Мартовскіе дни 1917 года - Мельгунов Сергей Петрович. Страница 76

В таком смысл? ген. Лукомским сд?лано пояснительное прим?чаніе к одному из документов, приведенных в его воспоминаніях. Передавая телеграмму 3-го марта с запросом мн?ній главнокомандующих, Алекс?ев сказал: "никогда себ? не прощу, что, пов?рив в искренность н?которых людей, послушал их и послал телеграмму главнокомандующим по вопросу об отреченіи Государя от престола". Аналогично утверждает и комментатор бес?д с Рузским, изложенных в "Рус. Л?тописи". "Основное мн?ніе Рузскаго о днях 1-2 марта, им формулировано так: Алекс?ев "сгоряча пов?рил Родзянко, принял р?шеніе посов?товать Государю отречься от престола, и увлек к тому остальных главнокомандующих". Сам же Рузскій яко-бы признавал, что ему надлежало "вооруженной силой подавить бунт", но что в тот момент он "старался изб?жать кровопролитія и междоусобія". Как бы не оц?нивали сами участники событій своей роли под вліяніем посл?дующих неудач, историку приходится по иному опред?лять патріотическія побужденія, которыя ими руководили. Не участвовавшій непосредственно в событіях ген. Куропаткин (он находился на отлет? — в Туркестан?), довольно, ярко выразил почти господствовавшее настроеніе своей записью в дневник? 8-го марта: "Чувствую себя помолод?вшим и, ловя себя на радостном настроеніи, н?сколько смущаюсь: точно и неприлично генерал-адъютанту так радоваться революціонному движенію и перевороту. Но так плохо жилось всему русскому народу, до такой разрухи дошли правительственные слои, так стал непонятен и ненавистен Государь, что взрыв стал неизб?жен. Ликую потому, что без переворота являлась большая опасность, что мы были бы разбиты, и тогда страшная р?зня внутри страны стала бы неизб?жна. Теперь только бы удалось возстановить всюду дисциплину в войсках, только бы политическая горячка не охватила войска д?йствующей арміи; поб?да, глубоко уверен в том, нам обезпечена".

Если придворная дама Нарышкина, посл? бес?ды с "одним офицером", записывает в свой поздн?йшій дневник (26 іюля): "вс? они единодушно утверждают то, что есть, а именно, что, если бы Государь не поторопился подписать отреченія, ничего бы не было" — то это, может быть, естественно. Также понятно и то, когда свитскій мемуарист полк. Мордвинов утверждает, что "русскій народ" думал иначе, ч?м его думскіе представители и "русскіе генералы". Но когда военный историк ген. Головин, особо претендующій на "соціологическую" трактовку событій революціи, пытается уб?дить нас, что Николай II своим быстрым отреченіем, не сд?лав "сколько-нибудь серьезных попыток бороться против взбунтовавшагося гарнизона столицы", превратил "солдатскій бунт" в "удавшійся мятеж, т. е. в революцію", то это вызывает только недоум?ніе. Неужели не ясно теперь, что даже задержка, опубликованія отреченія 2-го марта, вызванная запоздалой делегаціей Врем. Комитета и несвоевременной агитаціей "защитников монархіи", которая обострила династическій вопрос, до крайности осложнила положеніе и им?ла только отрицательные результаты? Иностранцы в свое время в?рно опред?лили значеніе происшедшаго: "Величайшая опасность — писал лондонскій "Times" — заключалась в том, что Царь не сум?ет оц?нить требованія момента с достаточной быстротой и вступит в борьбу с революціей. Но он обнаружил достаточно государственной мудрости и безкорыстнаго патріотизма, сложив свою власть — он, как мы думаем, спас свой народ от гражданской войны и свою столицу от анархіи"... "Мы восхищаемся — говорил в Париж? предс?датель сов?та министров Рибо — поступком Царя, который преклонился перед волею народа и принес ей в жертву прошлое гордой династіи... Ничего бол?е прекраснаго нельзя себ? и представить". Эти восторженныя офиціальныя слова, быть может, и не совс?м соотв?тствовали индивидуальным мотивам, вызвавшим р?шительный шаг имп. Николая II, но они в?рно передают объективную ц?нность в тот момент совершившагося факта. Только этой объективной ц?нностью можно опред?лять все значеніе поведенія верховнаго командованія в критическій день 1-го марта.

