Мартовскіе дни 1917 года - Мельгунов Сергей Петрович. Страница 71

Была очередь Шульгина. Ему кажется, что он говорил "посл?дним" [282]. Шульгин обратил вниманіе на то, что т?, "кто должен быть.. опорой" Вел. Кн. в случа? принятія престола, т. е. почти вс? члены новаго правительства, "этой опоры... не оказали". "Можно ли опереться на других? Если н?т, то у меня не хватает мужества при этих условіях сов?товать... принять престол"...

Шульгин не был последним — говорил еще раз Милюков, так как "вопреки соглашенію" за первыми р?чами посл?довали другія в "полемическом тон?". Милюков получил, наперекор "страстному противод?йствію Керенскаго", слово для отв?та. В нем он указал, что "хотя и правы утверждавшіе, что принятіе власти грозит риском для личной безопасности Вел. Князя и самих министров, но на риск, этот надо идти в интересах родины, ибо только таким образом может быть снята с даннаго состава лиц отв?тственность за будущее. К тому же вн? Петрограда есть полная возможность собрать военную силу, необходимую для защиты Вел. Князя".

По утвержденію Керенскаго, Мих. Алек. казался уже утомленным и начинал терять терп?ніе [283]. По окончанію р?чей (в представленіи Керенскаго, это было посл? р?чи Гучкова). Мих. Ал. выразил желаніе переговорить наедин? с кн. Львовым и Родзянко, прежде ч?м принять окончательное р?шеніе. По словам Караулова, он мотивировал свое желаніе т?м, что ему, "крайне трудно принять р?шеніе, раз между членами Думы н?т единства" [284]. Родзянко пытался возразить, ссылаясь на общее соглашеніе д?йствовать коллективно. Вопрошающій взгляд в сторону Керенскаго, как бы испрашивавшій у него согласія на частные разговоры. Керенскій нашел, что отказать Вел. Кн. в его просьб? неудобно. Караулов говорил, что и он настаивал на предоставленіи Мих. Ал. полной "возможности принять свободное р?шеніе". Поэтому никто не возражал против "разговора" с двумя лицами... при условіи, что Мих. Ал. "ни с к?м посторонним разговаривать не будет, даже по телефону" [285]. Своеобразная "свобода р?шенія", которая дала впосл?дствіи повод в кругах, близких Мих. Ал., утверждать, что посл?дній был "взят мертвой хваткой"!.. Указанныя лица вм?ст? с Вел. Князем вышли в другую комнату.

Какія реальныя возможности открывались перед Михаилом Александровичем? Личныя настроенія и теоретическія выкладки пытавшихся предугадать событія политиков не создавали еще базы для активнаго д?йствія. В отрывках воспоминаній, напечатанных в "Совр. Зап.'', Милюков очень опред?ленно утверждал, что он хот?л "рискнуть открытым конфликтом с революціонной демократіей" и разсчитывал тогда на усп?х, как он потом, н?сколько позже, говорил Набокову. Набоков же считал эту возможность "чисто теоретической". "Несомн?нно, — разсуждает в воспоминаніях Набоков, — для укр?пленія Михаила потребовались бы очень р?шительныя д?йствія, не останавливющіеся перед кровопролитіем, перед арестом Исп. Ком. Сов?та Р. и С. Д... Через нед?лю, в?роятно, все вошло бы в надлежащія рамки. Но для этой нед?ли надо было располагать реальными силами... Таких сил не было. И сам по себ? Михаил был челов?ком, "мало или совс?м не подходящим к той трудной, отв?тственной и опасной роли, которую ему предстояло бы сыграть". "Вся совокупность условій была такова, что принятіе престола было невозможно", - заключает мемуарист. Не мог же Милюков, готовившійся "на собственный страх и риск" к "р?шительной" игр?, не учитывать всей той обстановки, которую рисует Набоков? [286]. Алданов, опросившій "вс?х, кого только мог" о сов?щаніи в кв. кн. Путятиной, говорившій и с Милюковым, сообщает, что Милюков "сов?товал Великому Князю в эту же ночь оставить Петербург с его революціонным гарнизоном и, не теряя ни минуты, вы?хать в Москву, гд? еще была военная сила". "Три энергичных, популярных, на все готовых челов?ка — на престол?, во глав? арміи, во глав? правительства — могли бы предотвратить развал страны". Великій князь Михаил лично был челов?к отважный, как свид?тельствуют вс? военные, вид?вшіе его в боевой обстановк? [287]. Во глав? арміи стоял в. кн. Ник. Ник., челов?к достаточно энергичный и не помышлявшій в эти дни о капитуляціи — он мог, к тому же, опереться на сочувствіе всего высшаго команднаго состава, который вид?л в отказ? от престола Мих. Ал. большую трагедію для фронта. Во глав? правительства должен был неминуемо в таком случа? встать Милюков, ибо, как говорит он в качеств? историка, "об? стороны (на сов?щаніи) заявили, что в случа? р?шенія, несогласнаго с их мн?ніем, он? не будут оказывать препятствія и поддержат правительство, хотя участвовать в нем не будут". Вакансія премьера освобождалась.

