстроилаcь "покоем" (четвертую сторону составляла толпа) и взяла на караул . В такой торжественной обстановк? Шульгин прочитал отреченіе. "Я поднял глаза от бумаги и увидал, как дрогнули штыки... прямо против меня молодой солдат плакал... Тогда я стал говорить". Депутат произнес патріотическую р?чь о Россіи, о ея спасеніи, чему подал прим?р Царь. "Ура Государю императору Михаилу второму!" "И показалось мн? на короткое время, что монархія спасена". В этот момент Шульгина позвали к телефону — Милюков сп?шил перехватить делегатов на вокзал? и предупредить, что они должны ?хать на Милліонную 12. Милюков не одобрил посп?шную попытку провозгласить "Михаила II". "Настроеніе сильно ухудшилось текст (манифеста) неудовлетворителен необходимо упоминаніе Учредительнаго Собранія". Шульгин направился на розыски Гучкова, но по дорог? передал конверт с подлинным отреченіем посланцу Бубликова и нашёл Гучкова на митинг? рабочих в жел?знодорожных мастерских.

Шульгин застал момент, когда толпа " забурлила" под вліяніем агитаціонных р?чей ораторов и требовала "закрыть двери", дабы "Александра Ивановича" не выпустить, а "документы" отобрать [274]. Спас положеніе инженер, устыдившій толпу "вы хуже стараго режима". "Двери отворились Гучков говорил какія-то успокаивающія слова", а Шульгин мотивировал необходимость немедленнаго отъ?зда, так как "сейчас в Гос. Дум? между Комитетом Думы и Сов?том Р. Д. идет важн?йшее сов?щаніе, на котором... все р?шится". "Толпа разступилась — скор?е дружественно"... Жел?знодорожный инспектор Некрасов, сопровождавшій делегатов во время по?здки в Псков, дал Ломоносову другое объясненіе. Гучкова приняли за "самозванца" и хот?ли арестовать. Вм?шался Некрасов и сказал, что они привезли "акт отреченія". Пошли "какіе-то переговоры". Нас "в?жливо продержали еще минут двадцать и выпустили" [275]. Так и остается неизв?стным из разсказов мемуаристов — читал ли Гучков акт отреченія рабочим. В?роятн?е всего читал, и возбужденіе, силу котораго каждый мемуарист передал на свой лад, вызвало упоминаніе о воцареніи Михаила. Сам Гучков в воспоминаніях не упомянул об инцидент?: он говорит, что от начальника станціи делегаты узнали, куда они сп?шно должны ?хать.

3. У Великаго Князя.

"Вот Милліонная"... Вел. Князь им?л очень взволнованный вид, — вспоминает Керенскій. Кн. Львов и Родзянко изложили взгляд большинства, Что сказал Родзянко, "пространно", по словам Милюкова, мотивировавшій необходимость отказа "новаго императора", мы можем догадаться по его воспоминаніям. Говорил ли Родзянко о незаконности манифеста, о дефективности текста "конституціи", мы не знаем. Очевидно, центром были соображенія тактическія, вытекавшія из учета настроенія революціонных элементов: "для нас было совершенно ясно, Вел. Кн. процарствовал бы всего н?сколько часов и немедленно произошло бы огромное кровопролитіе в ст?нах столицы, которое бы положило начало общегражданской войн?. Для нас было ясно, что Вел. Кн. был бы немедленно убит и с ним вс? сторонники его, ибо в?рных войск уже тогда в своем распоряженіи не им?л и поэтому на вооруженную силу опереться не мог. Вел. кн. Мих. Ал. поставил мн? ребром вопрос, могу ли я ему гарантировать жизнь, если он прімет престол, и я должен был ему отв?тить отрицательно... Даже увезти его тайно из Петрограда не представлялось возможным: ни один автомо6иль не был бы выпущен из города, как не выпустили бы ни одного по?зда из него"... [276].

Наступила очередь Милюкова изложить позицію "меньшинства", т.е. свою собственную точку зр?нія [277]. Вновь очень картинно изо­бразил Шульгин "потрясающую" р?чь Милюкова — "Головой — б?лый, как лунь" [278], лицом сизый от безсонницы, совершенно сип­лый от р?чей в казармах, на митингах, он не говорил, но каркал хрип­ло": если откажетесь — Россія погибла. Естественно, что именно в этом изложеніи всегда цитируется р?чь Милюкова. Но с Шульгиным, как мемуаристом, всегда происходят небольшіе malentendus: депутат попал на Милліонную лишь к самому концу р?чи Милюкова. Поэтому возьмем лучше ту общую характеристику ея, которую дал сам Милю­ков в своем уже историческом пов?ствованіи: "Сильная власть, не­обходимая для укр?пленія порядка, нуждается в опор? привычнаго для масс символа власти. Временное Правительство одно без монар­ха... является утлой ладьей, которая может потонуть в океан? народ­ных волненій; стран? при таких условіях может грозить потеря всякаго сознанія государственности и полная анархія, раньше, ч?м со­берется Учр. Собраніе, Временное Правительство одно до него не до­живет" и т. д. По словам Керенскаго, Милюков говорил бол?е часа с большим спокойствіем и хладнокровіем, явно желая, по мн?нію мемуариста, затянуть разговор до прі?зда псковичей, над?ясь в них найти опору. Совс?м иное объясненіе длинной р?чи Милюкова и его состоянія — крайне возбужденнаго, а не спокойного — дали Алданову другіе участники сов?щанія (анонимные в стать? писателя): "это была как бы обструктція... Милюков точно не хот?л, не мог, боялся окончить говорить, он обрывал возражавшаго ему, обрывал Родзянко, Керенскаго и вс?х"... [279]

По прі?зд? псковских делегатов был объявлен перерыв для взаимной информаціи. Посл? н?которых колебаній или размышленій Гучков р?шил, что он должен поддержать позицію Милюкова, и объя­вил, что если Мих. Ал. присоединится к позиціи большинства, он не вступит в состав правительства.

По Керенскому посл? перерыва говорил Гучков, по Шульгину — Керенскій. В изложеніи посл?дняго Керенскій сказал приблизительно так: В. В., мои уб?жденія республиканскія. Я против монархіи... [280].

Но я сейчас не хочу, не буду... разр?шите вам сказать иначе... как русскій русскому, П. Н. Милюков ошибается. Приняв престол, Вы не спасете Россію!.. Наоборот. Я знаю настроеніе масс... Сейчас р?зкое недовольство направлено именно против монархіи... именно этот вопрос будет причиной кроваваго разлада. Умоляю Вас, во имя Россіи, принести эту жертву. Если это жертва... Потому что, с другой стороны... я не в прав? скрыть зд?сь, каким опасностям Вы лично подвергаетесь в случа? р?шенія принять престол... Во всяком случа? я не ручаюсь за жизнь В. В."... [281].

Слово предоставлено было Гучкову (предс?дательствовал как бы сам Мих. Ал.). Гучков был, по словам Керенскаго, краток и ясен. Французскому послу один из участников сов?щанія говорил, что Гучков, призывая Вел. Князя к патріотическому мужеству, указывал на необходимость в переживаемый момент выступить ему в качеств? національнаго вождя. Если Вел. Кн. отказывается принять императорскую корону, то пусть примет на себя регентство, пока трон вакантен; пусть выступит в роли "покровителя націи", как именовался Кромвель. Вел. Кн. может дать торжественное об?щаніе передать власть Учр. Собранію по окончаніи войны.