Тезису о генералах, "обманутых" политическими д?ятелями, посчастливилось — он попал даже, как было указано, на страницы труда проф. Нольде. Генералы пов?рили, что Дума овлад?ет революціей, генералы не устояли перед настойчивой самоув?ренностью политических главарей. Вспомним характер информаціи, которую давал на фронт от имени Врем. Ком. Родзянко — она была противор?чива, но временами заострена в сторону преувеличенія стихійной анархіи, господствовавшей и столиц? (это отм?тил Алекс?ев). У верх. Командованія, как будто, не было сомн?ній в том, это "Дума не влад?ет стихіей". В этом отношеніи "генералы" не были обмануты. Командованіе, если не форсировало, то само уточнило и формулировало необходимость "требованій отреченія", о которых передавал Родзянко в ночь с 1-го на 2-ое марта. Если в руководящих кругах военнаго Командованія так легко усвоилась идея "отреченія", то это объясняется т?м, что с этой идеей еще до революціи освоилась общественная мысль в насыщенной атмосфер? разговоров о неизб?жности дворцоваго переворота [299]. Называть "измышленіями" вс? эти разговоры в военной сред? н?т никакого основанія, если только отбрасывать гиперболы, о которых сообщали за границу даже такіе осв?домленные во внутренних д?лах и связанные с русской либеральной общественностью дипломаты, как англійскій посол (припомним сенсаціонную телеграмму Бьюкенена Бальфуру 16 января). Может быть, Брусилов и не говорил т?х слов, которыя передавались у Родзянко, когда Крымов д?лал свой доклад, а именно: "Если придется выбирать между Царем и Россіей, я пойду за Россіей" (неизв?стно было, кому и когда это было сказано) — но эти слова в?рно передавали основное настроеніе верховнаго Командованія.

Революція разразилась наперекор этим заговорщическим планам, ц?лью которых было желаніе изб?жать революціи во время войны и двинуть Россію на путь вн?шней поб?ды (припомним выступленіе ген. Крымова на сов?щаніи у Родзянко). Зд?сь был самообман, пагубный и для психологіи Временнаго Правительства и для психологіи верховнаго Командованія. Свыкнувшись с мыслью о неизб?жности см?ны власти и необходимости осуществленія программы, выдвинутой думским прогрессивным блоком, военные люди еще меньше, ч?м политическіе д?ятели, могли вполн? осознать, что в Россіи произошла революція, которая требовала коренной перем?ны и тактики и методов возд?йствія на массу. В этой неясности и лежит одна из основных причин трагедіи фронта и военнаго командованія [300].

2. Эпопея в. кн. Николая Николаевича.

Исторія назначенія в. кн. Н. Н. верховным главнокомандующим посл? отреченія и его отставки служит лучшим доказательством непониманія того, что произошло... Судя по показаніям Гучкова в Чр. Сл. Ком., надо полагать, что среди думскаго комитета в "р?шающую ночь" даже не задумывались над вопросом, кто же зам?нит Николая II на посту верховнаго главнокомандующаго [301]. Напомним, что думскіе делегаты в Псков? не только не возразили против назначенія Царем верховнаго главнокомандующаго в лиц? Ник. Ник., но отнеслись к этому скор?е сочувственно, и, по их просьб?, Рузскій "очень широко" постарался информировать о новом назначеніи. Когда делегаты у?зжали, антидинастическія настроенія еще не выявились во вн?, как это произошло к вечеру 2-го. Ясно было, что назначеніе главнокомандующим члена, царствовавшей династіи психологически было невозможно и грозило вызвать осложненія. Т?м не мен?е, когда Рузскій запросил на другой день мн?ніе по этому поводу Родзянко, тот заявил, что в Петербург? не возражают против "распространенія" указа о назначеніи в. кн. Н. Н. Указ на фронт? был опубликован, и одновременно с ним приказ новаго верховнаго вождя арміи, который своей устар?вшей терминологіей о "вол? монаршей" и о "чудо богатырях", готовых отдать жизнь за "благо Россіи и престола", должен был звучать почти дико в революціонной обстановк?.