Надо предполагать, что, д?лая предложеніе о пере?зд? в Москву, Милюков не считал, очевидно, столь уже безоговорочным, как передает Набоков с его слов, что "в первые дни переворота гарнизон был в руках Гос. Думы". Не был он и всец?ло в руках Сов?та. Не было и того настроенія гражданской войны, в атмосфер? которой могла родиться мерещившаяся Родзянко и др. опасность убійства Мих. Ал. Не думаю, чтобы и в квартир? кн. Путятиной, охраняемой н?сколькими десятками преображенцев, чувствовался тот почти паническій страх, о котором разсказывает Шульгин: "Керенскій, — передает трепещущій Терещенко, — боится, чтобы не убили Великаго Князя: вот-вот какія-то бродящія кругом "банды" могут ворваться". Эти опасенія в большей степени завис?ли от настроенія молодого министра финансов революціоннаго правительства, бывшаго до революціи чуть ли не кандидатом на цареубійство, который, в изображеніи Шульгина, очень тяжело и непосредственно переживал сцену, разыгравшуюся на Милліонной: "Я больше не могу... что д?лать, что д?лать!..." "Маленькая анекдотичная подробность", переданная Гучковым, как будто говорит скор?е за то, что Керенскій боялся появленія "банд" другого типа. Когда Гучков попробовал по телефону переговорить с женой и сообщить ей о своем прі?зд?, Керенскій пожелал знать, с к?м будет говорить Гучков... У Керенскаго "было подозр?ніе, что я хочу вызвать какую-либо военную часть, которая силою заставила бы Михаила остаться на престол?" [288].

В Москв?, не пережившей "пороховых дней", вн?шне, как будто, было спокойн?е. Но это спокойствіе отнюдь не означало, что московскія настроенія благопріятствовали осуществленію милюковской концепціи. Напомним, что приблизительно как раз в часы, когда шло сов?щаніе в кв. Путятиной, в Москв? обсуждали вопрос о монархіи до Учр. Собр. и основное нам?тившееся теченіе Третьяков, представитель торгово-промышленнаго класса, а не будущей "револоціонной демократіи", по газетному отчету выразил словами: "Не может быть р?чи, чтобы посл? Романова Николая вступил на престол Романов Михаил". Это было, может быть, скоро преходящее "опьян?ніе революціей", вскружившее даже наибол?е "трезвые умы" в сред? буржуазіи. С ним нельзя было не считаться, — оно распространилось на всю Россію: кн. Волконскій вспоминает, наприм?р, как в провинціальном Борисогл?бск? "люди встр?чались, обнимались, поздравляли", когда в связи с отреченіем пришло сообщеніе, что "старый порядок кончился". В такой общественной атмосфер? монархическая традиція не могла быть "объединяющей и собирающей силой". В Москв? "опьян?ніе революціей" было, пожалуй, сильн?е, ч?м в Петроград?, гд?, как рассказывал Караулов в Кисловодск? 16 марта, в "первые дни не знали, кто возьмет верх" и "боязнь контр-революціи у вс?х была большая". В Москв? боязни "контр-революціи" не было, и каким-то недоразум?ніем надо считать утвержденіе (историка или мемуариста — не знаю), что зд?сь "еще была военная сила", на которую мог разсчитывать "отчаянной см?лости план", предложенный Милюковым в. кн. Михаилу. "Московскій гарнизон" еще 1 марта без всяких осложненій перешел всец?ло на сторону революціи. И сила сопротивленія возможной "контр-революціи" в Москв? представлялась гораздо значительн?е, нежели в Петербург?. Это отчетливо видно из психологіи "крайне л?вых", т. е. большевицких групп; лишь крайне плохой осв?домленностью даже в общественных кругах можно объяснить отм?тку Гиппіус 3-го, о Москв?, гд? "никакого Сов?та Р. Д. не существует".